Повседневная жизнь советской коммуналки - Алексей Геннадиевич Митрофанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первая снеготаялка (системы инженера Д. В. Домашнева) была сооружена в 1905 году. Она работала на протяжении примерно трех десятков лет при банях Рогожско-Симоновского района. Кстати, снеготаялки встречались как подвижные, так и стационарные, работавшие от тепла котельной.
Увы, в использовании снеготаялок случались сложности. В частности, в 1907 году «Московские вести» писали:
«Вчера в управу явился некий предприниматель, предлагавший взять на себя уничтожение снега на улицах с помощью особой снеготаялки. Снеготаялка имеет вид пожарного насоса – уничтожает снег паром. Талая вода должна спускаться в городские водостоки. К сожалению, применение этой снеготаялки встречает со стороны города препятствие, половина городских водостоков принимать талой воды не в состоянии».
Если передвижные снеготаялки иной раз испытывали некоторое напряжение с подачей тепловой энергии, то у стационарных все было гораздо проще. Старались, по возможности, использовать уже существовавшие и пропадающие зря ресурсы. В частности, в Китай-городе в одну из снеготаялок подавали пар от домовой котельной, снабжавшей теплом пару зданий на Ильинке. Сооружали снеготаялки при банях и других местах, в которых присутствовало, как казалось, дармовое тепло.
О том, что с точки зрения закона сохранения энергии никакого дармового тепла не существует в принципе, коммунальщики, видимо, просто не догадывались.
Большинство же передвижных снеготаялок выпускал московский завод «Парострой». Передвигались они на колесиках, отапливались дровами, грязную жижу без стеснения сливали в реки. Практиковались, впрочем, также финские снеготаялки с саночными полозьями вместо колес, но они были неудобны (могли передвигаться только по необработанным территориям, обратного хода по понятным причинам не имели), а потому использовались довольно редко. Но – не до жиру, быть бы живу – если кому доставались такие уродцы с полозьями, то и им были рады.
В войну кризис затронул и эту сферу жизнедеятельности. Особенно это ощущалось, разумеется, в блокадном Ленинграде. Один из ленинградцев писал в 1942 году: «Благодаря производимой уборке улиц и дворов, стало как-то чище, хотя кучи льда и снега еще не вывезены, но зато во многих домах установлены снеготаялки и приведены в действие, но недостаток дров не позволяет это мероприятие провести во всех домохозяйствах».
А вот воспоминания другого ленинградца, приблизительно того же времени: «На улицах и дворах толпятся люди, занятые или, вернее, делающие вид, что заняты, уборкой снега и скалыванием льда. Снеготаялок нигде не видно. Снег и лед сваливаются в кучи и отвозится на санках в реки, каналы, сады или глухие улицы, где устроены свалки нечистот. Частично транспортировка производится с помощью механической тяги. На главных улицах начали ходить грузовые трамваи. Сколотый лед грузят на платформы и отвозят на мосты, чтобы сбросить в реку или канал. На Аничковом мосту устроены наклонные эстакады, несколько облегчающие переброску льда. Интересно отметить, что число проходящих по улицам значительно превышает количество занятых на работах, мобилизовано на очистку нечистот все население, а работает, вероятно, менее двадцатой части».
Но после Победы спасительные снеготаялки вернулись во дворы.
И уж конечно, снеготаялка – одна из популярнейших забав дворовой детворы эпохи коммуналок. Вот воспоминания одного из бывших московских пацанов о начале 1930-х годов: «Тогда машинами собирали снег, все это делалось вручную, механизмов никаких не было. Вручную, большими лопатами дворники собирали снег в машины. И у нас во дворе была сделана снеготаялка – во многих дворах были снеготаялки. Это была огромная яма, куда подавалась то ли горячая вода, то ли пар… наверное, горячая вода. И подъезжали машины, самосвалов еще не было. Подъезжали машины, и дворники – иногда и нам это было интересно – разрешали нам залезть в машину и сбрасывать оттуда снег в эту яму. Сбрасывали, а там кипело все это и в канализацию уходило, в Москву-реку уходило, то есть это все загрязняло Москву-реку. Но тогда, по-моему, лошадиного помета, навоза на улицах Москвы было больше, чем всяких масляных пятен от автомобилей. Мало было автомобилей, а трамваи вообще были абсолютно чистые, они на электричестве были».
* * *
Именно в Великую Отечественную войну начала разрушаться привычная структура легендарных московских дворов. О том, как это происходило, вспоминал Алексей Козлов:
«Наша семья вернулась в Москву из эвакуации осенью 1943 года, к моему поступлению в школу. Двор, оставленный два года назад, был неузнаваем. Двора, как такового, уже не было, так как не осталось ни одного из заборов, разделявших нас с тремя дворами других соседних домов. Они были снесены по приказу правительства Москвы, когда начались интенсивные бомбежки города, из соображений безопасности. Все деревянное, включая сарайчики, ограды палисадников и столы со скамейками, – было сожжено в домашних “буржуйках” в первую же зиму. Остались лишь следы заборов, отдельные каменные столбы, а также линия перепада в уровнях земли между дворами. Позднее все это вновь было застроено, а пока глазу открывались бескрайние просторы объединенных в одно целое дворов. Очевидно, это обстоятельство способствовало развитию многих дворовых игр, требовавших больших пространств, главной из которых стал, конечно, футбол».
Впрочем, как говорили французы, король умер – да здравствует король! Одна дворовая структура разрушилась – другая образовалась. Продолжаю цитировать книгу Алексея Козлова:
«К концу войны уже все семьи нашего, довольно большого, типичного московского дома вернулись из эвакуации и постепенно образовалось то, что стало называться словом “наш двор”. Дворовая жизнь была как бы продолжением другого стандарта советского городского существования “коммуналки”. То коммуналка представляла собой мир взаимоотношений взрослых, то двор был главным местом обитания детей и подростков. Здесь были свои лидеры и их любимчики, подхалимаж и ябедничество, жестокий террор сильных по отношению к слабым, приоритет “блатных” а также лихих и ловких перед слабыми, неловкими и интеллигентными. Мат, “феня”, наколки, фиксы, малокозырки, тельники, прохаря, чубчики, особая походка и манера сплевывать слюну – все это было обычными атрибутами не только сирот-“огольцов” и профессиональных воров, а и простых пионеров-школьников из обычных семей. Исключение составляли дети, либо находившиеся под строгой опекой своих семей, либо те, кто были неспособны вписаться в жесткую дворовую жизнь по каким-то сугубо индивидуальным причинам. Они редко выходили во двор и не всегда принимали участие в массовых играх. Были даже и такие, кто выходил гулять только в сопровождении какой-нибудь неработающей бабушки или тетки, которая стояла незаметно (как ей казалось) в сторонке и следила, как бы ее чадо не обидели
