Линкольн - Карл Сэндберг

Это заседание состоялось 22 сентября 1862 года. Президент открыл его сообщением о том, что Артемус Уорд прислал ему свою книгу и прочел главу, которую он счел очень смешной. Линкольну понравилась клоунада Уорда, понравилась она и другим членам кабинета. Один Стентон сидел мрачный и насупленный.

Затем. Линкольн посерьезнел и прочел Декларацию.

По инициативе Кэртина 24 сентября состоялось совещание губернаторов северных штатов; цель совещания — «принять меры к усилению помощи правительству». У губернаторов была мысль оказать давление на президента с тем, чтобы он отстранил Мак-Клеллана и опубликовал какую-то определенную Декларацию по вопросу о неграх. Но битва под Антьетамом и опубликование в тот день Декларации выбили почву у них из-под ног. Шестнадцать губернаторов подписали обращение к президенту, в котором они заявляли о своей лояльности Союзу, одобряли политику освобождения и предлагали призвать еще 100 тысяч солдат для организации специального резервного корпуса на случай крайней необходимости. Пять губернаторов воздержались и не подписались под заявлением. Все они были из рабовладельческих штатов: Кентукки, Миссури, Мэриленда, Делавэра и северного округа Нью-Джерси. Подтверждая свою лояльность Союзу и поддержку президенту, эти пять губернаторов не могли одобрить Декларацию об освобождении.

Демократическая партия, готовясь к ноябрьским выборам, выдвинула тезис, что война за Союз превратилась в войну за освобождение негров. Луисвиллский «Демократ» и другие газеты утверждали, что Линкольн переметнулся к радикалам.

Но были не только газеты — был еще народ. Линкольну важно было знать, что он думает. Многие называли Декларацию исторической, великой, а ее автора — бессмертным. Линкольн писал в письме с пометкой «строго конфиденциально», что: «…наряду с похвалой газет и выдающихся деятелей, полностью удовлетворяющих тщеславие автора, налицо уменьшение запасов снабжения, а приток рекрутов замедлился как никогда».

Обнародовав Декларацию, президент уподобился химику, бросившему в бурлящий, содрогающийся сосуд сильнодействующий ингредиент. Оттенки и течения изменились, усилились. В глубине возникли новые потоки. В реакции трудно было разобраться. Но за этой неразберихой и смещениями можно было учуять глубокие и необратимые изменения.

Декларация была обращена не только к Северной и Южной Америке, но и к Европе. В Англии из-за хлопкового голода 500 тысяч человек оказались без работы. Только в одном текстильном районе Франции 130 тысяч человек ходили без дела. И тем не менее массы в этих странах стояли за Север, а не за Юг.

Ни пресса, ни премьер Пальмерстон, ни мнение правящих классов Англии не могли повлиять на глубоко заложенный инстинкт свободолюбия масс, откликнувшихся на призыв правительства Линкольна, а не ричмондского Дэвиса. В правящих кругах пришли к выводу, что любому европейскому правительству стало труднее теперь решиться на признание Юга.

Волна ярости залила Юг. Линкольн нарушил все законы цивилизованной войны, попрал право частной собственности, он подстрекает негров убивать, насиловать, жечь — так утверждали государственные деятели, ораторы, газеты.

В последних числах этого печального сентября Линкольн признался в том, что его мучает одна загадка. Он изложил свои мысли на листке бумаги, но оставил его у себя на столе — обнародовать их он не собирался. Джон Хэй снял копию с этой записи: «Воля господа довлеет над нами. В борьбе крупных сил каждая сторона заявляет, что она действует по воле бога. Обе стороны могут ошибаться, одна из них наверняка. Как же бог может быть за и против одного и того же дела одновременно?»

2. Медлительность Мак-Клеллана. Потери на выборах. Фредериксберг. Послание 1862 года

Из американского посольства в Париже Джон Байгилоу писал Уйду: «Почему Линкольн не расстреляет кого-нибудь?»

В первых числах октября 1862 года губернатор Индианы Мортон писал президенту: «Еще три таких месяца, как последние шесть, и мы погибли… погибли». С каждым днем политические вопросы все больше переплетались с военными. На ряде заседаний кабинета в конце сентября месяца 1862 года разбирался вопрос о высылке освобожденных негров. Блэнр и Бэйтс, оба из Миссури, настаивали на насильственной высылке из страны; президент считал, что помочь с выездом нужно тем, кто сам захочет уехать.

В личной беседе Чэйз говорил Уэллесу, что Стентон считает своим долгом подать в отставку. Уэллес записал: «Чэйз сказал, что если уйдет Стентон, то и он уйдет. Он считает, что мы все должны поддержать Стентона, и если уйдет один, то должны уйти все».

Чэйз усиленно готовил почву для развала кабинета.

Над всеми текущими вопросами доминировала проблема армии Мак-Клеллана: как заставить ее двинуться с места? Мак-Клеллан все еще не нарушал «отдыха» своих частей. В связи с этим некий визитер спросил Линкольна, сколько, по его мнению, солдат в действующей армии мятежников.

Линкольн вполне серьезно ответил:

— По словам крупнейшего авторитета, один миллион двести тысяч.

Визитер побледнел и воскликнул:

— Мой бог!

— Да, сэр, — продолжал президент, — можете не сомневаться — один миллион двести тысяч. Посудите сами, все наши генералы, когда их громят, утверждают, что силы противника превосходили их в три-пять раз, и я обязан им верить. У нас в действующей армии четыреста тысяч. Помножьте это на три. Понятно?

1 октября Линкольн, не известив об этом МакКлеллана, выехал в лагеря потомакской армии. МакКлеллан узнал об этом, когда Линкольн был уже в пути, выехал ему навстречу и очень обрадовался, что с президентом не было министров и политических деятелей, «просто несколько офицеров с Запада». Мак-Клеллан написал своей жене: «Его официальная цель — ознакомиться с позициями и войсками; я склонен думать, что настоящей его целью является заставить меня преждевременно начать наступление на Виргинию».

На рассвете Линкольн вдвоем с бывшим чиновником штата Иллинойс О. Хатчем поднялся на высотку, господствовавшую над лагерем. Показавшееся из-за гор солнце осветило пробуждавшуюся армию, занятую обычными утренними делами. Жестрм отчаяния Линкольн обвел округу и, наклонившись к Хатчу, прошептал сиплым голосом:

— Хатч… Хатч, что это там движется?

— Ну как же, мистер Линкольн, это же потомакская армия.

Линкольн чуть задумался, выпрямился и сказал ясным и чистым голосом:

— Нет, Хатч, нет! Это личная охрана генерала Мак-Клеллана.

Больше ничего не было сказано. Не спеша они вернулись в свою палатку.

На смотре Линкольн обратился с речью к солдатам, поблагодарил их за службу и выразил надежду, что их дети и дети их детей на тысячу поколений вперед будут наслаждаться счастливой жизнью в объединенной стране.