Линкольн - Карл Сэндберг

Чэйз сказал президенту, что он очень расстроен вчерашним совещанием; оно явилось для него сюрпризом. После нескольких неопределенных замечаний Чэйз сказал, что он написал просьбу об отставке с поста министра финансов.

— Где оно? — спросил президент, и глаза у него засверкали.

— Оно у меня, — ответил Чэйз и вынул бумагу из кармана.

— Дайте его мне, — сказал президент и протянул свою длинную руку, не глядя на Чэйза.

Чэйз не выпускал заявления из своих рук, видимо желая еще что-то сказать, но президент не стал дожидаться, схватил его и прочел. Затем он помахал им перед Уэллесом.

— Это, — сказал он торжествующе, — поможет рассечь гордиев узел.

Тогда сидевший у камина Стентон заявил:

— Мистер президент, прошу вас рассмотреть мою просьбу об отставке, которую я вручил вам вчера.

— Ваша отставка мне ни к чему, — сказал Линкольн и потряс заявлением Чэйза. — Это все, что мне нужно. Я теперь ясно вижу, что мне делать. Никого из вас я больше не задерживаю.

Министры ушли. Линкольн остался один. Когда к нему вскоре пришел сенатор Гарис, президент сиял и был очень доволен.

— Итак, судья, я могу продолжать поездку: у меня по тыкве в каждом мешке. (Когда фермеры ездили верхом на рынок, они для равновесия закладывали по тыкве в оба конца мешка, который перебрасывали через спину лошади.)

До Фесендена анекдот дошел уже в другой редакции. Президент якобы сказал: «Теперь большая часть борова в моих руках. Я откажусь принять отставку и одного и другою».

Президент написал любезные записки Сьюарду и Чэйзу, в которых сообщал, что он не может их отпустить, и просил продолжать исполнение своих обязанностей. Сьюард ответил, что он «с радостью возобновит» работу. Чэйз немножко поломался. «Утро вечера мудренее», — сказал он. Продумав все воскресенье, он решил остаться министром.

Сенаторы-республиканцы собрались на тайное совещание в понедельник и заслушали доклад комиссии, выполнившей свои обязанности. Браунинг счел своим долгом посетить президента и посоветовать ему создать новый кабинет. Президент ответил, что он, пожалуй, попытается продолжать работу со своим старым кабинетом.

Фесенден написал своей семье: «Таковы аномалии президентского характера — никто не знает, что принесет наступающий день».

Сьюард и Чэйз повседневно встречались в своей работе со сложной и меняющейся ситуацией. Президент отсылал к Сьюарду посетителей по вопросам дипломатическим и к Чэйзу по финансовым делам. День войны стоил уже 2 миллиона долларов, и Чэйз ежедневно заседал, изыскивая наличные деньги, рассматривая кредитные балансы. В декабре 1862 года Чэйз доложил, что в наступающем году правительству придется сделать заем в 600 миллионов долларов. Конгресс по представлению Чэйза санкционировал выпуск банкнотов-«зеленоспинок» на сумму в 150 миллионов долларов. Выпуск бумажных денег привел к тому, что стали прятать золото. Этим же постановлением правительство уполномочивалось выпустить заем на сумму в 500 миллионов долларов, с тем чтобы облигации продавались отдельным лицам, биржевикам, банкам. Линкольн не претендовал на понимание финансовых операций.

Армии, спавшие на мерзлой земле, маршировавшие по грязи, дравшиеся в жестоких кровавых сражениях, требовали, чтобы им выплатили задолженность по жалованью.

Будущее предвещало увеличение государственного долга. Расходы правительства поднялись до 2 миллионов 500 тысяч долларов в день, включая и воскресенья. Поступления в казну от таможни, налогов и других источников не превышали 500 тысяч долларов в день. Нужно было различными манипуляциями: займами, банкнотами, призывами к патриотическому долгу выуживать из касс банков и кошельков обывателей еще 1 миллион 900 тысяч долларов ежедневно.

Сьюард информировал Линкольна, что Испания, Англия и Франция объединились для того, чтобы заставить Мексику выплатить им долги. Они официально заявили, что у них нет территориальных притязаний, но постепенно Сьюард и Линкольн выяснили, что Наполеон III намеревался разгромить мексиканцев, сбросить республиканское правительство, установить монархию и посадить на трон эрцгерцога Максимилиана Австрийского.

Из бесед с Линкольном Сьюард пришел к выводу, что у президента не было сомнений в том, что эти три европейских государства намерены поддержать силой свои требования. Президента вполне удовлетворяли формальные заверения этих государств, что они не нарушат прав мексиканского народа свободно выбрать правительство и образ правления.

Интервенция была главной темой дипломатических переговоров в Европе. Руководящие деятели Англии и Франции готовились признать конфедерацию, но им мешала Россия. В конце 1862 года исполняющий обязанности американского посла в Петербурге Баярд Тэйлор передал письмо Линкольна министру иностранных дел Горчакову. Содержание письма осталось неизвестным, а содержание беседы Горчакова с Тэйлором было опубликовано по требованию конгресса. Горчаков сказал:

— Только Россия поддерживала вас с самого начала, и она будет поддерживать вас и впредь. России, вероятно, предложат принять участие в какой-нибудь форме вмешательства, но она решительно откажется. Вы можете быть уверены в этом — Россия не изменит своего решения.

Ни одно из великих европейских государств не давало США таких определенных заверений. Этим решением Россия противопоставляла себя Англии и Франции, с которыми она незадолго до этого воевала в Крыму. К тому же у России не было такой текстильной промышленности, как у Англии и Франции, страдавших от хлопкового голода.

Ведущий философ европейского Международного товарищества рабочих Карл Маркс писал о Пальмерстоне, старавшемся втянуть Англию в войну против Севера: «Возможно, что Паму удастся ее вызвать, но это ему будет не легко. Ему нужен pretext[1], а я не думаю, чтобы Линкольн дал ему его». Маркс знакомился с документами о событиях и людях и делал свои выводы. «Ярость, с которой южане встретили линкольнские акты, свидетельствует о важности последних. Все эти акты имеют вид расчетливо составленных и снабженных массой оговорок условий, посылаемых одним адвокатом другому, представителю противной стороны. Но это не лишает их исторического значения».

Маркс сетовал на то, что Север дал возможность Югу мобилизовать всю свою боевую мощь. «Юг сваливает всю productive labour[2] на рабов и может поэтому беспрепятственно бросить все свои силы на фронт… По моему мнению, вся эта история скоро take another turn [3]. Север, наконец, начнет вести войну всерьез и прибегнет к революционным средствам, отбросив руководство border slaves statesmen 4. Один полк, составленный из негров, возымеет чудодейственное влияние на нервы южан».