Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев - Зоя Ножникова

Патриарх дает великому князю за то, что тот ведет его лошадь, двести рублей или четыреста рейхсталеров. Это Вербное воскресенье и в других русских городах справляется с подобною же торжественностью: патриарха при этом заменяют епископы или попы, а великого князя — воеводы.

17-го апреля, в день Святой Пасхи, среди русских было большое веселье, как ввиду веселого дня Воскресения Христова, так и ввиду конца их продолжительного поста. В этот день, а также и в течение четырнадцати дней после него все решительно, знатные и простые люди, молодые и старые обзаводятся крашеными яйцами. На всех улицах ходят бесчисленные торговцы яйцами, продающие подобные вареные и украшенные разными красками яйца.

Когда они встречаются на улицах, то приветствуют друг друга поцелуем в уста. При этом один говорит: «Христос воскресе», другой отвечает: «Воистину воскресе».

И решительно никто, ни мужчина, ни женщина, ни вельможа, ни простого звания человек, не откажет другому в таком поцелуе и приветствии, равно как и в крашеном яйце. Сам великий князь раздает подобные пасхальные яйца своим знатным придворным и служителям. У него было даже обыкновение в пасхальную ночь, до прихода к заутрене, посещать тюрьмы, открывать их, давать всем заключенным, — а таковых всегда бывало немало, — по яйцу и овчинному полушубку со словами:

— Пусть они радуются, так как Христос, умерший ради их грехов, теперь воистину воскрес.

После этого он опять приказывал запирать тюрьмы и уходил в церковь.

В течение всего времени Святой Пасхи раньше не только происходило по частным домам посещение добрых друзей, но прилежно посещались духовными и светскими лицами, женщинами и мужчинами простые кабаки или дома для распития пива, меда и водки. При этом все они так напивались, что не раз видели их лежащими на улицах, так что родственникам приходилось класть пьяных на телеги или сани и везти домой; при таких обстоятельствах понятно, что по утрам то и дело попадались на улицах убитые и догола ограбленные. Теперь, благодаря патриарху, несколько поубавились эти слишком уже большие безобразия в посещении кабаков».

Поразительно разноречивы были отзывы иностранцев, посещавших Московию. Объединяло их, по мнению Барона, только одно: неподдельный интерес, поскольку жизнь среди русских оказывалась в той или иной степени весьма увлекательной, шла ли речь о покупке дешевых драгоценных камней и мехов, совместных обедах, игре в шахматы и кости или, на худой конец, выискиванию недостатков у хозяев. Турбервилль, явно чувствовавший себя обиженным русскими, написал:

Мой Паркер, придуманы были для писем бумага, перо и чернила,Свободные руки даны, чтоб писать, лишь времени только б хватило.Вспомни и это, и нашу любовь, ту, что годами проверена,Перо мое упрекай — не меня, — но если б тебе не писал я намеренно!Итак, оттолкнула корабль мой судьба от берега всем нам родного,Заставила царство другое искать, которое было мне ново.Тебе поведенье людей описывать буду пространно,Все то, что у них нам так непривычно и странно.

Барон, кстати, знал, почему юный английский джентльмен был обижен. Он надеялся поправить свое состояние, расстроенное неудачливой игрой на родине. Но среди русских его тоже не посетила удача:

Здесь любят шахматы, чтоб только непременно был «шах» и «мат», ведет игру любой,Хотя умения большого достигают они своею постоянною игрой.Еще они играют в кости, как кутилы,А жулики и в поле сели бы играть, лишь только бы что ставить было.Как и у нас, в игре используются маленькие кости,Игрок их поднимает вверх и должен через палец перебросить.Но все же полагаю, кости — не для них игра,В нее идут и лошади, и седла — все, что дешевле серебра.Поскольку любишь ты играть, мой Паркер милый,Желаю я, чтоб та игра тебя скорее утомила,И думаю, что ты не разобьешь моих надежд,И не захочешь долго быть средь этаких невежд.

Другой стихотворец, тоже, как и Турбервилль, попавший к русским морем вместе с Олерием, Пауль Флеминг, писал об их стране иначе:

Так значит, здесь сошла ты в наше поколеньеСвятая простота, святое украшенье,Ушедшее от нас? Так значит, вот страна,Что честью, правдою и до сих пор полна?Барон перечитал эти строки с удовольствием.

Ложного свидетельства не произноси.

Глава 7 

Рано или поздно все дела завершались, все ожидания заканчивались, и иностранные послы собирались в обратную дорогу.

Путь домой

Паспорт

Прежде всего, надо было испросить для отъезда разрешение и получить от русских властей отпускную грамоту, или, как ее называли по-русски, подорожную грамоту, иными словами, паспорт[99], что означает буквально напутственное слово.

Подорожные для всех иностранцев, уезжавших домой, бывали примерно одинаковыми, неважно, собирались они ехать по суше или по воде. У Барона сохранился список с грамоты, полученной Олеарием:

«Государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея России от Москвы по городам до Твери и до Торжка и Великого Новгорода и до Пскова боярам нашим и воеводам и дьякам и всяким нашим приказным людям. По нашему указу отпущен нами из Москвы голштинского князя Фридерика гонец Адам Олеарий, а с ним людей его два человека. И проводить его послан до Новгорода и Пскова новгородец Микита Панской, а с ним для охраны три человека литовских стрельцов. И на корм гонцу с людьми дано от Москвы до Новгорода, да и до Пскова, на две недели деньгами в Москве. И питье ему дано от Москвы до Твери на три дня по три чарки вина, по две кружки меда, по три кружки пива, людям его по три чарки вина, по две кружки пива на человека в день.

И как в который город Микита Панской с голштинским гонцом приедет, и вы бы, воеводы наши и дьяки, и всякие наши приказные люди, голштинскому гонцу с людьми и приставу их Миките давали подводы по подорожным. А провожатых давали от города до города по три человека. А питье голштинскому гонцу и людям его вино, и пиво, и мед велели давать по городам из кабаков.

И пропускали и отпускали бы всюду, не задерживая».

Подарки

Русские ни одного гостя не отпускали домой с пустыми руками, независимо от того, успешны или не успешны были переговоры и даже независимо от того, что послы привозили русскому двору при своем приезде. Так, Герберштейн, по его словам, прибыл без подарков, говоря: «У нас нет такого обычая». Он «не желал умалить свое и своего государя значение перед столь диким народом», преподнося государю и, как считалось, в его лице всей стране, подарки в знак уважения и братской любви. Правда, это было мнение одного посольства или одного посла. Многие, едва ли не все другие посольства без подарков не приходили. Рейтенфельс писал:

«Когда послы отправляются во дворец для изложения пред царем своих поручений, впереди пешком несут подарки царю, каждый подарок особо. Впоследствии их по приказанию царя точно оценивают серебряных дел мастера и купцы, дабы царь мог через это равномернее отдарить стоящими столько же. Некоторых отдаривают с изрядной придачею».

Послы в любом случае увозили с собой подарки, или гостинцы.

Герберштейн, не колеблясь, описал подарки, полученные им после первого посольства:

«Государь московский, хотя наши переговоры были прерваны, меня отпустил с почетом. Наряду с прочими почетными дарами он дал мне отличные санки со шкурой белого медведя, длинный красивый белый войлок, чтобы мне укрыться вместе с санями; он был такой большой, что покрывал сани целиком; и к саням — высокую лошадь рыжей масти; таких высоких лошадей я в их краях не встречал, лошади у них, как правило, низкорослые.

От Смоленска и до границы в течение двух дневных переходов меня с почетом провожало двести всадников. Затем мы отдыхали там две ночи под открытым небом среди глубоких снегов и в лютый мороз. В первый день вечером я был приглашен моими провожатыми на ужин, и они почтили меня щедрым угощением. Накидав длинные и довольно высокие кучи сена, положив на них древесную кору и постлав скатерти, мы сидели за столом на земле с поджатыми ногами, вроде турок или татар, вкушая таким манером пищу и затягивая ужин несколько чрезмерными возлияниями. Угощали меня изрядно, а пить заставляли более, чем мне того хотелось.