ко мне в феврале 1974 года; и тогда же, в феврале 1974 года, после двухлетней задержки, наконец вышел в свет мой роман «Пролейтесь, слезы». Как будто выход романа, которого я так долго ждал, в каком-то смысле стал сигналом или спусковым крючком: мол, дело сделано, теперь можно все вспомнить. А до того не стоило. Почему надо было дожидаться, когда выйдет роман, я не знаю; есть только впечатление, что, пока книга оставалась неопубликованной, воспоминания не выходили на поверхность, чтобы автор продолжал искренне считать свою книгу вымыслом. Быть может, узнай я раньше, испугался бы и не стал печатать роман. А может быть, не сумел бы держать рот на замке и как-то вмешался бы в работу своих книг – если они должны были совершить какую-то работу. Я на это претендую: вполне возможно, никакой особенной задачи у них и не было. Но если была – здесь я подчеркиваю слово «если», – почти наверняка состояла она в том, чтобы всколыхнуть и пробудить подкорковые воспоминания читателей: не к сознательной жизни – они не должны были все осознать, как я, – но на глубоком, скрытом, почти подсознательном уровне они должны были вспомнить, на что похожа тирания и как жизненно необходимо – здесь или там, в любом мире, на любой «дорожке» – против нее восстать. В марте 1974 года начались активные действия по смещению Никсона. В августе, пять месяцев спустя, эта цель была достигнута, хотя переменные, репрограмированные ради этого, вполне возможно, призваны изменить не только наше настоящее, но и будущее. Как я говорил в начале, идеи словно обладают собственной жизнью, овладевают людьми и их используют. Вот идея, овладевшая мною двадцать семь лет назад и с тех пор не отпускавшая ни на день: никакое общество, в котором одни люди лезут в дела других, нельзя назвать хорошим, а общество, в котором правительство, как сказано в «Пролейтесь, слезы», «знает о вас больше, чем вы сами», – это тирания, которую можно только низвергнуть. Пусть это будет теократия, фашистское корпоративное государство, реакционный монополитический капитализм или централистический социализм – эта сторона дела не имеет значения. И я не просто говорю: «Такое может случиться здесь, в Соединенных Штатах», – я говорю: «Это здесь
уже случилось. Я помню. Я был одним из тайных христиан, которые боролись с этим режимом, – и, быть может, есть и моя заслуга в том, что его удалось свергнуть». И я горжусь собой – тем собой, с Дорожки А. Но, к несчастью, одна мысль окрашивает эту гордость в траурные тона. Кажется, в том, предыдущем мире я не дожил до апреля 1974-го. Попался в полицейскую ловушку и погиб. Однако в этом мире, который я называю Дорожкой Б, мне повезло больше. Но здесь мы и боролись с несравненно более слабым, тупым и неповоротливым врагом. Или, может быть, нам вовремя пришли на помощь: ретроградное репрограммирование одной или нескольких исторических переменных должно было очень нас выручить. Иногда я думаю (хотя это, разумеется, чистая спекуляция, счастливая фантазия моей души), что благодаря тому, чего мы достигли там – или хотя бы попытались и пали в борьбе, – нам, участникам этой борьбы, было позволено перейти границу, за которой остался иной, худший мир, и прожить новую жизнь здесь. Что за чудо – и сколько в нем доброты!
Этот милосердный дар открывает нам – по крайней мере, мне – некоторые стороны Программиста. Кажется, я начинаю немного его понимать – по аналогии. Вряд ли мы можем узнать, кто он, но можем ощутить, как он действует, и спросить себя: «Что это нам напоминает?» Не «Что он такое?», а «На что он похож?».
Прежде всего и более всего, он контролирует предметы, процессы и события в нашем пространственно-временном мире. Для нас это основной его аспект, хотя незримо для нас он может обладать аспектами куда более величественными, но к нашему существованию неприменимыми. Я говорю о себе как о репрограммированной переменной, а его называю Программистом-Репрограммистом. В том же марте 1974 года, в недолгий период, когда он синтезировал меня заново, я чувственно ощущал – имею в виду, ощущал и сознавал во вне, вокруг себя – его присутствие. В то время я сам не понимал, что видел. У него были цвета. Двигалось оно быстро, то собиралось, то рассыпалось. Но что это было – что он такое, – я не знаю и теперь; могу сказать только, что он подражал обычным предметам и процессам, копировал их так умело, что становился среди них невидимым. Авторы «Веданты» говорят об этом так: он – огонь, скрытый в кремне, он – лезвие в ножнах. Позже, исследуя схожий групповой культурный опыт, я узнал, что это вездесущее имманентное существо носит имя Брахман[185]. Приведу отрывок из американского стихотворения Эмерсона; оно передает то, что я испытал:
Меня отринувший почто меня отринул?
Я – крылья. Кто со мной – воспрянет к небесам.
Я тот, кому Господь сомненья в сердце кинул.
Сомненья те – я сам[186].
Я хочу сказать, что в этот недолгий период – несколько часов, может быть, около суток – не сознавал и не ощущал ничего, что не было бы Программистом. Все вещи нашего многообразного мира были его сегментами или ответвлениями. Некоторые из них покоились недвижно, но многие двигались, и все вместе напоминало дышащий живой организм, который вдыхает, выдыхает, растет, меняется, развивается, идет к какому-то конечному состоянию, которое в абсолютной мудрости своей для себя выбрал. Я хочу сказать, что это переживалось как самосотворение, не зависящее ни от чего внешнего, ибо ничего внешнего просто не было.
Видя это, я остро сознавал, что все предыдущие годы прожил, в буквальном смысле, слепым; помню, как снова и снова повторял жене: «Ко мне вернулось зрение! Я снова вижу!» Казалось, до этого мига я только догадывался о природе реальности вокруг себя. Я понимал, что не приобрел новую форму восприятия, а скорее вернул прежнюю, утраченную. В течение дня или около того я видел мир так, как все мы видели тысячи лет назад. Но как мы потеряли зрение, почему утратили это высшее око? Морфология, видимо, осталась той же – иначе я не смог бы так быстро его восстановить. Это до сих пор не дает мне покоя. Как вышло, что сорок шесть лет я не мог увидеть природу мира, а лишь о ней догадывался, затем на краткий миг увидел, но потом снова потерял зрение и
