Сильнодействующее средство - Эрик Сигал

— О боже… — Аня наконец перестала сдерживаться и закрыла лицо руками.

— Он очень болен, — почему-то заговорщицким тоном проговорил Пизани. — Нам с вами надо поговорить.

Аня лишь кивнула. В глазах ее стояли слезы. Она оплакивала не себя, а Адама.

— Это так срочно?

Чуть помявшись, Пизани пояснил:

— Там и другие люди очереди дожидаются.

— Не понимаю, о чем вы.

Карло не удержался и горделиво и многозначительно изрек:

— Стокгольм.

Это было подобно разряду молнии в миллион вольт. Аня онемела. Когда она наконец пришла в себя, то набросилась на итальянца:

— Вы! Вы шпион! Вас шведы подослали!

— Я бы назвал это помягче, Аня. — Он миролюбиво добавил: — Вам не кажется, что лучше продолжить этот разговор в кабинете профессора Куперсмита?

Ничего не оставалось, как согласиться.

Войдя в святая святых лаборатории, даже Пизани удивился количеству украшавших стены дипломов. Раньше он как-то мало обращал на них внимания, больше озабоченный мнением научного руководителя о своей работе.

Аня села за стол и спросила:

— Что собираетесь делать?

— Это будет зависеть от того, что вы мне сейчас скажете.

Аню терзали противоречивые чувства. Лгать будет сложно, если не сказать — невозможно, ведь Карло не просто учений, а медик. Надо рискнуть и воззвать к его жалости — если он на таковую способен.

— Вы правы, — прошептала она, — мой муж тяжело болен.

— Мы это уже знаем, — так же тихо ответил Пизани.

— И что же, — в тревоге продолжала она, — что по этому поводу думают в Стокгольме?

— Точно не знаю. Знаю, что им известно о его… деградации.

На какой-то миг Анины страхи уступили место гневу.

— А что комитету-то беспокоиться? По их идиотским правилам, даже тот, кто проходит в окончательный список, не имеет права на премию, если умирает до момента голосования. Как будто смерть может принизить чьи-то заслуги!

— Верно. Но в данном случае все может зависеть от причины смерти. Если бы, к примеру, речь шла о СПИДе, могли бы возникнуть серьезные проблемы.

— Не верю! — возмутилась Аня. — Каким образом это может повлиять на решение о присуждении Нобелевской?

— Ну, скажем так, — пояснил итальянец. — Если бы Адам вылечил сам себя, то ему бы дали премию, да еще и салют устроили. С другой стороны, если он умрет, в кое-каких кругах могут возникнуть сомнения в его моральном облике.

— Хотите сказать, даже если бы у него была гемофилия, полученная от больного в момент переливания крови?

— Это негативно повлияло бы на его имидж. Всегда найдутся циники, которые станут говорить, что переливание крови — лишь предлог, а причина кроется в чем-то нелицеприятном.

Аня не стала пускаться в долгие споры, а заговорила о том, как помочь мужу.

— Видите ли, Карло, заболевание Адама не имеет никакого отношения к ВИЧ-инфекции.

— Разумеется, — согласился тот. — Я бы сказал, все внешние признаки и симптомы указывают на опухоль мозга. Полагаю, ему делали томографию?

Аня кивнула. Пусть остается при своих выводах, решила она.

— Опухоль операбельна?

Она помотала головой.

— О боже! — простонал итальянец. — Такой молодой. Еще столько мог бы успеть!

— Давайте обойдемся без панегириков, — попросила Аня. — Он уже достаточно сделал, чтобы номинироваться на Нобелевскую.

— Согласен. Совершенно согласен.

— Так что вы напишете в своем отчете? Или как там вы с ними связываетесь…

— Я напишу: сейчас или никогда.

— Ты как здесь оказалась, солнышко?

Адам сидел в кровати, опершись на подушки. Терри его только что побрил и переодел в красивую пижаму.

— Меня Лиз подвезла, — ответила дочь. — Пап, да ты у меня красавец!

— И чувствую себя тоже прекрасно, — ответил Адам. — Надеюсь, ты же не веришь, что я действительно болен? Просто перелет из Австралии дался мне нелегко. Ты, кстати, наши открытки исправно получала?

— Да. Самые красивые были с Фиджи. Хорошо отдохнули-то?

— Так себе, — ответил Адам и с чувством прошептал: — Очень по тебе скучал, зайчик. Жаль, что ты с нами не поехала. Как в школе дела?

По лицу Хедер пробежала тень, она едва нашла в себе силы говорить так, чтобы он ее слышал.

— Пап, перестань меня жалеть. Я понимаю, мне не положено знать то, что происходит, но у меня все больше крепнет опасение, что на мой выпускной ты можешь и не прийти.

Адам опустил глаза.

— Хедер, мне очень жаль. — В его голосе звучала подлинная мука. — Мне очень, очень жаль. Страшно даже подумать… Ты в выпускной мантии, а я этого не увижу.

Дочь закрыла лицо руками.

— Черт! Зачем ты так говоришь?

Он беспомощно развел руками.

— А как еще скажешь?

Она посмотрела на него, охваченная нежностью.

— Папочка! — закричала она. — Не умирай! Пожалуйста, не умирай!

Она порывисто шагнула к кровати, опустила голову рядом с ним на подушку и безутешно зарыдала.

Потом вдруг что-то изменилось. Хедер взглянула на отца и увидела ледяной взгляд.

— Папа? С тобой все в порядке?

Адам смерил ее пристальным взором и в приступе раздражения закричал:

— Кто тебя сюда пустил? Тут тебе не Гарвард-сквер. Что тебе надо?

В мгновение ока рядом появилась Аня, она обняла девочку за плечи, но та в ужасе отпрянула.

— Что с ним такое? — ошеломленно повторяла она.

— Это болезнь так проявляется. Постарайся не расстраиваться. — Аня старалась говорить как можно мягче, чтобы девочка успокоилась, и мысленно кляла себя за то, что не прекратила встречу чуть раньше.

— Это значит, он больше меня узнавать не будет?

— Нет, — ответила Аня, стараясь придать своему голосу уверенность. — Может и так случиться, что, пока ты будешь пить чай, он успокоится и придет в норму.

Хедер с Аней сидели за столом, а солнце последними лучами касалось деревьев в саду. Девочка посмотрела на доброе, печальное лицо женщины и прошептала:

— И ты все время с этим живешь… Как ты это выдерживаешь?

Та опустила глаза и едва слышно проронила:

— Сама не знаю.

59

Изабель

Джерри Прахта разбудил негромкий плач. Он выбрался из постели, набросил на плечи пестрый халат Изабель и пошел в гостиную. Девушка сидела у окна, глядя на восход солнца, и, по-видимому, оплакивала новый день. Он подошел и ласково тронул ее за плечо.

— Айза, что случилось? — осторожно спросил он. — Ты это из-за того, что было ночью?

Она взяла его за руку.

— Что ты, Джерри, все было чудесно. Жаль, что это не может длиться вечно.

— Может.

— Нет! — не дала договорить Изабель. — И начиная с сегодняшнего дня я должна с этим примириться.

Она повернулась и посмотрела ему в глаза. И увидела, что он готов выслушать все.

— Послушай, вчера я тебе много страшного рассказала. Хотела, чтоб ты знал. Но самое худшее я утаила.

— Ну-ну, дальше, — мягко подтолкнул он. — Меня не испугаешь.

— Спорим? Тогда слушай.

И она поведала ему о своей страшной наследственности.

— Вот видишь, — закончила она с юмором висельника, — все думали, я супердевочка, а оказалась — прокаженная.

Он осторожно поднес палец к ее губам.

— Айза, не говори так, я не хочу. Для меня ты ничуть не изменилась, и я тебя люблю, как и прежде. Ты никогда не заставить меня уйти.

Она с жаром обхватила его за шею.

— На это я не рассчитываю, — прошептала она. — Достаточно будет, если ты останешься, пока сможешь это выносить.

— Я намерен сделать нечто большее, — продолжал Джерри. — Я хочу помочь! Давай разберемся по порядку. Первая — твоя мать.

— Ненавижу ее!

— В данный момент, — уточнил он. — Но факт остается фактом: она ждет тебя сегодня за завтраком, и я думаю, самое разумное будет отправить ее домой первым же самолетом.

— Это уж точно, — согласилась Изабель. — Только не знаю, смогу ли сдержаться и не наброситься на нее с кулаками.

— Айза, мы пойдем на встречу вместе. Потом я отвезу ее в аэропорт и прослежу, чтобы она села в самолет.

— Но что мне ей сказать? — взмолилась Изабель.

— А ты поменьше говори. Сама посуди: ты же не можешь изменить то, что она когда-то сделала. Только не забудь: тебе кое-что еще надо сделать.

— Ты говоришь о спасении Эдмундо?

— Какое мне дело до Эдмундо! Я о тебе беспокоюсь!

В первый момент Мюриэл рассердилась, что дочь пришла на встречу не одна. Но она быстро поняла, что этот молодой человек занимает в жизни Изабель очень важное место. Она припомнила, как в телефонных разговорах Изабель то и дело упоминала о каком-то «классном теннисисте». Почему-то в его присутствии она почувствовала себя спокойнее, несмотря на все страхи и сомнения, и жестом пригласила его за стол.

Мюриэл справедливо рассудила, что Изабель посвятила молодого человека во все детали, и теперь говорила вполне открыто.