Иван-Дурак - Ольга Матвеева

Все намеки, касаемые денег, он понимал мгновенно: дама хочет отступные. А стоит ли ее дочка таких расходов? У Ивана возникло сильное желание просто взять и уйти. Пока не поздно. В этот момент в комнату заглянула Верочка.

— Ваня! — воскликнула она, — я ни разу не ела икру. А что с ней нужно делать?

— Тоненько порежь батон, помажь его сливочным маслом, а сверху положи икру. Это будут бутерброды. А если хочешь, можно икру ложкой есть. Это очень вкусно.

— Ой, нет, уж лучше я растяну удовольствие, бутерброды сделаю! — весело сказала Верочка и снова скрылась на кухне.

Иван в очередной раз умилился непосредственности девушки, и в очередной раз ему стало ее жалко — захотелось вытащить ее из этой нищеты, спасти ее из лап матери-тирана.

— Богато живешь! — хмыкнула Зинаида Васильевна. — Икру, значит, ложками ешь, а девочка такое чудо в первый раз в жизни видит. У нас вареная колбаса да сосиски самые дешевые только по большим праздникам. А уж курицу пожарить — так это только на Новый год.

Иван посмотрел в маленькие, холодные, серые глаза женщины. В это мгновение она перестала для него быть матерью любимой девушки и стала деловым партнером, который явно собирается его облапошить при заключении сделки. А это мало кому удавалось.

— И сколько вы хотите за то, чтобы ваша дочь жила со мной? — спросил он.

— Что вы себе позволяете! — взвизгнула Зинаида Васильевна. — Как вы могли такое подумать! Чтобы я, благородный человек, продавала свою дочь! Какая же ты гнида!

— Я рад, что не ошибся в вас, Зинаида Васильевна. Мне очень приятно слышать, что вы желаете счастья своей дочери и спокойно отпустите ее со мной просто так, не требуя никакой компенсации — ни моральной, ни тем более материальной, как и подобает настоящей матери, которая желает своей дочери только добра и понимает, что когда ребенок вырос, надо бы его отпустить, чтобы он мог зажить самостоятельной жизнью.

— Моя дочь не будет жить с вами. Я не дам своего согласия на ваш союз.

— Ну что ж, Зинаида Васильевна… как скажете. Я буду страдать, Верочка будет страдать. А вы, очевидно, будете наслаждаться нашими страданиями. Что ж, удачи! А мне позвольте засим откланяться. А Верочке я, пожалуй, объясню причину своего ухода позже. Если вы настроите свою дочь против меня, а я уверен, что вы это сделаете, я все равно найду способ донести до нее свою версию произошедшего. Впрочем, хоть я и не принадлежу к числу благородных людей, я могу этого и не делать. Думаю, дочери неприятно будет узнать, что мать не хочет, чтобы она была счастливой. Но это, как говорится, дела семейные. Я очень люблю вашу дочь, но мой жизненный опыт показывает, что кровные узы сильнее любовных. Всего доброго. — Иван поднялся.

— Сядьте, молодой человек, — приказала Зинаида Васильевна. — Очень прискорбно, что вы расценили мои слова как попытку продать собственную дочь. Очень прискорбно. Просто я лишаюсь кормильца, и мне действительно грозит голодная смерть. Увы, но это объективная реальность. Мои слова были продиктованы отнюдь не корыстью, а элементарным инстинктом самосохранения. Мне искренне жаль вас — деньги, очевидно, вас испортили, развратили, заставили видеть во всем лишь предмет торга. Буду с вами честной — мне не нравится, что моя дочь полюбила именно вас, но я не буду препятствовать вашим отношениям, потому что я люблю свою наивную, ранимую глупышку. — Женщина сменила суровое, надменное выражение лица на жалкое и несчастное. — Если ей с вами будет хорошо, то я готова смириться с вашим присутствием в ее жизни. Вы и представить себе не можете, на какие жертвы я иду ради ее благополучия. Ведь Верочка для меня — это поддержка и опора, она моя кормилица, я даже не представляю, как я буду жить без нее! Я очень вас прошу, останьтесь!

— Хорошо, я останусь. И могу вас заверить, что я в любом случае не допустил бы вашей голодной смерти… Две Верочкиных зарплаты в месяц вас устроят в качестве компенсации за потерю кормильца?

Зинаида Васильевна с ненавистью посмотрела на Ивана и молча кивнула.

Ужин прошел в непринужденной обстановке. Верочка периодически принималась читать свои стихи и, как ни странно, в этой облезлой обители лицемерия они казались вполне уместными. Иван обсуждал с Зинаидой Васильевной роль запахов в теории воспоминаний Марселя Пруста. И если бы Иван не помнил (к черту запахи, перед его глазами вставала картинка), как эта самая женщина таскает свою дочь за волосы посреди улицы и поливает ее площадной бранью, он мог бы подумать, что она и в самом деле милейшая, образованнейшая дама. Еще Иван вспоминал своего бывшего тестя и свою бывшую жену. Они, может быть, и не самые добродетельные граждане, но они и не пытаются строить из себя святош. Они такие, какие есть. Циничные, жестокие, корыстные, великодушные и… добрые в какой-то степени, как ни странно. И если уж Михаил Львович покупал Ивана, то делал это в открытую, не утверждая при этом, что он, вообще-то, человек благородный, но вынужден так поступать в силу обстоятельств. Или, скажем, инстинкта сохранения рода. Сейчас, спустя годы, Иван понимал, что это, несмотря ни на что, была честная сделка. Хоть и не слишком выгодная, но честная. А сегодняшняя? Черт ее знает. Ивану казалось, что с его стороны — да, а вот его партнер, то есть Зинаида Васильевна, слишком легко согласилась, явно задумала что-то еще. Предчувствия Ивана подтвердились довольно скоро.

Домой Иван вернулся с Верочкой. Теперь она для него стала своеобразным трофеем — некой Василисой Прекрасной, которую он вырвал из лап коварной Бабы-Яги. Он чувствовал себя героем. А Верочка, очевидно, чувствовала себя благодарной своему герою — по крайней мере, в постели в ту ночь она была особенно экспрессивной.

Глава двадцать четвертая

Пару месяцев Иван с Верочкой прожили спокойно, в мире и гармонии. А потом Зинаида Васильевна в очередной раз заболела. Несильно. Так, небольшая простуда: кашель, насморк… Однако больной кто-то должен был подавать стаканы с водой. Разумеется, этим кем-то была Верочка. Собственно, Зинаида Васильевна не настаивала, чтобы дочь непременно переселялась к ней.

— Нет, Верочка, не нужно ко мне приезжать, я сама справлюсь, — говорила она слабым, хрипловатым голосом и принималась натужно кашлять, — женщина должна быть подле своего мужчины. Дети ведь вырастают, начинают жить своей жизнью, и родители становятся им не нужны. Это же так естественно. По нынешним временам противоестественно быть благодарными тем, кто вас родил, кто вас кормил и поил, кто ночей не спал. Так что не беспокойся обо мне. Наслаждайся жизнью.

Тем же вечером Верочка отправилась к матери, предварительно взяв у Ивана денег на лекарства и продукты. Вернулась только через неделю. Пахнущая затхлой квартирой своей матери, супами из рыбных консервов и жареным луком. Еще чем-то вроде корвалола. Даже красота ее снова как-то потускнела. Верочка заламывала руки и стенала, что не знает, как ей жить дальше, как разорваться ей между немощной матерью и своею любовью! Ужасалась, что невозможно никак двух любимых людей совместить во времени и пространстве. Иван притворно вздохнул и цинично заявил, что жизнь вообще ужасно несправедливая штука. Просто ужасно несправедливая! Верочка слегка надулась было, а потом налепила на лицо очаровательную улыбку и принялась демонстрировать, как сильно она скучала по своему мальчику. А позже, когда лежали они в постели, утомленные и разнеженные, все же спросила робко: