Тени сна (сборник) - Виталий Забирко

Она еще потопталась коленями по сиденью и неожиданно пожелала:

— Спокойной ночи…

— Взаимно, кроха.

Девчонка застыла на месте. Затем осторожно слезла с сиденья и тихонько, словно боясь потревожить Таксона Тея, прикрыла дверь. И ему почудилось, что она по-детски всхлипнула.

Таксон Тей с жадностью приложился к фляге и, не переводя дыхания, наполовину опорожнил ее, хотя вода оказалась теплой и безвкусной. Кипяченой. Затем он открыл заслонку на топке и при свете углей попытался рассмотреть содержимое миски. Какое-то овощное рагу. Ни ложки, ни вилки ему не дали, и он, кое-как ополоснув руки водой из фляги, с брезгливостью запустил в миску пальцы. И на ощупь и на вкус еда походила на тушеную репу. Неторопливо насытившись, он сел на ветоши и прислонился спиной к горячему боку топки.

Гам на улице, вызванный приездом лесовоза, стих. Таксон Тей посидел еще полчаса, затем решил, что пора. «Ишачить с неделю» кочегаром ему не улыбалось.

Он прикрыл глаза, напрягся, настроился и прошелся по телу большой волной психонастройки. Сверху вниз и обратно. А затем стал методично, клетка за клеткой, начиная с головы, изгонять из себя усталость. Пока не разрядился легким покалыванием в кончиках пальцев.

Первым делом он выглянул в щель. Был уже глубокий вечер. Слева от машины простиралась широкая темная улица, в глубине которой угадывались одноэтажные дома. Правым бортом лесовоз стоял к большому старому зданию с колоннами. «Палац наркульта», — с удивлением узнала психоматрица. В свое время таких палацев народной культуры понастроили чуть ли не в каждом околотке — по идее они служили рассадниками культуры, но большей частью бездействовали. Тогда. Пятьдесят лет назад. Сейчас этот палац работал. В окнах горел свет, слева между колоннами белым пятном высвечивало полотнище афиши.

Таксон Тей подошел к двери, приложил ладонь к замку. Сталь двери оказалась низкокачественной, сильно углеродистой, поэтому пришлось напрячься, чтобы просветить ее и разобраться в устройстве запора. Прижимая ладонь к двери, Таксон Тей заставил собачку замка повернуться, а затем провел рукой в сторону от щели. Замок щелкнул, и дверь открылась.

Прихватив узел с одеждой, он спрыгнул на землю и, обойдя лесовоз, приблизился к палацу. На афише красовалась обнаженная девица в непристойной позе. Сбоку люминесцентными красками светилась надпись:

«Сегодня и всегда для вас — веселые мохнатки!»

Далее шел перечень имен.

«Вот так! — ошарашено подумал Таксон Тей. — Из очагов культуры да в публичный дом!» Он задрал голову. Под козырьком крыши с трудом различались лепные буквы: «Палац наркультуры им…» Имя было основательно заляпано алебастром.

«Почему?» — спросил Тей психоматрицу.

«Потому!» — огрызнулся Таксон. Палац он узнал. Этот «рассадник наркультуры» находился в центре городка Крейдяное, получившего свое имя от местного названия кускового мела. По непонятной причине чехарда с названиями, в отличие от Солдатского хутора, его миновала.

Таксон Тей обошел палац сбоку и приблизился к зашторенному окну. Увидеть комнату сквозь шторы для него не составляло труда. Широкая кровать, на которой сплелись два обнаженных тела, трюмо, одежный шкаф. Две двери одна вела в коридор, другая, вероятно, в ванную комнату, так как за ней ощутимой сыростью играл масс-спектр молекул воды.

«Что мне и нужно», — подумал Таксон Тей. Он приказал телам заснуть, и они замерли. Затем легко открыл внутренние защелки окна и забрался в комнату.

Он долго и тщательно мылся под душем, стараясь, чтобы вода как можно реже попадала на лицо. Была она оборотной, не первого цикла, и на губах ощущался неприятный вкус органического инфильтрата. Впрочем, и на том спасибо, что моется не в биологически активном бульоне озера. Основательно, насколько можно, почистил одежду, оделся и тем же путем покинул комнату. Затворив окно и разбудив спящих.

Дорога к железнодорожной станции напоминала лесную просеку, засыпанную мелом. Та же темень, колдобины под ногами, в которых угадывались куски разбитого окаменевшего асфальта. Кое-где попадалась еще более древняя брусчатка. Хотя Таксон и бывал в Крейдяном лет шестьдесят назад, рассчитывать на его память в изменившемся мире не приходилось. Поэтому Тей ориентировался по следу лесовоза, искрящемуся инфраспектрами свежей гари и микрочастиц железа с траков.

То, что в городке не горел ни один фонарь, а в редком окне еле светилась масляная коптилка с экономно вытравленным фитилем, Таксон Тей понимал. Жесточайший топливный кризис, вызванный истощением месторождений. Но то, что кругом стояла необычная, как в поле, тишина, и за все время, пока он шел к станции, ни из одного двора его не облаяла ни одна собака, пониманию не поддавалось. Отсутствие собак нефтяным кризисом не объяснишь.

Станционное здание не изменилось. Как построили его еще во времена государя, так оно и просуществовало все режимы, сохранившись до сего времени. Когда-то красный обожженный кирпич, пропитавшись за полтора столетия паровозной гарью, почернел, местами, словно изъеденный оспой, выкрошился, но здание стояло крепко. На пустом перроне, судорожно вздрагивая, раскачивался единственный светильник — электрическая лампочка в конусе жестяного абажура. Раскачивался не ветром, а огромными, с ладонь, ночными бабочками, бьющимися об абажур. Хаотическое дрожание на земле вырезанного из темноты круга света вызывало ощущение ненатуральности, зыбкости, ставя под сомнение саму материальную сущность перрона, хотя ритмичное постукивание движка электростанции где-то в темноте за идеальными линиями отблескивающих рельсов и стоящим на дальнем пути товарным составом настаивало на реальности.

«Все-таки электричество здесь есть», — ехидно отметил Таксон Тей. С орбиты, в редкие проплешины возросшей за последние годы облачности, он видел на ночной стороне планеты сильно поредевшие электрические огни городов. Да и лесовоз освещался не коптилкой. Было здесь электричество. Сохранилось, хотя на месте распределительной подстанции, стоявшей когда-то по ту сторону путей возле леса, угадывались лишь насквозь проржавевшие остовы опор; столбы же вдоль путей с контактным проводом для электровозов исчезли совсем. Зато у входного семафора появилась водоразборная колонка для паровозов. На том же месте, что и лет восемьдесят назад. Под ней стоял паровоз и, шумно стравливая пар, заполнял котлы. Таксон Тей вошел в здание станции. Грязный, заплеванный, деревянный пол, стены с осыпавшейся местами штукатуркой, ряд лавок, на которых спали несколько шаромыг. Как в ночлежке. Только на стене вместо распорядка висело расписание, ставившее в известность, что через Крейдяное проходят три поезда дальнего следования и два местных. Не густо. Зато стояли они тут по полчаса — с давних времен Крейдяное славилось мягкой водой. Теперь же, если вспомнить, как ею пользовались в публичном доме… Впрочем, можно представить, что за вода в других местах, если именно тут все равно предпочитали заправлять паровозы.