Лита - Тамара Витальевна Михеева

Лита быстро подняла голову, посмотрела на верхушки ралут.

– Он очень добрый, твой брат. И царь Эрисорус выслушал меня внимательно. Твой отец умный человек, Тимирилис, он видит своими глазами. Он сам возглавит поход против урфов.

– Он так сказал?

– Да.

Лита закрыла лицо руками. Ей хотелось и плакать, и смеяться, а больше всего – закричать на весь лес. Но вместо этого она спросила, открывая лицо:

– Почему ты не остался? Ну, чтобы сражаться против них.

– Я почти остался. Дождался, когда твой отец придет с армией в Лесной предел, и проводил его до Горного предела, рассказал про маски и про воду, познакомил с Гленом, – Лангур говорил ласково, будто успокаивал ребенка. – Я даже решил жениться, чтобы поскорее тебя забыть.

Она вскинула на него глаза, прищурилась. Лангур рассмеялся:

– Вот-вот! Сколько ни выбирал невесту, не смог найти ту, что смотрела бы на меня вот так.

И Лангур поцеловал ее в губы – легко и нежно.

– Я буду идти за тобой, куда бы ты ни отправилась, Тимирилис, хоть на обратную сторону мира, хоть на Верхние луга, хоть в логово морского властелина. Ты не сможешь меня прогнать.

Арыцкий перевал – ветер, холод и узкие тропы. Арыцкий перевал – горячие руки и молчание, которое нужнее слов. Лита трогала снег, нюхала его, лизала. Вот он какой – замерший дождь: колкий, острый, ни на что не похожий. Да, Си права: такое не объяснишь словами, если не потрогаешь, не почувствуешь. Это как с дружбой, как с любовью. Вот он – ее человек, чужой, но ставший самым главным и нужным в этом мире. Как это объяснить? Вечерами, спрятавшись от ветра в какой-нибудь пещере, а то и просто между валунов, они сидели в обнимку и разговаривали.

– Глен и Рия остались в Тауре. Все им рады, сама понимаешь.

– А Харза?

– Харза куда-то исчез. Я думаю, он пошел на войну с урфами, я видел, как он разговаривал с твоим отцом.

Лите стало тревожно. Да, Харза мог пойти воевать, Лита видела, что он чувствует себя в бою как рыба в воде. Но о чем они говорили с отцом? «Ойра», – толкнулось ее сердце. Конечно, он спрашивал о ней. Лита многое бы отдала сейчас за то, чтобы услышать их разговор.

– А мы? – спросила она. – Что будет с нами?

– Ты же идешь к маме…

– Да, но потом?

Лангур молчал, и Лита заговорила сбивчиво и торопливо:

– Есть много других стран: красивых, свободных, безопасных. Туда можно уплыть на корабле или…

– Я не хочу, Тимирилис. Я здесь родился, здесь моя земля. И потом, что мне делать там, в чужих землях?

– То же, что и здесь. Плотники нужны везде, – прошептала Лита, уже ругая себя, что завела этот разговор.

– Но мне не нужны чужие земли. И потом… если мы все уйдем, кто останется здесь? Кто будет чтить наших богов, собирать наши орехи, обнимать наши деревья? – хмыкнул он. – Я не хочу, чтобы урфы завладели всем, что я люблю.

– Мне страшно здесь.

– Мы победим их. И урфов, и Первый совет. Может быть, не сразу, но мы все равно победим. А пока я спрячу тебя.

– В мамином храме? Это значит, что я тебя больше не увижу: мужчинам туда вход запрещен.

– Нет. Все будет не так.

– А как?

Лангур помолчал.

– Однажды про нас с тобой сложат песню, Тимирилис, и Вериса будет рассказывать ее у костра своим внукам. Там будет про девочку, которая не боялась нарушать правила, если так подсказывало ей сердце, которая спасла многих людей и многим помогла родиться…

– И у которой был возлюбленный герой, самый сильный и прекрасный человек…

– И когда закончились их труды, потому что все враги были побеждены, они поселились в маленьком доме, который сами построили, среди лесов на берегу моря.

– И жили долго и счастливо?

– И жили долго и счастливо.

Они помолчали. Лангур поцеловал ее в макушку.

– Я хочу, чтобы так и было, Лангур.

– Так и будет, Тимирилис, так и будет.

Мама

Крохотная долина лежала между гор с заснеженными вершинами, будто в ладонях Геты, и храм Всех богов был вырублен в скале так, что, глядя на него, не сразу понимаешь, что видишь что-то созданное человеком, а не богами. Молчаливые горы сверкали снежными вершинам, но на поляне перед храмом уже цвели веснянки. Лита попробовала посчитать, сколько она не видела маму и Кассиону, получалось, что год и еще половину, ведь в прошлый раз она собирала веснянки в Лесном пределе. Наверное, Касс уже совсем большая, болтает без умолку…

Лангур остался ждать ее в ущелье – в долину этого храма мужчинам входить не разрешали. Так рассказывала ей Пенелас на уроках. Но Лангур попросил ее не волноваться за него и быть с мамой и сестрой, сколько понадобится. Он найдет теплую сухую пещеру, а родников и еды в лесу полно.

Лита пересекла поляну. К храму в скале вели бесконечные каменные ступени. Она положила лук и колчан на первой из них и начала подниматься. Она не знала, как встречают здесь незнакомцев, но пусть видят, что она пришла с миром. Никто ее не остановил, не окликнул, никто даже глаз не поднял на нее, хотя пара женщин убирала в храме, а во дворе кормила кур еще одна. Лита не стала их ни о чем спрашивать, зашла в храм. Он был разделен на четыре части – четыре квадрата, каждый был посвящен одному из богов. В центре – алтарь, на котором, как и у Вальтанаса в доме, стояли фигуры всех четырех. Лита усмехнулась: черные жрицы тоже называли свой храм храмом Всех богов, но служили по-настоящему только одному – неведомому и опасному Семипряху. Лита погладила фигурки Айрус, Геты, Рала и Тимирера, положила в центр алтаря камешек, подобранный на Арыцком перевале, – поблагодарила, что смогла добраться сюда.

У подножия лестницы и чуть в стороне стоял дом жриц, и Лита пошла туда. Солнце было в зените, слепило глаза. Сразу видно, что Рал живет тут, неподалеку. Дверь дома была не заперта, Лита зашла. В большие окна лился свет, отражался в витражах и круглых стеклянных подсвечниках, подвешенных на цепочках к потолку. Этот дом ничем не напоминал тоскливые коридоры храма черных жриц, он был ему противоположен, и Лита выдохнула с облегчением. Сама не замечая, она боялась, что мама с Кассионой живут в холоде и темноте. Но, похоже, боги (и царь Альтиды) любили этот храм, и он ни в чем не нуждался.

Дорогу ей преградила высокая женщина в белых одеждах, и Лита чуть не вскрикнула: «Ойра!» –