Персонных дел мастер - Станислав Десятсков

Левенгаупт досадливо поморщился.

— Легкая ордынская конница может помочь только в преследовании неприятеля, а не в самой генеральной баталии,— как неразумному ребенку, терпеливо принялся пояснять он министру. — К тому же известно, что и к русским идет орда калмыков. И пока крымский хан ждет у Перекопа рескрипта из Стамбула, калмыки будут уже в полном распоряжении царя!

— Ну а что скажет наш маленький Вобан?— прервал Карл разъяснения Левенгаупта, обратившись к своему начальнику штаба.

Гилленкрок удрученно склонил голову перед королевской насмешкой. Он знал, что король недоволен ведением осады, которой он руководил. Русские саперы дважды раскрывали шведские подкопы к Полтаве и вынимали из них порох.

— Сам Вобан увидел бы себя в немалом затруднении, сир, если бы очутился на моем месте!

Гилленкрок ответил с невольным раздражением. С тех пор как началась планомерная осада Полтавы, дня не проходило без этого язвительного сравнения Гилленкрока со знаменитым французским фортификатором и покорителем крепостей.

— У меня нет главного, сир: пороха, снарядов и тяжелой артиллерии, не хватает шанцевых инструментов. Наконец, русские стрелки выбили у меня почти всех инженеров.— Гилленкрок взглянул на самодовольного Рёншильда и заключил: — К сожалению, Левенгаупт прав, сир! Полтаву на шпагу не возьмешь, потому как сильна она не своими рвами и бастионами, а своими защитниками!

— Значит, ретирада, Гилленкрок.— Впервые за девять лет войны король вымолвил это слово, и в королевской палатке все замерли.

Здесь начальник штаба снова удрученно склонил голову и сказал тихо, но так, что все слышали:

— Ретирада невозможна, сир. Отряды Голицына, посланные из Киева, отбили у запорожцев все лодки и другие средства для переправы через Днепр.

— Что же? Значит, русские сами толкают нас к генеральной баталии?— как бы удивился Карл.

И в этом одном шведский король был прав.

Вечером граф Пипер и Клинкострём снова зашли в королевскую палатку. Там никого не было, кроме придворного историка Адлерфельда. Тот сопровождал короля во всех его походах и передвижениях, дабы описывать королевские виктории и увековечить славу великого полководца для потомков. Король любил наглядную историю. Под пером Адлерфельда даже пустые кавалерийские стычки превращались в великие победы шведского непобедимого воинства. Иногда по вечерам король слушал те или иные главы сочинения Адлерфельда о своих прошлых победах, дабы утвердиться в победах будущих. Перед историком стояла бутылка превосходного бургундского: сам король, как известно, не пил ни капли с тех пор, как вышел в поход, и охотно жаловал сей пользительный напиток из своего погреба только трем лицам: своему историку, сагосказителю и придворному капеллану, так что эта троица заметно поубавила запасы королевского камергера Цедергельма.

Адлерфельд как раз перечитывал королю главу о первой Нарве, когда явились граф Пипер и Клинкострём.

— Ну, что там у вас еще, Пипер?—Король недовольно обернулся к своему первому министру. Рассказ о первой Нарве был настолько приятен и занимателен, что Карл с явной неохотой позволил дипломатам сделать свои представления. В знак недовольства Пипером он даже не удалил Адлерфельда из своей палатки, и тот продолжал сидеть за столом, потягивая доброе бургундское винцо и с насмешкой посматривая на министра и дипломата, которым король не предложил даже сесть.

— Сир...—нерешительно замялся Пипер.— Как вы помните, наши врачи ездили этой весной в Воронеж. Русские, по личному приказу царя, приняли их по-рыцарски. Они гуманно снабдили наших врачей всеми лекарствами для раненых. Еще раз обращаю ваше внимание, сир< русские сделали это по личному распоряжению царя Петра. Словом, это добрый знак для дипломатов, сир! Вот мы и подумали с Клинкострёмом, что в наших обстоятельствах имеется и третий путь — помимо генеральной баталии или ретирады.

— Какой же?— раздраженно спросил Карл. Раздражался же король не столько оттого, что его мучила рана,— физическую боль он переносил с поразительной терпеливостью,— а оттого, что уже наверное знал, что предложит сейчас Пипер.

— Третий путь, сир,— вмешался Клинкострём, сжалившись над смущением первого министра,— это переговоры о мире с царем Петром и счастливый конец этой несчастной войне!

— Несчастной! После столь славных викторий — «несчастной войне»! Нет, вы положительно безумец, Клинкострём! Назвать «несчастной» самую славную войну за всю историю Швеции!— с неожиданной горячностью выпалил вдруг Адлерфельд. После третьего стакана бургундского голос у королевского историографа заметно окреп и набрал силу.

Король взглянул на него с явным одобрением. Потом обернулся к Пиперу и грозно спросил:

— На каких же условиях мой первый министр хочет заключить мир с царем Петром?

— Да на тех же, что нам предлагали в Саксонии... — , вырвалось у Пипера.— Отдадим русским ижорские болота с их Петербургом... В конце концов, исторически это и впрямь их земли. Не так ли, господин историк? — Боясь смотреть в глаза короля, Пипер воззрился теперь на Адлерфельда.

Тот как раз приканчивал четвертый стакан бургундского.

— С точки зрения древней истории это так, граф,— протянул Адлерфельд, поеживаясь под взглядом своего непосредственного начальства,— То земли Господина Великого Новгорода. Однако, по новой истории, все выглядит иначе. То земли нашего короля, Завоеванные для Швеции его славным прадедом королем Густавом Адольфом!— Адлерфельд был доволен своей находчивостью. Ему совсем не улыбалось поссориться ни с королем, ни с его первым министром, в штате которого он числился.

И тут Карл взорвался.

— Не вы ли, граф Пипер,— сказал он таким шипящим голосом, что у дипломата холодок пробежал по коже,— насоветовали мне идти на Москву, когда рядом была Вена? Я еще не знаю, сколько английского золота осело в ваших карманах, но я не такой остолоп, как вы счи-

таете, и кое о чем догадываюсь. А теперь вдруг мир?! Когда Гилленкрок предлагал принять русские предложения в Саксонии, кто, как не вы, посоветовал мне их отклонить? А теперь мир!— Король уже кричал.— Знайте же, впереди у нас не мир, а виктория, виктория! Новая виктория над проклятыми московитами!

В палатку спешно вбежал врач:

— Господа! Вы забыли о ране его величества! Прошу вас, господа!

Пятясь задом, испуганные дипломаты вышли из королевской палатки. Адлерфельд хотел было уйти следом, но король милостиво остановил его.

— Сядьте, господин историк!— приказал он.— И возьмите из моего погребца еще одну бутылку. Я хочу прослушать вашу главу о моей победе при Клиссове!

Четыре года не был Никита в родном Новгородском полку, и за те годы в полку многое изменилось: и люди, и оружие, и порядки. Под Фрауштадтом и Ильменау, в Польше и далекой Саксонии полегли прежние товарищи Никиты, а оставшиеся в живых были рассеяны по разным ротам. Полк стал пехотным, сформирован был из остатков русского вспомогательного корпуса в Польше и прошел многие версты по чужеземным дорогам, пока во главе с Ренцелем не пробился на родину.

Только и Ренцель ныне полком уже не командовал — получил чин генерала и бригаду под свою команду. Правда, новый полковой командир был старый знакомый, тот самый капитан Бартенев, что когда-то своими советами на берегах Рейна помог полку пробиться на родину. Никита сразу узнал в полковнике своего бывшего ротного, а вот Бартенев долго всматривался в него, пока не воскликнул:

— Да никак Никита, старшой братец Романа?! То-то братец будет доволен! Высоко ныне Роман наш вознесся — командует эскадроном в лейб-регименте самого светлейшего! Эвон, вниз по реке палатки их солдат. Сходи, навести братца, а я пока поразмыслю, куда тебя определить!

Увидев Ромку, Никита невольно усмехнулся в пшеничные усы. Трудно было узнать в молодцеватом командире, грозно распекавшем перед строем нерадивого вахмистра, своего вихрастого цыгановатого братца, лазавшего в Новгороде в чужой огород за огурцами.

Краем глаза Роман заметил высокого незнакомого офицера, сердито обернулся к нему (не вылезай, мол, перед строем) и вдруг ахнул от неожиданности и с прежней своей горячностью рванулся к Никите: «Братец, приехал!» Затем остановился, как бы опомнившись, и весело скомандовал эскадрону: «Разойдись!» После чего и заключил Никиту в свои объятия.

— А я и не чаял тебя так скоро увидеть! Заезжал к Александру Даниловичу князь твой, Сонцев. Я к нему: где братец, отчего вести не шлет? Ну, Сонцев и сообщил мне о твоих приключениях. А потом письмо твое из Москвы получил!

Братья уселись возле палатки Романа, стоящей на крутом берегу Ворсклы. Отсюда вдали явственно виднелась, охваченная дымом и пламенем пожаров, осажденная Полтава.

— А у нас, братец, такие дела!— весело рассказывал Ромка,— Все скоро разрешим одним ударом! Александр Данилович давно хочет скрестить со шведом шпагу в поле, да наши немцы все осторожничают. Но сейчас сам Петр Алексеевич возглавил войско, так что жди скорой генеральной баталии!