Страшные сказки Бретани (СИ) - Елисеева Елена

Матильда де Сен-Мартен, ныне сестра Тереза, ожидала дочь в своей келье. Они не виделись меньше года, но за это время мать Эжени сильно изменилась. Лицо её, и раньше бывшее чуть вытянутым, исхудало и вытянулось ещё больше, большие серые глаза, точь-в-точь такие же, как у дочери, теперь стали и вовсе огромными, тонкие сухие губы и узкие брови казались просто полосками на лице. Чёрное одеяние придавало коже Матильды ещё больше бледности, тёмных волос не было видно из-под платка, но Эжени не сомневалась, что в них уже блестит седина. «Боже, как она постарела!» — ужаснулась она. «Неужели и я к сорока годам стану выглядеть так же?».

— Здравствуй, матушка, — она подавила неизвестно откуда взявшееся желание присесть в реверансе, затворила дверь и скромно опустилась на стул напротив Матильды.

— Эжени, дочь моя, благослови тебя Господь, — мать скорбно вздохнула. — Ты так разрумянилась — щёки прямо горят! Нет ли у тебя жара?

— Это от дороги и от жаркого солнца, — смиренно ответила Эжени, мысленно сетуя на мать. «А если бы я была бледна, она стала бы причитать, что я целыми днями сижу взаперти и не бываю на улице! Почему она так стремится найти во мне какую-нибудь болезнь?».

— Да, дни сейчас и правда очень жаркие, — вздохнула Матильда. — Откроешь окно, чтобы вдохнуть свежего воздуха, а из него такой запах роз, что просто невозможно дышать! Мать настоятельница выговаривала Полю, нашему садовнику, что он зря посадил эти цветы: они своим запахом и видом отвлекают сестёр от мыслей о Боге и напоминают им о мирских соблазнах.

— У вас такая суровая настоятельница? — поразилась Эжени. — Боже, это ведь просто цветы! Неужели и ты разделяешь её мнение?

— Нет, просто у меня кружится голова от их запаха, — на губах матери промелькнула тень улыбки. — Но должна признать, они очень красивы, и у Поля просто золотые руки, хотя сам он весьма дерзкий юноша. А мать Христина действительно сурова. Я хоть как-то могу противостоять её гневу, меня она не трогает, но молоденьких послушниц не щадит. Бедные девушки! — она с тоской посмотрела на дочь. — Прошу тебя, открой окно. Лучше уж пусть моя голова болит от запаха роз, чем от духоты кельи.

Эжени послушно подошла к узкому окну, отворила его и выглянула наружу. Из окна как раз виднелись кусты роз, усеянные крупными алыми цветами, в которых и впрямь было что-то, напоминающее о порочности, совершенно неуместное в стенах монастыря. Своим запахом, невероятно густым и сладким, своим ярким цветом, своей пышностью они будто бросали вызов иссушённым постом монахиням, дерзко напоминая о радостях земной жизни. Возле одного из кустов возился человек — должно быть, тот самый садовник Поль. Сверху Эжени могла разглядеть только копну густых светлых волос.

— Я писала, что должна поговорить с тобой об одном очень важном деле, — мать повернулась к ней. — Это касается твоего отца.

— Я слушаю, матушка, — Эжени оторвалась от созерцания сада и перевела взгляд на неё.

— Ты знаешь, что мы с Венсаном жили в мире. Может, между нами не было горячей любви, наш брак был заключён по расчёту, но мы старались уступать друг другу, насколько это было возможно. Бог дал нам единственное дитя, тебя, но мы пытались дать тебе достойное воспитание и образование, найти тебе хорошего мужа, — Эжени могло показаться, но в голосе матери она услышала нотки разочарования. — Венсан не умел выражать свою любовь, но он был верен мне. По крайней мере, я так думала.

Она вытащила из-под подушки измятый и пожелтевший листок бумаги.

— Уезжая из замка, я взяла с собой письма, которые твой отец хранил запертыми в ящике своего стола. Не знаю, зачем, но мне хотелось прочитать их все — хотелось, чтобы после смерти Венсана оставалось что-то, напоминающее о нём, хотелось вновь услышать его голос… Он переписывался с родителями, когда был моложе, с друзьями, мы с ним тоже писали друг другу, и среди писем не было ничего необычного… пока я не наткнулась вот на это.

Матильда помахала листком, который она держала в руке.

— Твой отец переписывался с некоей женщиной по имени Корнелия, и их переписка носила… весьма интимный характер. Я не осуждаю Венсана, — мать вскинула руки, — это было ещё до нашего брака, и он мог встречаться с другими женщинами! Но последнее письмо… оно написано им за несколько дней до смерти. Он хотел послать его этой Корнелии, кем бы она ни была, но так и не сделал этого. Неотправленное письмо пролежало в ящике стола до тех пор, пока я не забрала его с собой в монастырь. Совсем недавно я прочитала его и решила немедля известить тебя. Эжени… Ты слышишь меня? Эжени!

— Да, матушка, — пробормотала девушка, но взгляд её был прикован к саду и действу, разыгрывавшемуся возле розовых кустов. К садовнику подошла монахиня и что-то сказала ему. Затем они оба шагнули в сторону и скрылись между кустов. Эжени невольно вытянула шею, чтобы увидеть, что там происходит, хотя об этом можно было легко догадаться. Среди алых цветов мелькнуло чёрное одеяние монахини, коричневая куртка садовника, ветви закачались, две видневшиеся за ними фигуры слились в объятиях, а потом монахиня вырвалась и стремглав побежала прочь, путаясь в длинной юбке и едва не падая. В какое-то мгновение она подняла голову, и Эжени поспешно отпрянула от окна, опасаясь быть замеченной, но перед глазами её остался образ девушки — юное, волевое и сильное лицо с белой кожей, большими глазами и ровными чёрными дугами бровей. Из-под платка на высокий чистый лоб упала тёмная прядь, нежные губы раздвинулись в хитрой улыбке. «Видимо, не все послушницы трепещут перед суровой матерью Христиной», — подумала Эжени, отворачиваясь и пряча усмешку.

— Я слышу, матушка, — повторила она. — Отец вёл переписку с какой-то женщиной по имени Корнелия, и тебя это волнует.

— Прочти сама, — Матильда протянула ей письмо. Эжени взяла его и уставилась на желтоватую бумагу, пытаясь разобрать почерк своего отца, который всегда был и остался неровным. Буквы расплывались, наскакивали одна на другую, письмо пестрило кляксами и зачёркиваниями — должно быть, отец писал его в состоянии сильнейшего душевного волнения.

«Корнелия!

Я заклинаю тебя Гекатой всеми богами, в которых ты веришь, если ты веришь вообще во что-либо, кроме своей безудержной гордыни: оставь меня в покое! Я — не тот человек, который тебе нужен, клянусь тебе! Дни нашей безумной молодости давно прошли, я теперь уже не тот, что прежде, я остепенился. Я женатый человек и верен своей жене, а ещё у меня почти взрослая дочь. Я не могу бросить всё и сорваться в пучину безумства, как делал это раньше!

Я знаю, какой опасной ты можешь быть, поэтому умоляю, прошу, предупреждаю тебя: не смей причинить вред моей семье! Матильда ничего не знает о тебе, она верит мне, Эжени же и вовсе девочка невинное дитя. Каким сильным бы ни было твоё вол искусство, я не верю, что ты тронешь юную девушку, почти ребёнка! Если ты считаешь, что я поступил бесчестно, бросив тебя и разбив тебе сердце (хотя я множество раз объяснял тебе, почему был вынужден так поступить), направь свою месть на меня, но не трогай мою семью.

Повторяю ещё раз, как и множество раз до этого: мне очень жаль. Я не собирался причинять тебе боль, я ведь и правда любил тебя. Но иногда наступает время, когда человеку приходится выбирать между своим и чужим, между долгом и любовью. Я выбрал долг, и ты, пусть ты и живёшь только своими желаниями и стремлениями, должна меня понять. Ты не была бы счастлива со мной, как и я не был бы счастлив с тобой. Тебе нужен был такой же, как ты, ровня тебе.

Если в тебе ещё осталась хоть капля искра милосердия, прошу: отпусти меня.

Венсан де Сен-Мартен»

— Это всё очень печально, — Эжени окончила чтение и протянула письмо матери, но та покачала головой.

— Пусть лучше останется у тебя. Я не могу держать его у себя, спать с ним под подушкой, мне кажется, оно жалит меня, подобно ядовитой змее!