По стопам Господа - Генри Мортон

Наконец я приблизился к главным воротам, которые даже в запустении выглядели центральным входом в боевую цитадель христианства, и тут заметил, что в замке полно людей. Когда мы подходили ближе, они прятались в укромных уголках бастионов и подглядывали за нами. Тут и там я видел голову между машикулями[15] стен. Вероятно, они следили за нами с того момента, когда наша машина появилась в долине.

— Но я думал, что замок заброшен, — обратился я к проводнику.

— О нет, — ответил он. — Здесь большая деревня.

Среди этих могучих руин в течение веков обитали полуголодные, дикого вида горцы. Нет сомнения, что сразу после того, как замок был оставлен крестоносцами, они устремились сюда с целью поживиться чем-либо. Теперь их потомки живут под разрушающимися арками и в осыпающихся бастионах.

Когда мы приблизились к башням бастиона и остаткам опускающейся решетки, к тому длинному изогнутому проходу, по которому рыцари въезжали в замок на конях, навстречу нам выступила странная фигура, нелепый старичок с белой бородой, в древних сапогах для верховой езды, в голенища которых он заткнул штанины широких турецких шаровар.

Он смеялся и скакал вокруг нас, как клоун, хлопал нас по спине и радостно сообщил, что ему 83 года. В доказательство этого он засунул пальцы в рот и широко раскрыл его, чтобы продемонстрировать полное отсутствие зубов. Последним обстоятельством он очень гордился, хотя это сильно сказалось на его способности вести беседу.

— Кто этот ужасный старый балагур? — поинтересовался я.

— Сам он называет себя проводником, — последовал ответ.

Старик бежал впереди, как шаловливый мальчик, что-то непрерывно говорил, указывая на шаткие арки с выпадающими замковыми камнями, жизнерадостно привлекал наше внимание к колоссальным трещинам в стенах, которые — вероятно, в самом ближайшем будущем — приведут к падению массивного бастиона, уже опасно накренившегося в сторону долины, расположенной несколькими сотнями футов ниже.

Я заметил в этом бастионе несколько жалких лачуг, в которых, наверное, жили друзья и родственники старика — может быть, его внуки, — но это обстоятельство не лишало его веселого предвкушения хорошей катастрофы.

Я поднялся на самую высокую башню по лестнице, которая, судя по виду, в любой момент готова была обрушиться, и посмотрел вниз, на огромный двор замка Крак, на гигантские залы, в которых рыцари праздновали победы и собирались на совет в случае угрозы, на высокие сторожевые башни, с которых рыцари святого Иоанна Иерусалимского в давние времена вглядывались в бурые, суровые горы, высматривая надвигающегося Саладина.

Ястребы-перепелятники свили гнезда в углублениях каменных блоков. Самка кормила птенцов над дверью в часовню. Я мог различить голые шеи детенышей, высунувшиеся наружу, когда она полетела в долину.

А подо мною, в мертвом городе крестоносцев, царила тишина — но далеко не мертвая. В пыли играли арабские дети. Ослы бродили между валявшихся на земле камней, выпавших из стен, словно по узким улочкам. Думаю, нет более подавляющей картины, чем вид нецивилизованных людей, поселившихся в убожестве руин чего-то благородного и величественного.

И пока я предавался этим мрачным размышлениям, мое внимание привлекли три женщины в паранджах, которые вышли во двор группой, в европейских туфлях на высоких каблуках; они ступали очень осторожно, огибая лужи и дохлых кошек. Я спросил старика, кто это.

— Три жены шейха, — пояснил он.

Бедняжки! Они напоминали трех прекрасных дам, заточенных в замке людоеда, этакие три жены призрачного барона Крак-де-Шевалье.

Они шли по запущенному, почти необитаемому двору, столь тщательно закутанные, словно каждый камень скрывал притаившегося Ромео!

Зрелище запустения и разрушений, царивших в залах, величественной готической капелле, обширных конюшнях, помещениях стражи и сотнях комнат, было пугающим. Один этаж обрушивался на другой, винтовые каменные лестницы уходили в открытое небо.

Зал величиной с Вестминстер-Холл был завален обломками до половины высоты. Я наступил на несколько костей, которые выглядели как человеческие; мне пришлось поспешить прочь из-за туч пыли, мух и отвратительного запаха. И все же арки этого зала — чистая готика — взлетали ввысь, словно грегорианские песнопения.

Невнятно бормочущий старик провел нас в темные залы, в одном из которых указал на остатки турецких бань; были они устроены крестоносцами или берберами, которым в 1271 году рыцари святого Иоанна сдали замок, сказать не могу. Повсюду в руинах мелькали блестевшие, как у животных, глаза нынешних обитателей. Над убогой пещерой, из которой тянулся дымок от костра из веток колючих кустарников, я заметил вырезанную на каменном блоке стены Розу Англии.

Просто ужасно проехать такое расстояние, оказаться в окружении свидетельств былого великолепия — и столь мало знать обо всем этом!

Мой проводник боялся отправляться в обратный путь в темноте, из-за плохой дороги и вероятности появления разбойников, так что, несмотря на нежелание, мне пришлось подчиниться и покинуть замок. Старик, непрестанно болтая, дошел с нами до главных ворот. Я дал ему полкороны, половинку жареной курицы, пакет каштанов и два апельсина.

Он тут же скинул образ милого старичка и продемонстрировал оборотную сторону своей натуры — схватил полкороны и обрушился на меня с упреками. Он заявил, что один французский офицер дал ему десять шиллингов. Он просил добавить денег и даже призывал на помощь Аллаха.

Я обнаружил, что, когда происходят подобные вещи, почтительность мгновенно исчезает и на вас оказывают неприкрытое давление, и это будет продолжаться, пока вы не обернетесь с выражением нарочитого гнева на лице и не прикрикните на попрошайку.

Когда я сделал паузу, чтобы перевести дыхание, он уставился на меня с предельной почтительностью и, тщательно припрятав полученные деньги, шагнул вперед, схватил меня за руки, чтобы подчеркнуть свое уважение. Я похлопал его по плечу, добавил мелочи, и мы расстались по-дружески.

Последнее мое воспоминание об огромной крепости Кракде-Шевалье связано с этой старческой, но невероятно подвижной фигурой, энергично махавшей нам вослед.

Высоко в горных снегах, на уровне шесть тысяч футов выше уровня моря, растут последние кедры Ливана. Там осталось около четырех сотен ветеранов, некоторые из них достигают 80 футов в высоту и огромного обхвата ствола. Их предки давали древесину для Храма Соломона, и величие этих кедров стало основой для множества прекрасных метафор у авторов ветхозаветных текстов, ведь кедр считался царем деревьев.