Избавление - Василий Соколов

На лице маршала ни один мускул не дрогнул. Он молча выслушал, как это случилось.

- Где он теперь, наш Костров? - маршал так и сказал, делая ударение на слове "наш", чем как бы подчеркивал и свою личную причастность к его судьбе.

- В приемной со мной сидел.

- Зовите. Кстати, пригласите и командующего.

Первым вошел командующий Толбухин. А Костров повременил, прежде чем переступить порог.

- Слушайте, комфронта, - неожиданно строго загудел маршал Жуков. Вам докладывали относительно майора без руки?

- Докладывали. А как поступить - на ваше согласие...

- Волынить в таком деле нельзя. И какое может быть согласие мое или чье-то другое? Как решит, так и поступим, - продолжал Жуков. - Ведь он же подвиг самообладания вершит. Инвалид, остался в молодые годы без руки, и не ушел с поля боя, воюет, и... - голос его дрогнул, сорвался, и маршал отвернулся.

Казалось, в суровых глазах маршала проступили слезы. Жуков на минуту смолк и не заметил, как вошел Костров и в смиренной позе остановился у двери. И когда Жуков обернулся и увидел его, Костров доложил:

- Товарищ Маршал Советского Союза, по вашему приказанию...

Жуков замахал руками, давая понять, что не надо докладывать, и шагнул к нему с протянутой для пожатья рукой, но спохватился, что руки-то у майора нет, и лишь прижал к своей груди.

В комнате наступила тишина, а маршал, волнуясь, заговорил:

- На примере таких мы будем учить поколения людей. Живой пример служения Отечеству... Относительно перевода в оперотдел армии, о чем докладывал Шмелев, и, наверное, с согласия самого Кострова... Ну да... добавил маршал в поддержку майора, кивнувшего головой: - Я радею за него, согласен. Перешагнем через границу, и пусть приступает к новой должности!

Костров должен был по-уставному ответить, сказать, что готов приступить к новой должности, и понимал значение этих слов, но ничего не сказал, лишь в волнении смотрел на маршала, не смахивая выступившие слезы.

- Ну-ну, чего ты... Свободнее себя чувствуй. Вот прикончим в ближайшее время... Недолго ждать, скоро, - поправился маршал, - прикончим войну, этот окаянный нацизм, и заживем... Хозяином ходи по земле! Не заламывай перед каждым шапку! А пока на фронте, в атаку, в разные перепалки не суйся. Хватит с тебя, навоевался и за себя, и за других.

- Земля на них держится, - не удержался вставить Шмелев.

- А чтобы не скудела земля, надо дорожить такими людьми, - поддержал Жуков и, обращаясь разом и к командующему фронтом, и к генералу Шмелеву, наказал: - Сделайте представление к внеочередному воинскому званию... И пожалуйста, следите за ним, поменьше утруждайте работой... Без руки, а воюет... Ну и чудеса, ну и герой! Эх! эх!.. - дивился заместитель Верховного главнокомандующего.

ГЛАВА ПЯТАЯ

На рассвете 8 сентября стремительно, как на крыльях, передовые отряды советских войск повсеместно перешли болгарскую границу.

С командного пункта и невооруженным глазом нетрудно было разглядеть движение войск: вот головные машины перемахнули через высохшую речушку, вот стали приближаться к пограничной заставе, на которой еще вчера болгарские граничары отрабатывали строевой шаг.

И Толбухин радовался: перед шагнувшими за рубеж стояло в парадном строю вооруженное подразделение армии государства, с которым наша страна официально находилась в состоянии войны. Ни выстрелов, ни обычной в таком случае суматохи.

- Смотрите, смотрите, машины въехали во двор заставы! - воскликнул Толбухин.

- Спешились! - в тон промолвил стоявший рядом генерал Шмелев, чей командный пункт был превращен во фронтовой.

Маршал Жуков тоже смотрел в бинокль, и зрелище представлялось ему почти невероятное в войну: вот болгарский пограничник, судя по всему офицер, с чопорно заломленной фуражкой, что-то скомандовал, выхватил шашку из ножен и быстрым шагом подошел к советскому майору, отсалютовал, грациозно вознеся шашку кверху, и, похоже, действительно отдал рапорт.

Майор принял рапорт, пожал руку поручику, как-то неестественно дернув несгибающейся в локте, плетью висящей левой рукой, - сдается, это и был Костров. Линзы приблизили то, что ни в одном воинском уставе не записано и никаким дипломатическим демаршем не предусмотрено: болгарские граничары горохом рассыпались, и наши ребята оказались в тесном кругу, - все жали друг другу руки, обнимались.

Шмелев не удержался:

- Форменное братание... Бывает, военный не предвидит то, что ведано политику, наделенному умом провидца.

- Смотря какой политик и какой военачальник, - сорвалось с губ Федора Ивановича, сорвалось нежданно, сам того не думал сказать, и он посмотрел на Жукова: сдается, тот принял эти слова на свой счет и вроде бы обиделся.

- Кого вы имеете в виду? Какого военачальника? - поедая глазами, спросил Жуков.

- Извините, товарищ маршал, это я вообще говорю...

- Лукавишь, Федор Иванович? - Маршал прищурился, затем снова посмотрел в бинокль, чему-то весело заулыбался и махнул рукой, зовя всех за собою. - Пошли, шибче потопаем! - запросто сказал он, подмигивая Толбухину. - Болгары уже вином наших парней угощают, прямо из глиняных кувшинов. Может, и нам перепадет!..

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Ехали по белым дорогам, по солнечным склонам гор.

Тек шумливый поток машин. Слитен гуд моторов, долги вереницы пехотных колонн. Подстегивали командиры голосом: "Привала не будет!"

Накоротке заправляли моторы, перекусывали и опять - в движении. Лишь во время коротких остановок болгары обступали солдат, дарили им букеты горных роз, жалея, что братушки не пришли раньше, по весне, хотя бы в мае, когда цветет Казанлыкская долина - ее розы имеют особый, тончайший аромат; недаром "малка страна", как говорили о своей Болгарии жители, первая поставщица розового масла на мировом рынке, и в этом с ней никто соперничать не в силах!

Цветы на капотах автомашин. Цветы на лафетах орудий. Цветы в руках солдат.

Ночи, синие и глубокие, как вселенная, застигали солдат на отдыхе где-нибудь в горных селениях, у стремнин водопадов. Разжигались тихие костры, и тогда на огонек спешили болгары, зазывали в свои кешты и, ежели какой-либо другарь уклонялся, отнекиваясь, - мол, военная служба, дозволит ли отпустить командир, - шли к нему, начальнику, уговаривали навестить вместе с четой, что означало ротой, и командир разводил руками:

- Где же можно поместиться целой оравой? Ваша кешта небось тесная хибарка...

- Разглядам, всички, разглядам, - говорили болгары. - Айда до моей кешты!

"Может, эти проявления чувств всего лишь дань моменту, еще не остывшим событиям? Вот освободили... А что у них в душе?" - думал Костров, ехавший вместе с товарищами из батальона.

Не только думал, а хотел понять.