Отцы Ели Кислый Виноград. Второй Лабиринт - Фаня Шифман

Тимми большую часть рабочего дня снова проводил в главном корпусе старой «Лулиании».

С прытью необычайной он сновал из кабинета Мезимотеса в кабинет Арпадофеля — и обратно. А то слонялся по коридору, сжимая фелиофон с напоминавшей флюгер антенной, поглядывал на пёстрый экранчик, чересчур возбуждённо поигрывал кнопочками, настороженно озираясь. Остатки ветеранского корпуса, немногочисленные рядовые лулианичи по привычке наивно полагали, что Пительман в рабочее время «гуляет» по всевозможным игровым и игривым сайтам Интернета. К этому они относились с пониманием. К нему то и дело подходили странные экстравагантные личности, прикид которых более подходил фанатеющим от силонокулл-пассажей подросткам перед поступлением в гимназию Галили, членам спортивных секций восточных единоборств из клуба «Далетарий», нежели людям солидного возраста и положения, или, как их пытался представить Тим, столичным или закордонным вершителям дум.

По коридору деловито сновали шомроши Арпадофеля, с грохотом толкая на тележках аппаратуру, вроде той, которой в своё время был оборудован в небольшом проходном холле его кабинет, а затем и Центральный фанфароторий. Рядовых лулианичей-ветеранов изрядно позабавило то, с какой помпой был вынесен из здания «Лулиании» символ унитазификации эстетики — золотое кресло Арпадофеля. Об этой громкой эпопее долго гуляли по Эрании рассказы, обрастая всё новыми и новыми анекдотическими подробностями. Глядя на эту свистопляску, Моти счёл за лучшее как можно реже покидать кабинет с новеньким компьютером на третьем этаже.

Однажды перед самым концом рабочего дня ему передали, что адон Арпадофель вызывает его к себе. Моти был неприятно поражён. Ведь Куби-блинок (появление которого в «Лулиании» знаменовало жутковатые перемены) словно бы не замечал вернувшегося из отпуска Моти Блоха, реагировал на него, как на тумбочку, из которой давным-давно вынули последние денежки… И вдруг этот странный и неожиданный вызов, причём переданный через одного из ветеранов среднего звена.

Моти, не оглядываясь, поблагодарил заглянувшего к нему в комнату и передавшего приглашение обладателя смутно знакомого голоса, неспешно выключил компьютер, встал с места и, уже выходя за дверь, вдруг подумал: «А кто же это был тот, что мне сказал? И был — или не был, или мне почудилось?» Всю дорогу до кабинета Главного фанфаролога он мучительно размышлял: было приглашение — или ему приснилось? Но шёл туда, как в тумане, словно сквозь туман был протянут крепкий канат, который тянул его туда неотвратимо.

Стараясь держаться по мере возможности с вежливым достоинством, Моти вошёл в кабинет Арпадофеля. Его сразу же поразило полное отсутствие в кабинете привычной шикарной обстановки: только стол, старое, облезлое кожаное кресло да чёрный обшарпаный шкаф в углу — и более ничего. В уголке стола стопка бумаг, на ней авторучка, а между этой стопкой и сидящим за столом — обычный чёрный телефон старой модели, не с кнопочками, а с вращающимся диском (точно такой же аппарат Моти помнит у них дома, когда был мальчишкой). За столом сидел… Тим Пительман, бывший армейский приятель, а теперь — друг сыновей, а ему и Рути совсем не друг.

Моти снова неприятно поразило выражение лица Пительмана: тот улыбался сладчайшей из своих улыбочек ему, Моти Блоху, которого он так ловко третировал, с помощью боссов выжал, как лимон. Боссы фактически отстранили его от работ над угишотрией — после того, как Моти выложил на стол свой важный козырь: работающую программу саморазвития и саморазрастания компьютера. Где он теперь, его старый друг компьютер, на котором он создал эту фантасмагорию?..

Пительман деловито заговорил голосом, напоминавшим интонации диктора телевидения — в них сухая официальность сочеталась с душевностью: «Итак, адон Мордехай, мы с вами прекрасно поработали вместе, достигнув небывалого успеха. Невозможно переоценить работу, которую вы проделали для «Лулиании»! За это руководс тво наградило вас большой премией и годичным внеочередным отпуском. А ныне принято решение наградить вас и вашу семью бесплатными билетами на первый Большой музыкальный Турнир. Это мероприятие, совмещённое с открытием новой «Цедефошрии», организовано ириёй Эрании и спонсируется Международным Силонокулл-Советом».

«Как ты, наверняка, знаешь, — неожиданно перешёл Тим на неофициальный тон, — президентом МСС является мистер Бизон Хэрпанс. На Турнир он посылает своего помощника и полномочного представителя мистера Кулло Здонерса. Ты, конечно же, в курсе, что Кулло — знаменитый учёный-археолог, изучающий культуру древних мирмеев, народа, жившего на этой земле с незапамятных времён. С ним вместе прибывает и известный музыковед мистер Клим Мазикин. Освещать наш Турнир будет концерн Mushkhat-info, не исключено, прибудет сам синьор Мушхатти. Ну, конечно, наша гордость, Офелия Тишкер! Ощущаешь уровень представительности? А какая это честь для Арцены, для Эрании! Надеюсь, ты понимаешь?.. Вот, держи билет на всю семью…» — с этими словами Тимми своей пухлой ручищей протянул Моти, потерявшему от изумления дар речи, пёструю, блестящую картонку размером с половинку стандартного листа.

Моти повертел картонку в руках, развернул её. Первое, что он увидел на развороте, — это затейливый рисунок чрезвычайно пёстрой ракушки, распахивающей откровенно манящее устье, из него выползали и вились по спирали строки, на которых были написаны имена и его, и Рути, и трёх его детей. Наконец, он рассеянно, как бы сам себе, пробормотал: «А что, в новую «Цедефошрию» пускают всех — и детей младше 14 лет?..» — «Мотеле, это семейный билет. К тому же… э-э-э… разве у тебя есть ребёнок младше 14?» — «Да нет, моей младшей скоро 16… Просто я по привычке считаю её маленькой. Она и вправду отнюдь не гигантского роста, но для девочки это не беда!» — чуть слышно пробормотал Моти. — «Мы выдаём лулианичам бесплатные семейные билеты и настоятельно просим (во избежание в дальнейшем неприятностей!) придти в «Цедефошрию» на Турнир всей семьёй, то есть, всем указанным в билете. Тебе, Моти, я, как родному, хочу сказать: руководству очень непросто обеспечить бесплатными билетами всех-всех-всех сотрудников и членов их семей».

Услышав «как родному», Моти изумлённо вскинул брови, но тут же спохватился и с трудом натянул на лицо серьёзное и заинтересованное выражение. Тим продолжал тем же ласковым тоном: «Стало быть, любой, гордящийся своей принадлежностью к престижной фирме, не может подвести её, нанести даже малейший ущерб её чести, проигнорировав Турнир, или позволив подобное кому-то из членов семьи. Дело чести, ты понимаешь, Моти?» Моти слушал Тимми и вдруг с оторопью осознал то, от чего долго не мог придти в себя: «голос, голос Мезимотеса, облик, облик — Пительмана»!