Факт или вымысел? Антология: эссе, дневники, письма, воспоминания, афоризмы английских писателей - Александр Ливергант

1810

Сцена из комедии. Дворянин берет в долг тысячу фунтов у врача-шарлатана на том условии, что тот сможет на него ссылаться.

Религия. Этот утешитель и ангел-хранитель всех обездоленных сам теперь ищет от них защиты. <…>

Ныне рецензенты неотличимы от английских присяжных и итальянского конклава: у них отсутствует аппетит до тех пор, пока они не вынесли приговор или не увенчали славой…

Задавить природное чутье книгами.

Сохрани меня Господь от современной эпидемии напыщенного невежества!

Скряга и мот. Один продает небеса, чтобы купить землю; другой продает землю, чтобы купить преисподнюю.

Самая отвратительная форма самомнения — бездушная, когда самомнение кичится собственным невежеством, словно невежество — это свобода от заблуждений: «Мы открыто заявляем, что не понимаем…», «Мы счастливы, что совершенно не отдаем себе отчет, чем примечателен этот автор».

О Боже, неужто Хьюм был прав, говоря, что в основе нашей любви и ненависти, уважения или осуждения лежат единственно приемлемость-неприемлемость?!

Наши добродетели, сознание того, что они у нас есть, — постоянный источник нашего несчастья. <…>

Давящая и удушающая тоска, состоящая из любви, негодования и печали, протестующая против всякого будущего и отказывающаяся утешиться прошлым…

Мыслительная болезнь, в которой чувства, вместо того чтобы найти свое выражение в действии, возносятся и становятся материалом для отвлеченных рассуждений и интеллектуальной гордыни… Ужасные последствия этого извращения в Германии. <…>

1811

Все сильные страсти хранят веру в свою собственную вечность и, стало быть, в вечность своего предмета…

Больной, измученный бессонницей старик смотрит на рассвете из окна своей спальни на дымящиеся городские трубы; он словно хочет позаимствовать у других то ощущение нового дня, тот разрыв между днем вчерашним и сегодняшним, на что его собственных чувств не хватает…

В каждом человеческом лице скрывается либо некая история, либо некое пророчество, которые должны повергнуть в печаль или, по крайней мере, смягчить всякого способного мыслить наблюдателя. Как мало нужно человеку, чтобы быть счастливым, и еще меньше — чтобы отчаяться…

Поэзия, строго говоря, — антитеза не прозе, а науке. Поэзия противопоставляет себя науке, проза же — ритму и размеру. Прямая и непосредственная цель науки — достижение истины; прямая и непосредственная цель поэзии — достижение мгновенного удовольствия…

Неожиданным образом ложь может оказаться полезной для притесняемой истины. Так, язык собаки оказался полезен для слабого и больного Лазаря {348}.

1814–1815

Было время, когда я знал его недостаточно; было время, когда я знал его слишком хорошо. Теперь же, слава Богу, я не знаю его совсем.

Будь люди честными, и им бы понадобилось совсем немного благоразумия. Хитрость — плохая замена мудрости. Хитры женщины.

У женщин есть чувство человеческого — и хорошего и плохого, но нет того божественного или, быть может, дьявольского, что есть в мужчине; они с легкостью читают его мысли, но в их суть проникают с трудом; они точнее судят о его внешности, чем о замыслах и складе ума…

Столь сильны мои чувства и столь властно они мною управляют (не так властно, как раньше, но куда больше, чем хотелось бы), что я был бы несчастнейшим из смертных, если б мои любовные чувства пережили чувство дружеской преданности. Но, слава Всевышнему, здесь есть противоядие! Чем горше слеза от ясного осознания безответного чувства, тем спокойнее мне становится впоследствии: эта похоронная слеза той, кого больше нет.

Если бы человек мог попасть во сне в рай и получить цветок — свидетельство того, что его душа там побывала! И если б он обнаружил этот цветок в руке, когда проснулся. — Ах, и что с того?!

Чем изысканней и утонченнее цветок радости, тем нежней должна быть рука, что сорвет его…

1817

NB. Забавно, что призраки, привидения и пр. являются именно тем, кого никак не заподозришь в легковерии… И многие из них — отъявленные насмешники.

Но человек — благородное животное, несравненное в прахе своем, великолепное в могиле, с равным блеском торжествующее при рождении и смерти.

1818

Брак — худосочный прозаический комментарий к ослепительной, пленяющей поэзии ухаживания.

Смерть только и делает, что подливает масло в негасимую лампу жизни.

Гневные ссоры, что кончаются слезами, благоприятствуют бурному приступу любви, — ведь и растения начинают бурно цвести после проливного дождя.

1819

Суеверие: гигантская тень человечества, стоящая спиной к заходящему солнцу истинной религии.

Дон Кихот превозносит не себя, а некое вымышленное существо. Он действует… Контраст между безумием воображения и безумием страсти. <…>

Чарльз Лэм {349}

Неполные симпатии {350}

«Мой душевный склад до того обычен, что сочувственно приемлет решительно все; ни к чему на свете я не испытываю антипатии, или, вернее, идиосинкразии. Распространенные предрассудки мне чужды, и я взираю на француза, итальянца, испанца или голландца без предубеждений». {351}

То обстоятельство, что автор «Religio medici», встав на воздушные ходули абстракции, рассуждая об умозрительных и гадательных категориях бытия и отдавая предпочтение возможному, а не действительно существующему, пренебрег ничтожными индивидуальными различиями, господствующими в столь жалком скопище, как человечество, большого восхищения не вызывает. Скорее можно удивляться тому, что он вообще снизошел выделить этот вид из совокупного рода животных. Но я — человек земной и прикованный к поприщу моей деятельности —

Я на земле стою, а не витаю в небе — {352}

признаюсь, что ощущаю национальные и индивидуальные особенности людей с нездоровою остротой. Я не могу смотреть на вещи и лица исполненным безразличия взором. Все что ни есть мне либо нравится, либо не нравится, а как только становится безразличным, начинает вызывать отвращение. Короче говоря, я — не что иное, как набор всевозможных предубеждений, составленный из приязней и неприязней, истинный раб симпатий, апатий и антипатий. В известном смысле обо мне, надеюсь, можно сказать, что я расположен к человечеству. Я сочувствую всем без различия, но не испытываю ко всем одни и те же чувства. Исконное английское слово, выражающее симпатию, лучше разъяснит мою мысль. Я могу быть другом достойному человеку, который, однако, не во всем может быть моим товарищем и собратом. Я не могу любить всех одинаково [161]. Всю жизнь я старался заставить себя полюбить шотландцев и должен в отчаянии отказаться от этих попыток. Они также не могут меня полюбить, и поистине я не знал ни одного представителя этой народности, который стремился бы к этому. В их образе действий есть нечто предельно ясное и бесхитростное. Мы узнаем друг друга с первого взгляда. Есть такая разновидность неполноценных умов (к ним, увы, следует отнести и мой), которая по самому складу и сущности своим антикаледонская {353}. Обладатели этого рода способностей отличаются умом скорее подмечающим, чем всеохватывающим. Они не притязают на ясность и четкость как своих мыслей, так и способов их изложения. Умственный арсенал их (откровенно признаться) содержит мало цельного и завершенного. Они довольствуются обрывками и случайными обломками Истины. Она обращена к ним не всем своим ликом, а только отдельными чертами или, самое большее, боковой стороною его. Намеки и проблески, зародыши и сырые наброски какой-либо системы — вот предел их притязаний. Порою им случается поднять мелкую дичь, но загнать ее они предоставляют тем, у кого голова покрепче и характер посильнее.