Колесо Фортуны - Николай Дубов

— Вот, матушка-государыня, адъютант бывшего императора Перфильев. Его враги ваши приставили ко мне, дабы соглядатайствовал и доносил. Однако он не токмо не учинил ничего худого, а загодя открылся мне, потому как душой и телом был предан вашему величеству.

Екатерина перевела взгляд на Перфильева, ожидая, что он скажет, но тот лишь тянулся в струну и обалдело таращился на нее. Этот вытаращенный взгляд можно было истолковать как крайнюю степень восторга, что Орлов тут же и сделал.

— Видите, матушка-государыня, он от радости даже онемел, слова сказать не может.

Екатерина снисходительно улыбнулась.

— Нитчего, вашны есть не слофа, вашны есть дела.

Если он пудет карашо слушиль, он пудет не оставлялся монарший милость.

Так верный слуга Петра III, его адъютант и доверенное лицо, который не только не участвовал в заговоре, но был против него и в меру ума своего и сил старался заговор раскрыть, обнаружил, что мера эта у него на удивление короткая, и оказался первым перебежчиком в лагерь противников своего императора.

Жаждая монаршей милости, весь "свет" Санкт-Петербурга теснился во дворце, непрерывным потоком омывая залу, где находилась императрица, волна энтузиазма и восторга вздымалась снова и снова. Они, эти волны, выплеснулись за пределы дворца, пошли по столице, как круги по воде от брошенного камня, и по мере удаления от дворца даже делались выше, а изъявления восторга — горячее. Догадливые кабацкие откупщики распахнули двери своих трактиров и лавок, выкатили бочки на улицу, и желающие, в коих не было недостатка, угощались, ничего не платя, бадейками и ушатами уносили вино про запас. У недогадливых жаждущие восторга обыватели сами выламывали двери заведений, но чинно и аккуратно, без всякого грабежа. Отпечатанные попечением адъюнкта Тауберта манифесты были раздаваемы и вывешены во множестве, немногочисленные в ту пору грамотеи читали их для желающих вслух. Остерегаясь не только обсуждать услышанное, но даже чесать в затылках, слушатели тут же отправлялись выпить здоровье новоявленной матушки-государыни, собирались другие слушатели, процедура повторялась снова и снова, и потому ликование происходило не в каких-то определенных местах, а повсеместно во всей столице.

Однако если на окраинах празднование пенилось неомраченно, то по мере приближения к центру все явственнее ощущалась некая озабоченность и даже более того — опаска. Нет, солдаты не испытывали ни опасений, ни озабоченности. Озабоченность была уделом господ офицеров, а явственнее всего нависала над Зимним дворцом. Главное действующее лицо — впрочем, вряд ли можно называть Екатерину главным действующим лицом, так как действовали ее именем другие, она была лишь главным лицом действа… Теперь это главное лицо действа, императрица и самодержица Екатерина Вторая, расточало лучезарные милостивые улыбки, изливало "матернюю любовь" на только что обретенных верноподданных, но внутри у нее что-то мелко и неостановимо дрожало, а переполненное радостью и торжеством сердце нет-нет да и сжимала мохнатая лапа… Источник "всенародной радости", матушка-государыня была в незримой осаде — осаде страха.

И потому принимались все новые и новые меры предосторожности. Уже принесли присягу не только гвардейцы, но и все полки санкт-петербургского гарнизона, даже расположенные на Васильевском острове ингерманландский и астраханский, предварительно арестовав своих командиров, в том числе генерала Мельгунова, сторонника Петра. Внутренние караулы дворца заняли конногвардейцы и преображенцы, измайловцы и семеновцы окружали дворец снаружи. Остальная часть гвардии, линейные ямбургский, петербургский и невский полки заняли все близлежащие улицы, у вылетов их артиллерия ощерилась пушками. Астраханский и ингерманландский полки расположились на дальних подступах. К заставам и всем выходам из города посланы конные пикеты, дабы из города никого не выпускать, а всех прибывающих задерживать. На острова послан полковник Мартынов, чтобы привести в боевую готовность артиллерийские батареи и закрыть для всех судов, барок и лодок выходы в море, а главное, преградить доступ с моря к столице.

Жалкие пушчонки, разбросанные в устьях Невы и протоков, были не в состоянии преградить путь многопушечным линейным кораблям, они, конечно, смогли бы прорваться в Неву, и тогда Зимний дворец оказался бы прямо под жерлами их пушек. Надежно прикрыть доступ в столицу мог только Кронштадт. Поэтому в Кронштадт спешно отправили адмирала Талызина, дабы привести гарнизон и экипажи кораблей к присяге государыне и далее поступать по обстоятельствам, для чего Екатерина дала Талызину собственноручную записку-приказ: "Господин адмирал Талызин от нас уполномочен в Кронштадт, и что он прикажет, то исполнять. Екатерина". Однако на всякий случай Екатерина и ее пособники решили сменить резиденцию, перебрались в деревянный Зимний на Мойке — с Невы его пр-икрывала Адмиралтейская крепость, а сухопутные войска могли охватить сплошным кольцом.

Курьеры поскакали в действующую армию к Чернышеву и Румянцеву, дабы те привели к присяге императрице вверенные им войска. Одновременно к губернатору Лифляндии Броуну курьер повез, кроме официального манифеста, еще и собственноручную записку Екатерины, в которой она приказывала задержать "бывшего императора", если он появится в Лифляндии, и, живого или мертвого, доставить в Санкт-Петербург. Надлежало озаботиться о его дальнейшем местопребывании, поэтому генерал-майор Савин спешно отправился в Шлиссельбургскую крепость, которая была признана самым подходящим местом для российских императоров: один — Иоанн Антонович — пребывал там уже не первый десяток лет…

Где же сам император, что он предпринял и что намеревается предпринять против мятежа? Появились первые лазутчики из вражеского стана — великий канцлер Михайла Воронцов, князь Трубецкой, граф Шувалов. Они изъявили Петру готовность пожертвовать собой и с его позволения направились в Санкт-Петербург, дабы призвать Екатерину и гвардию к повиновению и благоразумию. К благоразумию они никого не призывали, а проявили его сами и присягнули Екатерине. Увы, они прибыли из Петергофа еще днем, поэтому о дальнейшем местонахождении Петра и его планах ничего не знали.

Первый акт санкт-петербургского действа можно считать оконченным. Он прошел без всяких заминок и накладок, роли были разыграны отменно. Особенно хорошо исполнила свою Екатерина. Роль народной избранницы.

Опальная супруга государя, она жила в петергофском уединении, как в скиту, ни во что не вмешивалась, ничего не домогалась и не требовала для себя. Однако настал великий час, когда подспудное недовольство тираном, посягнувшим на священные для русского человека устои, злодеем, влекущим державу в пропасть войны, прорвалось и народ восстал. На кого же восставший народ мог обратить взор упования и надежды, кому вверить судьбу свою и будущее державы? В те поры само собой разумелось, что обратить взоры он мог только на персону, стоящую над ним. Вполне естественно он обратился на Екатерину, ибо молва упорно свидетельствовала, что она противница всех Петровых нововведений, недовольна позорным миром с Пруссией и не желает войны с Данией из-за какого-то немецкого курятника, который называется Шлезвиг. Более того — она непрестанно пыталась усовещевать своего не в меру "азартного" супруга, предстательствовала перед ним в интересах возлюбленного ею русского народа, за что была отчуждена и всячески угнетаема… Итак, взор был обращен, и тут же последовало верноподданическое "припадание к стопам". Могла ли Екатерина устоять перед слезным молением возлюбленного ею народа, уклониться от тяжкого бремени власти и тем самым обмануть народные чаяния? Она не уклонилась, не обманула и потому превознесена и провозглашена императрицей и самодержицей. Таким образом, всему миру должно было стать очевидным, что она не захватчица, а народная избранница. И даже более того, ибо известно, что глас народа — глас божий, стало быть, одним чохом на Екатерину снизошла и божественная благодать…

Как ни гладко был сыгран первый акт, спектакль не мог им закончиться: добраться до трона — мало, чтобы на нем удержаться, необходимо второе действие — военное, дабы спихнуть с трона своего предшественника.

Для военного акта следовало сменить костюмы и… роли. Роль скромной и бескорыстной народной избранницы Екатерина сыграла, теперь предстояло сыграть роль полководца. Она и здесь оказалась на высоте задачи.

Первым шагом ее был указ сенату, по-военному краткий и деловитый:

"Господа сенаторы!

Я теперь выхожу с войском, чтобы утвердить и обнадежить престол, оставляя вам, яко верховному моему правительству, с полной довереностию, под стражу: отечество, народ и сына моего.

Екатерина".