Предательство. Последние дни 2011 года - Сергей Царев

— Надо будет поехать в Киев.

— Я только приехал из Барнаула, — возмутился Сергей Георгиевич, — пусть поедет кто-нибудь другой.

— Это недели через две-три, — внес ясность шеф.

— Что за необходимость? — удивился Сергей Георгиевич.

— Приехал директор киевского завода аналитических приборов. Сегодня у генерального директора было совещание. Киевляне давно просят согласиться на прекращение выпуска нашего рефрактометра — взрывобезопасный корпус, много механической обработки, сложная обратная оптическая связь, сам понимаешь, что заводу его не очень выгодно выпускать. Кроме того, он морально устарел, и мы это знаем.

— А Министерство приборостроения даст согласие? — поинтересовался Сергей Георгиевич.

— В том-то и дело, что появилась возможность. Ленинградцы написали письмо на имя министра и просят провести сравнительные испытания и по результатам испытаний решить, какой прибор выпускать заводу.

— Надо полагать, что испытания выиграет их рефрактометр?

— Да.

— Какой резон киевлянам браться за новую разработку? Потом, кто разработчик, Государственный оптический институт или Специальное конструкторское бюро?

— Оптический институт, ты их знаешь. Весело проведете испытания, получите нужный результат. Мне как разработчику неудобно подписывать такой протокол, а тебе можно — рефрактометр разработан до твоего прихода в институт, потом, нужна гибкость — не уверен, что у ленинградцев все пройдет гладко. Сообразишь на месте, что видеть, что пропустить, чтобы все было достойно и приемлемо. Только тебе, Сергей, и ехать.

— Так в чем интерес киевлян? — Сергей Георгиевич второй раз задал вопрос.

— Все просто. По итогам испытаний они снимут с производства наш прибор, потом начнется подготовка производства, сдвиги сроков, выпустят опытную партию, и на этом все закончится.

— А наш интерес?

— Киевляне уже пробили в Министерстве деньги на новый промышленный рефрактометр по статье «новая техника», — с лицом заговорщика тихо сообщил Юрий Ильич.

— Тогда все ясно, — улыбаясь, произнес Сергей Георгиевич, — я даже знаю, в чем наш рефрактометр уступит. А пока они будут осваивать, мы подготовим новый прибор.

Оба игрока, довольные сложившейся ситуацией, кивнули и сдержано улыбнулись. Шахматная партия завершилась вничью. Оставалось еще время, и они принялись за новую. Ферзевый гамбит, который они разыграли, с каждым ходом накалял ситуацию на шахматной доске. Неожиданно хлопнула входная дверь в лаборатории.

— Ира, привет. Сергей на месте?

Это был голос Юры, одноклассника и однокурсника. В то время он работал в том же отделе института, но в другой лаборатории.

— Начальники играют в шахматы в кабинете Юрия Ильича, — с легкой иронией сообщила сидевшая в другой комнате Ира, сотрудница лаборатории. — Юра, тебе кофе приготовить?

— Да, Ира. С удовольствием.

Что-то в голосе Юры не понравилось Сергею. Когда Юра зашел в кабинет и поздоровался, тревога усилилась, и Сергей задал вопрос:

— Что-нибудь случилось?

— Темури умер.

Кофе пили в тишине. Никто не хотел ее нарушать. Лишь Ира спросила, сколько ему было лет.

— Тридцать два, — растерянно произнес Сергей.

— Наш одноклассник, — поторопился объяснить Юра.

Опять в тишину погрузился кабинет. Неожиданно Сергей встал.

— Юрий Ильич, мы сходим к маме Темури. Это здесь рядом. Потом вернусь.

Сергей и Юра шли к дому, в котором жил Темури, понимая всю тяжесть встречи с его мамой. Дом находился в пяти минутах ходьбы, но они шли медленно, подсознательно оттягивая момент встречи.

— Ты знал, что Темури приемный сын? — спросил Сергей.

— Да, слышал.

— А я знал с третьего класса, когда он ушел из дома. Тогда ему кто-то нашептал. Долго он приходил в себя. Помню, мы с ним сидели на скамейке в саду у школы и молчали. Потом пришла Валентина Сергеевна, ей сказали про нас. Она увела его и долго с ним говорила. Странно устроена жизнь, — продолжил Сергей, — тетя Сиран усыновила его в возрасте, надеясь, что он будет опорой в жизни, а получилось…

Уже у подъезда чувствовались суета и растерянность. Подобно броуновскому движению, подавленные случившимся женщины двигались и останавливались, чтобы перекинуться несколькими словами, и снова куда-то идти. Молодые ребята, соседи, стояли кучкой и курили. Одного из них Сергей знал, поэтому он с Юрой подошли к ним.

— Как он ждал этот чемпионат, как радовался, что четыре игрока тбилисского «Динамо» в основном составе сборной СССР. Вынесли телевизор во двор. Когда наши забили бразильцам гол, я Темо таким радостным и счастливым не видел. Потом пропустили два, он как-то скис. Закончился матч, он сидел грустный, потом тихо сказал, что ему плохо. Мы не сразу поняли, в чем дело, на этом все закончилось.

Постояв несколько минут на третьем этаже перед открытой дверью, из-за которой раздавались крики и плач, Сергей и Юра вошли в комнату. Увидев их, тетя Сиран, мать Темура, громко расплакалась:

— Мальчики пришли, только мой Темурчик никогда не придет! Не придет! Оставил меня на старость одной. Для чего мне жить?

Тяжелый комок подступил к горлу, и Сергей не мог говорить.

Незнакомая женщина подошла к Сиран, обняла ее, немного встряхнула:

— О чем ты говоришь? У него осталась дочка, ради нее и живи.

Сергей смотрел на взрослую женщину, убитую горем. Найдет ли она в себе силы отстраниться от горя, чтобы свое тепло отдать внучке? Поймет ли внучка, что этой женщине со временем потребуется внимание и забота? Или горе будет символом жизни старой женщины?

Разговор за столом неожиданно прервался телефонным звонком — позвонили Маше. Сергей Георгиевич обернулся и посмотрел в окно гостиной, которое хорошо просматривалось из-за большой арки между столовой и гостиной. У ворот стоял автомобиль. Маша быстро ответила на звонок:

— Я сейчас выхожу.

Она тоскливо посмотрела на всех, грустно улыбнулась и искренне сказала:

— Спасибо всем за тепло и ласку, внимание. Я получила огромное удовольствие. Я пойду за вещами. И еще раз спасибо.

Спустившись со второго этажа со своей сумкой, она тепло простилась со всеми, взяла Марика на руки и поцеловала в щеку. Он не растерялся и в свою очередь громко чмокнул Машу. Все засмеялись, что стало поводом для его повторного поцелуя.

— Все, хватит, Марик, Машу ждут, — строго сказал Сергей Георгиевич, передав Марика дочке.

Наташа повела Марика к окну, где он расположился на подоконнике и внимательно следил за всем, что происходило у машины.

Сергей Георгиевич и Маша шли по дорожке к воротам, в руках Сергея Георгиевича была сумка, а Маша бережно несла фотоаппарат в футляре. По ее походке, движениям чувствовалось, что Маше не хотелось уезжать. Она неожиданно остановилась, резко обернулась и помахала рукой Наташе и Марику. В ответ он энергично замахал руками и послал персональный воздушный поцелуй.

У автомобиля стояли двое — водитель и охранник, который направился к Сергею Георгиевичу и взял у него сумку. Маша сделала несколько шагов в сторону машины, потом остановилась и вернулась к Сергею Георгиевичу. Смущаясь, она сказала:

— Не знаю, имею ли я право об этом говорить, но много думала о нашем разговоре, когда ехали сюда. Мне кажется… тогда в больнице…

— Когда умирал мой отец? — уточнил Сергей Георгиевич.

— Да, — тихо ответила Маша. — Я думаю, что Вы правильно сделали, что остались.

Сергей Георгиевич приблизился к Маше и посмотрел в ее глаза. В них было тепло, сочувствие и искреннее переживание. Когда Сергей Георгиевич взял ее руку, Маша, почувствовав одобрение, завершила мысль:

— Мне кажется, хотя судить и говорить в моем возрасте об этом рано, но человек в любом состоянии должен видеть будущее. Чтобы ощущать, что в этой жизни сделано что-то важное, что имеет продолжение. А замыкаться только на прошлом, возможно, ошибочно — теряется настоящее.

С последними словами Маша сделала глубокий выдох, словно освободилась от чего-то важного, но гнетущего ее состояние. Сергей Георгиевич нежно обнял ее, тихо прошептал на ухо:

— Спасибо. Будь счастлива, счастлива в семье, — уточнил Сергей Георгиевич. — Это счастье само не приходит, его создают.

Автомобиль плавно набрал скорость и быстро скрылся за поворотом деревенской дороги. Сергей Георгиевич повернулся и пошел к дому. В окне был Марик, который продолжал махать рукой, очевидно, уже дедушке. «Жизнь — это мгновенья, нанизанные на ось времени». Сергей Георгиевич вспомнил свой афоризм. С годами мы, порой того не замечая, передаем свою ось времени следующим поколениям. Может быть, это и подметила Маша?