Пламя Десяти - Рия Райд

в невесомости уже бесконечное количество лет. Сквозь темноту изредка пробивались всполохи света. Они напоминали россыпь мелких расплывающихся искр, но каждый раз те растворялись прежде, чем мне удавалось до них дотянуться.

Со временем темнота стала смешиваться со светом и приобретать странные, полуразмытые очертания. Мне мерещилось, что я снова на Кериоте, в нашей с Рейниром спальне. Сквозь приоткрытые веки я видела высокие, обтекаемой формы светло-серые потолки, резные рамы двух его любимых древних картин, которые он приобрел в одной из галерей в Данлийской системе, и его самого. Точнее, его силуэт. Мне казалось, он сидел рядом и, как часто это бывало ранее, перебирал пальцами мои волосы.

– Ты еще спишь, Мари? – тихо смеялся он. – Я уже столько времени жду, когда ты наконец проснешься!

Я собиралась открыть глаза и ответить, но снова провалилась в сон, а когда бессвязные образы стали вновь приобретать форму, была уже в Диких лесах в капсуле симуляции. Я лежала в ней, чувствуя, как мое тело медленно каменеет. Дора смотрела на меня сверху, склонившись над прозрачной крышкой, и улыбалась. Пространство заполнялось чем-то серым и удушливым. Меня пробил холодный пот, когда я вдруг осознала, что внутри отсутствует кислородная вентиляция. Я потянулась к стеклянной стенке, пытаясь закричать, но тело не слушалось. Я не могла даже пошевелить губами и потому лишь с ужасом наблюдала, как ядовитый газ заполняет пространство, пока меня вновь не накрыла темнота.

Позже пришла боль. У нее не было источника, не было очага – она судорогами охватила все тело разом и проникла в каждую его клетку. Я не понимала, где она начиналась и где заканчивалась, не понимала, как долго это продлится и когда она отступит. Мне казалось, я кричала, но не слышала собственного крика: кругом был только мрак – плотный, вязкий и удушливый. Боль уходила и возвращалась несколько раз, и когда мне стало казаться, что этому не будет конца – реальность стала обретать контуры.

В следующий раз я уже проснулась на Тальясе. Я лежала на животе, повернувшись головой к стене. Должно быть, Калиста тоже была тут. В камере горел свет, и я слышала слабые шевеления справа от себя, в стороне ее койки, но когда попыталась приподняться и повернуть голову – ничего не вышло. Это напоминало сонный паралич – я вдруг почувствовала себя запертой в собственном теле, неспособной ни двигаться, ни говорить, ни даже плакать от страха и бессилия. Мне оставалось только лежать и ждать, когда меня вновь заберет уже привычная темнота.

Так повторялось несколько раз. Теперь я просыпалась всегда только здесь и каждый раз тщетно пыталась понять, сколько времени провела без сознания, перед тем как от слабости и напряжения начинала раскалываться голова. Тогда я снова проваливалась в сон, но мрак уже не был таким густым и удушливым. Сквозь дремоту я все чаще различала голоса, хоть и не могла разобрать слов. Они казались мне знакомыми, но далекими, словно последний раз я слышала их много лет назад и теперь мой мозг усиленно пытался связать их с образами прошлого. Кто знал, что эти образы решат наведаться ко мне сами.

В следующий раз, когда я пришла в себя, то сразу поняла, что не одна. Кто-то сидел рядом и, нависая, буквально дышал мне в ухо. Разлепив глаза и заметив чужую тень на стене, я не без усилий повернула голову и, ошарашенно дернувшись на месте, едва не рухнула с койки.

– Тише, тише, – довольно промурлыкал Питер Адлерберг, придержав меня за локоть, – ты куда-то спешишь? И не надо на меня орать! – возмущенно добавил он, заметив, как я бессильно хлопаю губами, пытаясь выдавить хоть какой-нибудь звук из пересохшего горла.

Питер потянулся к бутылке с водой на прикроватной тумбе. Он плеснул несколько глотков в стакан и протянул его мне. Все это он делал нарочито медленно, явно наслаждаясь моими пытками и замешательством. Питер даже не скрывал, что получал удовольствие, особенно когда я попыталась приподняться на локтях и тут же вновь бессильно рухнула лицом в подушку.

По телу прокатилась горячая волна боли. Я вспомнила все. Приказ Лаима Хейзера, совет, ярость Антеро, публичную порку Мэкки, Кайла и остальных, собственную казнь. Спина и задняя часть предплечий горели огнем, и каждое, даже малейшее движение причиняло почти нестерпимую боль. Если я все еще находилась в бреду – эти галлюцинации были самыми реалистичными. Я бы даже поверила в них, если бы не сидящий напротив Питер, катающий на губах насмешливую ухмылку. Он помог мне приподняться и, слегка придерживая, сам поднес стакан к моим потрескавшимся от сухости губам.

Я сделала несколько жадных глотков, отстранилась и слегка прищурилась. Яркий свет настенной лампы больно бил по глазам.

– Моя красота ослепляет? – уточнил Питер.

– Я, видимо, окончательно спятила, – призналась я, – раз не просто вижу тебя здесь, но еще и думаю, как все-таки соскучилась по твоим премерзким плоским шуточкам.

– Это природное обаяние Адлербергов, – без лишней скромности отметил Питер, – рано или поздно все женщины падают жертвами нашего очарования.

– Ты бесстыдный нарцисс!

– А ты – это утечка газа! – моментально парировал он. – Никто ее не чувствует, но она убивает. В твоем случае беспросветной тупостью и бесцельным самопожертвованием. Вот ты кто, Эйлер.

Я потерла глаза и провела ладонями по лицу, пытаясь убедиться, что все это не сон. Питер не исчез. Как и прежде, он сидел на прежнем месте, покачивая ногой и с любопытством сканируя меня пытливым взглядом. Его присутствие было похоже на насмешку разума.

– Что ты здесь делаешь?

– Что ж, я и не ожидал от тебя умных вопросов, – разочарованно вздохнул Питер. – Это правда то, что волнует тебя больше всего? Не хочешь для начала спросить, например, как выжила или кто вытащил тебя из-под кнутов? Что произошло после или как долго ты провалялась в отключке? Почти неделю, кстати, – сообщил он, – с тобой пришлось знатно повозиться. И вообще могла бы начать с благодарностей.

– Это ты…

– Это я, – кивнул он.

– …возился со мной? – закончила я.

– Разумеется, нет, – отмахнулся Питер, – за это будешь благодарить своих новых друзей. О, не советую! – предупредил он, когда я выпрямилась и, перебросив руку через левое плечо, коснулась туго перебинтованной спины. Очередная вспышка боли тут же кольнула в предплечье. – Там не осталось живого места. Но есть и хорошие новости: месяца через три будешь в порядке. Рубцы, конечно, останутся навсегда, но судя по тому, как ты уже поиздевалась над своим лицом, это едва ли станет для тебя проблемой.

Это точно был Питер. Так говорить – с вальяжной ленью растягивая слова, сидеть – по-хозяйски откинувшись на спинку стула и закинув ногу на ногу, и смотреть – с вызывающей наглостью и самодовольством, мог только он. Нет, я точно не бредила. Передо мной действительно был Адлерберг, и он определенно получал удовольствие, наблюдая за моими жалкими попытками осознать происходящее. Я еще раз внимательно осмотрела его с ног до головы и только тогда поняла, что так сильно резало глаз. Одежда. Питер Адлерберг, что даже в Диких лесах одевался с иголочки, сидел передо мной в серой рабочей одежде обычного рядового с Тальяса.

– Нравится? – заметив мой взгляд, довольно прищурился он и одернул рукава, что едва доставали ему до запястий. – Пришлось напрячь твою подругу, чтобы подыскала мой размерчик для конспирации. У вас тут одни коротышки.

– Калисту?

– Да, кажется, ее.

Скрепя сердце я была вынуждена