Приговор приведен в исполнение... - Олег Васильевич Сидельников

Осипов исхудал, пожелтел. По ночам ему снились кошмары: его ведут на расстрел, заставляют самому себе копать могилу... Не оставлял в покое Блаватский — он часто являлся военкому с развороченным пулей лбом и подмигивал мертвым глазом.

Ночные пьянства в компании «двойника» не помогали. Более того, пугали. Двойник, отражение в зеркале, иногда вел себя совсем странно, жутко. Он переставал повторять движения Осипова, поступал, как ему заблагорассудится. А недавно сказал: «Хана тебе, уголовник вонючий!».

С мятежом надо было поспешать. Уже наступил новый, 1919 год. Костью в горле сидела у военкома «Рабочая крепость» — Главные и Бородинские железнодорожные мастерские. Надо разоружить их.

Он вызвал главного комиссара железнодорожных мастерских Агапова и профсоюзного руководителя Зинкина.

— А! — приветливо встретил их военком, крепко пожимая руки. — Давненько не виделись. Есть важное дело. Понимаете, товарищи, идет формирование новых воинских частей и не хватает винтовок, оружия. Придется вам отдать ваши фонды.

Предатель Агапов, прикидывавшийся большевиком, согласно кивал головой. Но Зинкин уперся:

— Это на каком же основании?

— Нам, дорогой товарищ, — проникновенно произнес военком, — вооруженная толпа не нужна. Слышали сообщения в Ташсовдепе?.. Зреет государственный переворот. Революцию надо защищать. Зачем нам вооруженные рабочие, спрашивается? Мы создадим настоящую армию.

— Я — «за», — коротко ответил Агапов.

— А я категорически против! — воскликнул Зинкин.

Осипов пристально посмотрел на Зинкина. Эх, как бы он хорошо выглядел на фонарном столбе!

— Поговорите с рабочими сами, — молвил Зинкин. — Так просто оружия не отдадим.

— Ладно, друг, обдумаю твое предложение.

А на исходе дня 14 января Осипову позвонила сожительница Машкова.

— Срочно прошу принять. Очень важно!

Она пришла бледная, как мел, дрожащая.

— Машков арестован!

Военком почувствовал, что его вроде окунули в кипяток, и тут же в ледяную воду, опять в кипяток.

— Не мели чепухи, дура!

— Своими глазами видела на вокзале. Его вывели из вагона военной летучки. Он ранен в ногу.

— Та-а-ак... — протянул Осипов, чувствуя, что тело его наливается свинцовой тяжестью. В глазах помутилось. — Иди и помалкивай. Иначе тебе...

Она мигом исчезла.

Военком тут же вызвал Ботта.

— Сегодня же ликвидировать машковскую Нонку, старика, что содержит явочную квартиру в Зацепинском переулке, и Тулягана, который Кондратовича укрывал.

— Старик в Зацепинском, — отрапортовал Ботт, — несколько дней назад дал дуба от сыпняка, Туляган уехал с полковником Корниловым к басмачам в Ферганскую долину. Вот только Нонка...

— Сегодня же ее!

Фоменко проводил заседание Коллегии ТуркЧК. Лебедев доложил в подробностях результаты своего асхабадского «путешествия». Возникла ясная картина: зреет новый заговор! В городе активно действует полковник Цветков. Вместе с тем выяснилось, что документы Домжинскому и Машкову ни Турквоенкоматом, ни штабом войск Туркреспублики не выдавались, они были поддельными.

Осипову по-прежнему дьявольски везло.

Рано утром в четверг, 16 января, военкома разбудил телефонный звонок. Еще не пробудившись толком, услышал женский голос, пронизанный истерическими нотками:

— Говорит Вера Викторовна Ботт. На заре взяли Женечку. В подвале нашего дома нашли оружие!..

Осипов оцепенел. Он вдруг ощутил, что ноги его стали чужими. Хотел шагнуть — не получается. В горле пересохло. Голова гудела, как пасхальный колокол.

Взяли Женьку Ботта!.. Это же крах! Что делать?

Он стоял босой на холодном полу, совсем плюгавый с виду, растерянный, жалкий. Что делать?.. Бежать?

И вдруг его осенило. «Ва-банк! Иного выхода нет. Нет, пока не мятеж. Мятеж намечен на восемнадцатое — в ночь на девятнадцатое. Но сейчас нужно выиграть время. Давай, Костя, мобилизуй свои актерские способности, не подведи себя!»

Раздался стук в дверь. Осипов бросился к постели, выхватил из-под подушки маузер. В кого стрелять?.. В тех, кто сейчас войдет, или в себя?..

Он перевел дух. Вошел адъютант его, Стремковский, худой, мрачный юноша с глазами старика.

— Константин Павлович, — выдохнул Стремковский, выпучив глаза. — Женьку Ботта взяли.

— Только без паники, — тихо сказал Осипов. — За что? Говори толком, без истерик.

— Вера Викторовна, его мать, прислала ко мне соседа, бывшего понятым при обыске. В подвале найдено сорок гранат и двадцать пять винтовок с патронами!

— Что говорит Женька?

— Говорит, что его покойный отец был страстным коллекционером боевого оружия. Очевидно, отец все это и собрал.

— Кретин чертов!.. Не мог сообразить, что коллекционеры собирают оружие различных образцов! Нашли трехлинейки?

— Так точно.

— Идиот. А гранаты? Ведь это модернизированные гранаты, образца четырнадцатого года, а его папаша преставился в тринадцатом! — Осипов вскочил, забегал по комнате. — Сказал бы коротко и ясно: кто-то подложил в подвал оружие, возможно, с провокационной целью. Японских «Арисак» среди винтовок нет?

— Нет. После того как мы из «Арисак» покончили с Блаватским, мы их передали во Второй полк.

— И то хлеб. Теперь слушай внимательно. В нашем распоряжении день-два максимум. Не уложимся — нас уложат. Немедленно передай Цветкову, чтобы заготовленное им «Обращение к гражданам Туркестана» было под рукой. Надо начинать. Но прежде попробуем решить проблему Ботта.

Утром 17 января Евгения Ботта вновь привели на допрос к Фоменко. Юнец, потеряв во время ареста пенсне, выглядел не столь солидно. И лицом исхудал. Кожа посерела. Однако продолжал гнуть свою линию: винтовки отцовские, гранаты — тоже.

Фоменко тихо бесился. Именно в этот момент на Аулиеатинскую, в ЧК, примчался Осипов. Увидев Ботта, с ходу отвесил ему такую затрещину, что бывший его адъютант и любимец покатился по полу.

— Руки! — коротко сказал Игнат Порфирьевич.

— Да я его, гада, собственными руками задушу! — истерически взвизгнул военком. — Я характер этого гаденыша знаю. Дайте мне его, я сам допрошу. Гарантирую полнейшее признание. — Он схватил Ботта, лежащего на полу, встряхнул за шиворот, выразительно ему подмигнув. — Душу вытрясу, а получу все сведения!

В этот момент в кабинет вошел председатель Чрезвычайного полевого суда Туркреспублики Алексей Васильевич Червяков. Укоризненно покачал головой:

— Самосуд?

Послышался цокот копыт, людские выкрики, раздалось несколько выстрелов. Конный отряд оцепил здание ЧК. Всадники держали в руках обнаженные клинки, карабины.

Разъяренный военком выскочил на улицу, следом за ним — Фоменко с Червяковым.

— Эт-т-та-а-а что такёе?! — вскричал Осипов звонко, яростно, вырывая из кобуры маузер. — Тихо!.. Прекратить галдеж. Первого, кто вякнет, — уложу на месте. Что случилось? Почему атакуете Чека?!

К крыльцу подъехал всадник