Факт или вымысел? Антология: эссе, дневники, письма, воспоминания, афоризмы английских писателей - Александр Ливергант

1801―1802

Немногие трагедии умирают достойно.

Героическое коварство ирландца — отправить сообщника на виселицу, чтобы тот, не дай Бог, его не предал.

Не презирайте сочинителей — Капитолий был спасен гомоном гусей.

Учителей среди нас ничуть не меньше, чем лягушек в Ниле… Стоит только пошевелиться, как они облепят вас со всех сторон.

Пародии на новые стихи — насмешка, на старые — похвала…

Любовь в сравнении со всеми страстями и дарованиями то же, что музыка — со всеми разновидностями звука.

Мать прислушивается к мертворожденному ребенку — слепой араб прислушивается к тишине пустыни.

Ладонь, что до сих пор верна безлюдным пустыням, — символ надежды.

Я откладываю слишком много яиц в горячие пески пустыни (то бишь, этого мира) со страусиной беззаботностью и рассеянностью.

Во всех животных есть что-то смешное: ягнята с рожками, кусающиеся собаки, женщины, что с бранью накидываются на своих детей.

Человек, помешанный на себе. Вглядывается в лица: все до одного искажены, все до одного отвратительно уродливы. Мы воображаем себя первооткрывателями, думаем, что дали миру свет, тогда как сняли нагар со свечи, и только. Автор новой пьесы. Чем он не мальчишка, что пускает по пруду собственными руками сделанный парусник, — а потом уверяет одноклассников, что парусник не должен был перевернуться?

1803

Будь я Ахиллом, я бы отрубил себе ногу, чтобы избавиться от своей уязвимой пятки…

Страх забыть длит память; записывая то, что следовало запомнить, мы напрочь забываем записанное.

Мужчина, что женится по любви, сродни лягушке, прыгнувшей в колодец: воды у нее сколько угодно, но выбраться наружу ей не по силам. Отчего мы, созданные для того, чтобы доставлять друг другу радость, столько лет ввергаем друг друга в тоску?.. Да, но ведь тоска и есть радость!..

«Тот, кто не силах дождаться награды, в действительности ее не заслужил». Эти слова я произнес во сне; мне снилось, будто я читаю лекцию, очень серьезную, но меня не слушают и даже высмеивают. Ночь. Пятница, 8 июня 1803 года.

Не думаю, что преступления, причина, природа и последствия софистики подвергались прежде тщательному исследованию. Дело за тобой, дружище Кольридж!

Двигаясь, червь расправляет хвост, дабы он в точности походил на голову ядовитой змеи…

Истина слепа еще больше справедливости — без мудрости в качестве поводыря ей не обойтись.

О людях лучше всего судить по тем удовольствиям, каким они предаются. Все мы знаем людей, что проводили свои дни в честных и достойных трудах — ночью же искали самые постыдные наслаждения в самом постыдном обществе…

В моих писаниях — грусть, всегда одна грусть; вы заподозрите, что это мой природный изъян. Увы, нет! По своей природе я создан для радости, моя природа побуждает меня радоваться жизни — я же не в силах ей поддаться… Я истинный Тантал…

Писать так вяло и небрежно — расточительство.

Мрак при избытке света.

Анекдот о себе. В Кембридже Фрир лицемерно пытался меня уверить {346}, что премию обязательно получу я. Я убеждал его в обратном, а именно в том, что получит ее либо он, либо кто-то из Королевского колледжа. «Но почему?» — «И вы еще спрашиваете меня, почему? Этот сапог по ноге вам, сэр! Мне же он маловат».

Монарх не считает титулов и званий — плохой писатель не считает страниц.

Простейшее поэтическое испытание. На глаз — мог бы этот стих написать слепой от рождения? На звук — мог ли его написать глухой Если же речь идет о чувствах — мог ли его написать человек совершенно бессердечный?

Иные нации, подобно гусеницам, продолжают жить, хотя их сердце и легкие давно уже съедены. Декабрь 1803 года.

В этой стране книга великого человека подобна свече в Лапландии: стоит ее зажечь, как комары и мухи тут же ее облепят и потушат.

О бездушии здоровых людей.

Существенное различие между памятью чувств, каковая у детей развита столь плохо, что они постоянно хотят, чтобы им еще и еще раз перечитали сказку, и памятью слов и образов, каковой тот же самый младенец обладает в невероятной степени…

1804

Не забыть применить свои высокопарные теории к кошкам, собакам, лошадям и пр.

Честность — это спокойная жизнь человека без нанесения вреда другому человеку. От честного человека требуется, чтобы к другим людям он относился так же, как он хотел бы, чтобы относились к нему; и чтобы он не причинял другим того, чего не хотел бы испытать в отношении себя, — ибо суть честности в том и состоит, чтобы воздерживаться от дурных деяний. Подобно тому, как целомудрие это честность женщины, честность — это целомудрие мужчины. <…>

Одинаково неверно хвалить плохой совет, воспользовавшись которым вы преуспели, и ругать совет хороший, если в результате вы потерпели неудачу, — ведь тогда одни с воодушевлением воспримут легкомысленные советы, а другие испытают разочарование от советов вдумчивых.

Крайности сходятся. Капитаны самого быстрого парусника и самого неповоротливого, если только они идут в одном конвое, досадуют и тревожатся одинаково…

Паруса колыхались в ожидании ветра, судорожно, точно издыхающая рыба, вбирали в себя воздух.

Войти в комнату, громким голосом обратиться к хозяину и хранить заносчивое молчание с незнакомцем — признак примитивного ума.

Факты. — Неустанно изобличать их лживость; каждый человек в той или иной мере соучастник. (Чего стоят наши заверения!)

Английская спесь — horror carnis humanae [157] — отсутствие улыбок; все это блекнет в сравнении с их /сицилийцев. — А.Л./ гордостью, презрением и истинным отчуждением — а те alienum [158].

Только детские умы — я в этом убежден — привязываются к (так называемой) «старине». Философия для избранных и религия для многих — вот истинные друзья поэзии; благодаря им поэзия доставляет нам удовольствие своей надмирностью и стремлением любовного чувства к обобщениям.

Парламент поэтов никогда бы не написал «Потерянный рай».

Народному духу, что нетерпим к вооруженному правлению и стремится к правлению законами, можно доверить свободу.

Сицилийцев с раннего возраста учат бояться смерти от священников; это мне рассказал один молодой сицилийский дворянин — тот еще ханжа.

Когда я шел зеленой лужайкой в театр (ноябрь, понедельник), преследуемый самыми разными мыслями, из сада по левую от меня руку донесся до меня нежнейший запах тополей! Он навеял воспоминания, коих я не достоин.

Звери и дети помнят, человек лишь вспоминает. На эту разницу указал еще Аристотель.

Одна из наиболее отталкивающих привычек и искушений людей во власти — использовать себе подобных; стоит им только найти человека честного и одаренного, как они, вместо того чтобы любить и чтить его, станут им пользоваться. <…>

Как же похожи наши грешки наутро после того, как мы их совершили, на селедку с луком! От них исходит запах харчевни, куда мы, выйдя ненадолго, воротились.

Женщины не в пример больше мужчин любят касаться печальных, мучительных, несносных тем, они то и дело возвращаются к ним и весьма неохотно от них отвлекаются.

Верх утонченности — не в том, чтобы ценить некие качества или стремиться к ним, например, к благородству, чистому чувству и пр., а в том, чтобы сделать вид, будто ими обладаешь, тогда как в действительности головой владеет самомнение, сердцем — тщеславие, а половыми органами — вожделение. 7 декабря 1804 года.

Правда или нет, что моралист аморален?<…>

Самый поучительный факт моей жизни состоит в том, что меня всегда преследовал страх, и, быть может, все мои ошибки и вызваны страхом — страхом боли или стыда, а никак не предвкушением радости. <…>

1805