Иди через темный лес. Вслед за змеями - Джезебел Морган

Нахмурился.

Успел еще удивиться, что не смертный, не дух перед ним, не порождение обратной стороны да глубоких теней, а отпрянуть уже не успел. Детеныш открыл глаза, темные и глубокие, как вода над омутом, и смотрел, смотрел, как медленно оседает на пол старик, как из онемевших пальцев падает нить с костяными и деревянными бусинами, как жизнь вытекает из него бесконечной лентой.

Вовсе не цветок был приманкой.

Ему стоило помнить, что лес коварнее, чем можно только предположить.

Он схватился за угол стола, пытаясь удержаться, найти точку опоры, чтобы сделать хоть что-то. Но сил и так было мало, а лес в обличье грустного детеныша стремительно их допивал. Пальцы зацепились за вязание, потянули его за собой, и спицы с тихим звяком упали на пол. Старик прищурился, но зрение уже помутилось и расплылось. Он собрал остатки сил, чтобы дотянуться до спицы, и остатки остатков – чтобы занести руку.

Упала она уже сама.

Он лежал среди темной пелены, которая затянула зрение, и слушал тишину. Сколько ему набираться сил, чтобы хотя бы встать? И не станет ли он, беспомощный, как игрушка, жертвой местных обитателей?

Вскоре раздались шаги, скрипнули доски. Кто-то прошелся совсем рядом, вложил нитку амулета в ослабшую ладонь. Пелена посветлела и прояснилась. Пустой рукой он нашарил нож и, только сжав шершавую рукоять, успокоился.

– Друг мой. – Губы старика едва дрогнули в улыбке. – Что бы я без тебя делал.

Тот помог старику подняться, дойти до дверей. Уже за порогом старик обернулся – на кровати лежало уродливое переплетение корней, лишь отдаленно напоминающее фигурку ребенка. Спица вошла неглубоко, но этого хватило.

Под темным небом старик глубоко втянул воздух, чувствуя, как силы возвращаются – капля за каплей.

– Андар, скажи, ты нашел ее?

Тот грустно качнул головой и отвел глаза. Старик кивнул, он и не ждал другого ответа. Шаманы и духи могли сто раз повторить, что отправили его за сестрой исправлять собственную ошибку, но правда была гораздо проще: ни один из них не мог ее отыскать. Даже для самых острых глаз она была неотличима от простых людей, и глупо было ожидать, что юный друг с этим справится.

«У тебя с нею одна тропа и одна судьба, – сказал тогда дух-вепрь, последний, кто наставлял его. – Если кто и сможет, то только ты».

Но тропы свивались замысловатыми узлами, и он блуждал по ним, как в густом кошмаре, и не знал, а хочет ли проснуться.

Андар тревожно заглянул в лицо спутнику, сжал его ладонь, приложил два пальца сначала к своему лбу, потом ко лбу старика. Смазанные образы и нечеткие звуки скользнули в его память и остались там – словно все он видел своими глазами.

– Ты нашел младшую? Что ж, это лучше, чем ничего. Что бы я без тебя делал, – повторил старик и оглянулся на покинутый дом. Мысли сами собой складывались в замысловатую мозаику, детеныш-приманка добавился новым кусочком головоломки – и изменил всю картину.

Старик давно научился обращать свои ошибки в оружие – иначе так и остался бы в волчьей шкуре и в Нави.

Поймать можно любого – монстра ли, человека ли, бога ли. Нашлась бы только подходящая приманка.

А такая была – совсем рядом. Осталось ее только заполучить.

По лицу старика скользнула тень далекой, приглушенной боли, и его спутник склонился к нему, тревожно всматриваясь в глаза. Старик покачал головой.

– Обо мне не волнуйся, я в порядке. Снова мне потребуется твоя помощь. Но то, о чем попрошу, тебе не понравится.

3

Под рекой

Блинчики Марья все-таки съела – сначала заставляя себя проглотить хоть кусочек, затем жадно давясь. Пришлось даже заказать добавку и горький чай – кофе не развеивал сон. Но стоило голоду чуть уняться, как ее сморило, даже ноющая боль в царапинах не отвлекла. Веки налились свинцовой тяжестью, а по телу растекалось сонной одурью тепло. Адреналин, гнавший через весь город, схлынул, оставив ее опустошенной и равнодушной.

«Я только на минутку закрою глаза, – подумала она. – Только на минутку опущу ресницы. Я не усну – и так уже наспалась». – И опустила веки.

Марье снится ледяной терем с резными столбами, прозрачными стенами, искрящимися занавесями. С тихим перезвоном плывет мелодия – то ли колыбельная, то ли капель. Все пронизано светом – серебряным, замерзшим, застывшим в воздухе. Марья знает: она не одна здесь. Среди пустых ледяных комнат спит чудовище, страшнее которого нет, безобразное черное пятно на белизне. Марье тоскливо и холодно в тереме, но ей нельзя искать путь наружу, чтоб не разбудить ненароком монстра, не указать ему дорогу в мир. Только спать и остается. И Марья замирает в горнице, у затянутого белой пеленой окна, закрывает глаза. Мелодия становится громче, и Марья слушает ее жадно, находя в ее переливах успокоение. Тянется звук за звуком, длится хрустальный перезвон крошечных колокольчиков, а затем обрывается грубым диссонансом. Марья распахивает глаза, видит, как рушится вокруг нее ледяной дворец, рассыпается на острые осколки – а за ним густая враждебная темнота.

Резко вдохнув, Марья тряхнула головой, обхватила себя за плечи – после дремоты ее тряс озноб, словно и вправду в ледяном тереме побывала. Напротив снова скрипнул стул – именно этот звук вырвал ее из дремы, разрушив ледяную колыбельную.

И Марья была ему за это благодарна.

Он уселся напротив, поставил локти на стол, опустил на переплетенные пальцы подбородок. Глубокий капюшон тенью скрывал почти все лицо, только губы и видны.

Улыбнулся.

– Ты звала, маленькая сестрица. Неужели соскучилась?

Марья до боли сжала кулаки, чтобы ногти впились в кожу. Нет, это не сон. Если он и снился ей, то огромной птицей, теряющей перья, вихрем из крыльев и когтей. Обычно во снах не бывает запахов, но с ним ее сны всегда полнились гнилью и тленом.

Сейчас же от него едва заметно пахло дымом.

– Я даже не верила, что ты явишься.

– Как я мог не прийти после такой настойчивой просьбы? – Он демонстративно махнул рукой. – Должен признать, ты нашла довольно оригинальный способ передать приглашение. И даже в мелочах ты была верна себе, маленькая сестрица, – себя не жалела, и все ради того, чтобы мне несколько лишних неприятных минут доставить!

Марья смущенно поморщилась.

– Ну извини, ничего поострее под рукой не нашлось. И вообще пришлось импровизировать.

Финист склонил голову к плечу совершенно птичьим движением, черно-седые волосы рассыпались по плечам.