Вексель судьбы. Книга вторая - Юрий Шушкевич

“Выходит,— спросил я, обращаясь к толпе,— что кто-то уже предопределил ваше будущее, оно вам в настоящий момент известно, но вы не противитесь повторить путь обречённых на заклание животных?”

“Потому что в загоне нас будут питать и ублажать окончательной решённостью всех проблем мира,— глухо донеслось в ответ откуда-то из самой глубины толпы.— Это хорошая цена, и по гамбургскому счёту она стоит самого болезненного и изощрённого заклания в конце пути.”

От этих слов мне сделалось чудовищно холодно и страшно. Тогда я спросил, не ведают ли они иных путей, позволивших бы человечеству избегнуть подобного безрадостного конца.

Мне ответил старик, лица которого я не видел, поскольку он говорил отвернувшись:

“Да, существует другое солнце, несущее вечный свет; в прежние времена считалось, что люди в состоянии достичь его неведомого предела и обрести в его свете блаженство. Однако за долгие века они так и не сумели получить убедительных доказательств, что подобное осуществимо, из-за чего оставили эту идею как ненадлежаще очевидную.”

“К тому же всей человеческой жизни, сведённой с некоторых пор к простейшим функциям, недостаточно для путешествия в мир вечного солнца,— вслед за стариком продолжила говорить женщина с бледным как мел лицом и прозрачными стеклянными волосами, пряди которых тихо звенели.— А наша предстоящая жизнь, из-за своей простоты и очевидности умещающаяся в несколько коротких мгновений, будет ценна не грядущей наградой, а уже одним своим прекращением, феерически быстрым и безболезненным в случае хорошего поведения”.

Я не пожелал с этим согласиться и возразил ей, что не вижу веских причин, по которым силы, захватившие над миром власть, должны быть заинтересованы в столь бесконечном уничижении побеждённых. И сразу же поинтересовался: что в таком случае станет с ними самими - с теми, кто воссядет на грядущем Олимпе?

“Их жизнь под рукотворным Чёрным солнцем, согреваемым нашими душами, станет невозмутимой и вечной,— спокойно ответила женщина со стеклянными волосами.— Однако это не должно печалить нас, поскольку переживаемые нашими доминаторами чувства неизбежно придётся вырывать из вечности и заключать в отдельные мгновения, вне которых невозможно добиваться наслаждения. Бесконечность их мгновений будет оплачиваться бесконечностью наших коротких жизней, которые для нас - по-любому лучше пустоты. Мы привыкнем и согласимся с этим порядком, как продавцы рано или поздно привыкают и соглашаются с ценами, установленными покупателями, сколь бы низкими и несправедливыми они ни были. Тем более что между нами не будет никого, кто мог бы этот порядок оспорить - ведь Чёрное солнце освещает только рождённых под ним и невидимо для остального мира, ежели таковой где-либо ещё сохранится.”

Я понял, что мне довелось увидеть перед собой невесёлое грядущее, которое то ли имеет возможность состояться, то ли теперь уже состоится наверняка - как знать?- с целью не только разузнать о нём, но и что-то сообщить и донести в наш пока ещё живой мир.

Поэтому, обращаясь ко всем своим невольным собеседникам одновременно, я спросил:

“Чем я могу вам помочь? Что надлежит сделать мне, чтобы в грядущем мире хотя бы что-нибудь получило шанс измениться?”

Я не услышал ответа: над фантастической равниной воцарилось безмолвие, изредка перемежаемое доносящимся откуда-то сверху треском - видимо, это трещала от мороза сосна над моим блиндажом. Я догадался, что начинаю просыпаться, и взмолился ещё раз: “Так что мне делать?”

И тогда мне померещилось, что я слышал в ответ чьё-то удаляющееся бормотание, из которого сумел различить единственный обрывок:

“…Ищите доказательства!”

Затем оглушительно затрещала и обрушилась вниз под тяжестью снега сосновая ветка, в лицо ударил скопившийся у земли холод, и я очнулся в привычном прежнем мире. И этот мир, как я сразу догадался, едва ли теперь будет ко мне более приветлив.

FIN

Наверное, уже наступил март: в лесу становится заметно теплее, иногда раздаются крики выживших птиц.

Я теряю последние силы, и, наверное, более уже ничего не дождусь.

“Ищите доказательства!” — постоянно звенит в ушах странная и непонятная фраза из окончания моего страшного зимнего сна.

Какие доказательства? Разве я не имею доказательств и знания того, как устроен современный мир, обречённый истреблять себя в трусости, преступлениях и войнах? И если даже и существует иное будущее, разумное и справедливое, то пребывает оно, увы, не здесь и не на этой земле, а разве что в сказках да в моих угасающих мечтах…

Не думаю, что я запутался в этих мечтах, хотя всё последнее время подозреваю себя именно в этом.

Наверное, я сделал всё, что должен был сделать, и совершил всё, что мог совершить. Но в то же время не узнал даже малой доли того, чего желал бы знать, прежде чем моё дыхание навсегда прекратится.

Однако самое горькое, как я понимаю теперь - поскольку привык к боли и потому переживать, как прежде, уже не могу,- что я больше никогда не услышу единственного и самого дорогого для меня голоса. Этот весёлый голос стоит всего, что я имел и мог бы иметь, и теперь, когда кроме него у меня более ничего не остаётся, он сделался для меня дороже всех сокровищ мира.

Что ж! Мне не первому и не последнему проходить этим путём.

Два библейских пароля так и остались мне неведанными.

Ведаю из всех святых слов лишь одни: “Вкушая, вкусих мало меда, и се аз умираю…”

Глава одиннадцатая

Ясные дали августа

Хотя Геннадий Геннадьевич Фуртумов и имел возможность уже в субботу или воскресенье навести справки о учрёжденном по его инициативе розыске подозрительного молодого мужчины, обнаруженного в ржевских предместьях, он не стал этого делать. Когда же в понедельник выяснилось, что по причине формализма со стороны порученца задание на розыск было отправлено без должного контроля, а до исполнителей дошло и вообще в невообразимом виде, он также не стал никого наказывать.

Ведь если говорить честно, то для того, чтобы порученец взялся за задание с подлинным рвением, Геннадию Геннадьевичу всего лишь требовалось дать особый знак, какового он не дал. Ибо как известно, в каждом ведомстве есть особые знаки, разделяющие формальное выполнение задания от жёсткой работы на результат, и знаки эти самые разные - от цвета чернил на поручении руководителя до определённого способа поправления боссом галстука во время соответствующего разговора.

Геннадий Геннадьевич, отдавая поручение по поимке “засветившегося” Алексея Гурилёва, никаких подобных знаков не обозначал, поскольку не был уверен сам, стоит ли с поимкой спешить. Предоставив возможность событиям на ближайшие несколько дней развиваться так, как они должны были развиваться сами по себе, он втайне надеялся, что искомый им человек или группа лиц, почуяв опасность, начнут совершать оплошности и оставят следы, ценность которых может оказаться на порядок выше показаний, добытых на преждевременном допросе. К тому же шеф тайной финансовой службы прекрасно знал, что любой, кто однажды попадал под его колпак, в условиях современных технологий слежки и контроля не имеет шансов вновь скрыться.