Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу - Юлиан Семенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хочу.
Он достает из несгораемого шкафа, вмонтированного в стену, бутылку нашей водки, наливает четверть стакана и протягивает мне.
– Что нужно сказать? – улыбается он.
– Данке шен, – говорю я.
Следователь хохочет и достает из шкафа шоколадку.
– Это тебе мой подарок за умный ответ. Ты мне очень нравишься. А это хорошо, когда разведчик нравится контрразведчику.
Мне непонятно, почему он называет меня разведчиком. Хотя черт с ним. Сейчас я выпью водки, которую раньше я не умел пить. Она здорово согревает – так все говорят. Нет, не говорят – говорили. Какая разница: прошедшее время или настоящее? О, разница есть! У нас один старик шутил, вспоминая слова какого-то француза – тот говорил: «Философия властна над прошедшими веками и над веками будущими. Она бессильна только над горестями настоящего…»
По телу расходится тепло. Заедаю водку шоколадом, тяжело дышу носом, ошалело мотаю головой. Очень хорошо!
– Согрелся?
– Согреваюсь.
– У вас очень хорошая водка.
– Да.
– Что-то мы с тобой во всем соглашаемся, шалунишка, а? Не изменяешь ли ты этим воинскому долгу?
– Так вы ж говорите, что русская водка хорошая. Ну, я и соглашаюсь. Она действительно хорошая.
– Молодец. Теперь вот о чем: перед тем, как ты наденешь костюм, я тебе задам маленький вопросик. Малюсенький вопросик, величиною с мышку. Договорились?
– Пожалуйста.
– Вот видишь – ты мне уже и «пожалуйста» говоришь. Это хорошо, когда говорят друг другу «пожалуйста». Понимаешь, твой костюм, – он снимает со спинки стула пиджак, украденный мною в сельском магазине, и отворачивает полу, – с красивой немецкой наклейкой, указывающей, что изготовлен он фирмой «Херберт Хойзе» в Кельне, сделан из русского материала. Из шерсти. Вот смотри…
Следователь показывает мне то место, где отпорот шелк подкладки.
– Видишь? – спрашивает он. – Смотри!
Под подкладкой, на кромке шерстяного материала, я вижу буквы, образующие слова – «шерсть, ф-ка “Большевичка”».
Следователь внимательно смотрит на меня и быстро двигает веснушчатым носом. Его лицо очень близко от моего. Я вижу, как у него дрожит маленькая жилка на веке.
– Ну? Не так ли?
Проклятое выражение «не так ли» одновременно и злит, и смешит меня. Наверное, я улыбаюсь, потому что следователь склоняется еще ниже надо мной.
– Лубянка предусмотрела все, но она не предусмотрела осмотра твоего костюма с оборотной стороны. А глупый еврейчик-портной забыл сказать умному еврейчику-чекисту о русских словах «шерсть» и «большевичка». И они этим угробили русского шалунишку, которого забросили в немецкий тыл.
– Меня никто не забрасывал. Меня взяли в плен.
– Ты меня снова обманываешь…
– Нет, точно.
– Как?
– Ну, точно… Правда, значит.
– Я так забочусь о тебе, а ты хочешь обманывать своего доброго следователя. Ай-яй, как это плохо… Они тебе советовали ни в чем не сознаваться и придумали тебе легенду? Расскажи мне свою легенду.
– Какую легенду?
Следователь отходит к столу. Он говорит мне, усаживаясь на свое обычное место:
– Если ты будешь вертеться, как портовая девка в объятиях монаха, я тоже стану говорить с тобой по-иному. Я тебя спрашиваю еще раз: кто ты, как попал в лес, куда шел, с каким заданием.
– Отстал от колонны. Заблудился. Пленный я.
– Ну-ну, русские в плен не сдаются. Они – умирают. Разве ты забыл, как поют в ваших песнях? Я напомню тебе. Из какого лагеря шла колонна? Отвечай быстро!
– Из этого… Ну, рядом с городом…
– Где попал в плен? Когда? Быстро отвечай!
– На границе…
– Пограничник? Мы уважаем советских пограничников! Дурак! Что ты ломаешь из себя пряник с медом?! Не мог придумать строительного батальона? Или пехоты?! Хорошую тебе написали легенду.
Они принимают меня за нашего разведчика. Вот в чем дело. А я не придумал на случай, если схватят, никакой правдоподобной истории. Вот болван! Он называет это легендой, как я сразу не догадался…
– Долго будешь молчать?!
Он теперь не улыбается, мой следователь с веснушчатым носом. Он визгливо кричит и ударяет кулаком по столу. Внезапно он замолкает, долго и трудно откашливается, а потом говорит своим прежним ласковым голосом:
– Если ты через пять минут не начнешь говорить правду, то мне придется передать тебя моему помощнику. Я не советовал бы попадать к нему, шалун. Он умеет делать больно и очень любит это делать. Повторяю, мне нужны явки и пароли для связи. Обещаю тебе взамен только одну вещицу – жизнь.
– Но я действительно пленный. Не могу же я на себя наговаривать…
Следователь нажимает кнопку звонка.
– Смотри, – усмехается он и снимает пенсне, – я предупреждал тебя по-хорошему, шалунишка. Когда тебе станет невмоготу больно – скажешь моему помощнику, и он сразу же позовет меня: слушать правду. Следователи любят слушать правду и очень не любят слушать ложь. Им тогда делается больно сердцу. Не так ли, шалунишка?
В кабинет входит помощник следователя гестапо – парень, похожий на вратаря – по облику. «Мой», закончив допрос и собрав со стола бумаги, аккуратно складывает их в папку и уходит. У двери он останавливается, оборачивается и шутливо машет мне рукой. Потом распахивает дверь и, закрыв ее за собой, запирает.
– Ком хиир, – говорит «вратарь».
Поднимаюсь, иду к нему.
– Исщо, исщо, – просит он.
Подхожу почти вплотную. «Вратарь» что есть силы бьет меня сапогом в пах. Я падаю. Он нагибается и начинает бить по шее ребром ладони. Из носа идет кровавая пена. Потом он топчет меня ботинками, подбитыми маленькими подковами. Я чувствую эти «полумесяцы» на своих ребрах. Он хватает меня за волосы и бьет лицом об пол. Раз, два, десять, тысячу раз. Я не могу ничего сделать с этим градом ударов. Сил у меня нет. У меня есть зубы. Я хочу схватить зубами этого гада и перегрызть ему горло. Он чувствует, наверное, это мое сокровенное желание и бьет носком ботинка в губы. Это последнее, что я вижу и чувствую.
Через несколько дней – я не помню, через сколько дней точно, потому что долго пролежал без сознания, – меня вновь ввели в кабинет следователя.
– Ай-яй-яй, – сокрушается он, – как тебя сильно отделал мой помощник. Уй, какой он безобразник, надо будет давать ему фыговор. Твое красивое личико похоже теперь на ж…
– А твое – на… – И я даю ему то самое определение, на что похожа его физиономия.
Он хохочет и стучит ладонями по столу. Успокоившись, следователь снимает пенсне, вытирает платком слезы, долго трет замшей стекла, снова водружает пенсне на нос и говорит:
– Вот теперь ты сказал хорошо. Молодец, хвалю в приказе. Как настроение? Будем разговаривать или снова начнешь мне сочинять ерунду?
Молчу.
– Хорошо. Я буду говорить за тебя. Слушай меня, открыв широко свои розовые ушки. Ты – советский разведчик
