Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев - Зоя Ножникова

На другую ночь мы подъехали к какой-то реке, тогда еще совсем не замерзшей. Это была граница. Я послал вперед одного из своих слуг с двумя собаками, подаренными мне великим князем. После полуночи от сильной стужи река покрылась таким льдом, что по нему перевели более десяти саней, да еще и груженых. Я велел выкатить на него свои тяжелые сани, а московит, со мной снова посланный к императору, — свои, и, хотя с помощью одних только слуг, мы быстро с ними переправились.

Я направился в Литву. Надлежащим количеством всего необходимого я запасся в Московии, гостиница же была литовская. Я вез с собой живых белок и горностая. Ночью у меня под кроватью горностай насмерть загрыз троих белок и выгрыз у них мясо на затылке». 

Во второе посольство Герберштейна было то же самое:

«Принесли подарки. Именно: графу и мне дали каждому по шитому золотом платью, подбитому соболями, с широкими рукавами, просторными полами в противоположность покрою их платья. Наряду с золотым и собольим платьем государь добавил по два сорока собольих мехов, а горностаевых по триста и беличьих по полторы тысячи.

Наконец, он подарил мне много рыбьих балыков: белуги — она очень длинная и без костей; ее едят, не варя; осетра и стерляди — вяленых или копченых без дыма, просто на воздухе без соли, и отпустил меня весьма ласково».

Подарки, полученные Горсеем, были описаны еще более красочно:

«Церемония последнего отъезда в Англию мистера Горсея достойна того, чтобы ее записать, так как это было очень почетно. К его услугам были почтовые лошади для него самого, его слуг, а также съестное и все необходимое для долгого путешествия.

В каждом городе от Москвы до Вологды, на протяжении пятисот миль, он получал такой же прием за царский счет. Свежие припасы, доставляемые царскими чиновниками, были к его услугам в каждом городе на протяжении тысячи миль по реке Двине. Когда он прибыл к новой крепости, называемой Архангельском, то был с почетом встречен князем Василием Андреевичем Звенигородским по приказанию царя. В крепости по их обычаю были построены в ряды стрельцы, и его прибытие было великолепно отпраздновано. Оттуда он выехал с обильным провиантом на судне князя, причем сотня человек гребла, а другая сотня стрельцов на другом судне сопровождала его, возглавляемая военачальником-дворянином. Когда подъехали к рейду с английскими, датскими и французскими судами, стрельцы разом выстрелили из своих ружей, а корабли дали залп из сорока шести пушек, затем он был доставлен в резиденцию Английского дома.

Наиболее ярким доказательством дружбы царя и Бориса Федоровича с Горсеем была присланная на другой день с дворянином и военачальником следующая провизия:

16 живых быков,

2 лебедя,

2 журавля, 70 овец,

10 гусей,

600 кур,

2000 яиц,

25 окороков,

65 галлонов меда.

40 галлонов водки,

60 галлонов пива[100],

600 караваев хлеба,

80 кулей муки[101],

3 молодых медведя,

4 сокола,

запас лука и чеснока, 10 свежих семг, дикий кабан.

Все эти вещи были доставлены дворянином царя, а другим дворянином — от князя Бориса Федоровича и были надлежащим образом приняты слугой мистера Горсея вместе с письмом и наградой; подарок представлял собой цельный кусок богатой золотой парчи и прекрасную пару соболей».

Ничего странного, подумал Барон, что Горсей так не хотел покидать навсегда Россию. На родине ему и не снился такой почет. Никогда ни на какой иной службе ему было бы не заработать столько добра.

Богатые подарки были отмечены и Олеарием:

«Царь посылает с послами и гонцами большие подарки, состоящие из мехов. Достойно памяти, что великим князем Федором Иоанновичем в 1595 году было послано императору Рудольфу II —

1003 сорока[102] соболей,

519 сороков куниц,

120 черно-бурых лисиц,

337 000 лисиц,

3000 бобров,

1000 волчьих шкур,

74 лосиных шкур».

Барон кстати вспомнил, что описанный Олеарием подарок был настолько богат, что в Вене встали в тупик, не зная, как оценить присланные меха.

Кто-то из иностранцев уезжал домой радостно, как Герберштейн, который называл Московию тюрьмой:

«Самое тяжкое и наитягчайшее — пребывать столь долго в этой тюрьме».

Кому-то, как Горсею или Айрману, уезжать не хотелось. Барон предполагал, что нередко характер отзыва о Московии, оставленного иностранцем, зависел просто от характера человека. Из записок Горсея становилось очевидно, что им двигала не только жажда наживы, ему просто нравилось в Москве, как непритворно нравилась московская жизнь немцу Айрману: мед и русское вино, баня и квас, беседы с образованными русскими и многоязычие рынков. 

Ночлег

Когда посольства пересекали границу Московии и оказывались предоставленными сами себе, приходилось самостоятельно искать ночлег. 

Поссевино давал советы путникам, собиравшимся в Московию:

«Пусть у него будет и палатка, которую можно было бы разбить среди поля, когда нет никакого убежища. А если привезти куски простой черной ткани, которыми можно разделить спальню на несколько частей, это очень поможет послу сохранить благопристойность. Я даже не могу выразить это словами, потому что в одном и том же теплом помещении, где живет вся семья, зимой помещаются все, особенно в Польше и Литве, там же до большей части находится и скот».

Помнится, что-то похожее уже встречалось в прочитанных бумагах, подумал Барон. Он подозвал секретаря, и тот сразу вспомнил, что о корове в жилом доме писал в стихах Турбервилль:

К зиме становится земля промерзлой тут,На пастбище ни травы, ни другие злаки не растут.Тогда весь скот — овца, и жеребенок, и корова —Зимует там, где спит мужик, все вместе под одним и тем же кровом.Мужик как жизнью дорожит своей скотинойИ бережет ее от холодов зимою длинной. 

Европейский замок

Не было ничего лучше ночлега в замке гостеприимного и богатого хозяина. Путники по ровной дороге зигзагами поднимались на холм, где располагался замок. Вперед высылался гонец с почтительной просьбой к хозяину пустить переночевать. Стража раскрывала наружные ворота. Пройдя через эти ворота, посетители миновали скотный двор и иные хозяйственные сооружения и подходили ко рву, опоясывавшему замок. Опускался подъемный мост, открывались еще одни ворота, и посетители через узкую крытую галерею попадали во внутренний, парадный двор. Он часто бывал украшен зеленой лужайкой, колодцем и липой, любимым деревом народов, чьим родным языком был немецкий.

Возле стены находилась сторожевая башня, где коротала время караульная стража и где обитатели замка могли найти последнее пристанище в случае штурма. Двор окружали главные жилые строения. Центральной частью главного дома была большая зала. В нее вводили гостей и старались убрать красиво. В самых торжественных случаях пол в ней устилали коврами, а стены обивали шитыми обоями. Летом пол усыпали цветами, а в другое время — сухим тростником. Вдоль стен тянулись широкие лавки, на которых лежали тюфяки и перины. От дворца отделялось жилище женщин, которое состояло по меньшей мере из трех покоев: комнаты, где хозяйка спала и куда приходил ее супруг; комнаты для рукоделья, которою хозяйка разделяла со своими служанками; и, наконец, спальни служанок. Должно было быть отдельное помещение для детей, а часто и не одно.

Кроме того, в замке была, разумеется, кухня с большой плитой посередине помещения, с громадным камином, где без труда можно было над открытым огнем жарить крупного гуся или молодого барашка. По стенам кухни была развешана утварь, стояли лавки, разделочные столы, бочки и сосуды с водой. К кухне примыкала маленькая комната, в которой мог жить повар. Его кровать пряталась за дверьми шкафа и ее не было видно снаружи. В поварской комнате всегда было тепло от очага, но душновато, так как в ней не было окна. Там же была и кладовая комната, где хранились припасы, необходимые для недолгого времени или те, которых в силу их дороговизны бывало немного — пряности, например. Припасы, количество которых должно было быть значительным, и для хранения которых требовался холод, держали внизу, в подвалах и погребах. В стене, выходящей на внешний ров, был проделан специальный проем с желобом для сброса нечистот.

Комнаты, примыкавшие к кухне, были самыми теплыми в замке, так как нередко от очага прокладывалась широкая труба, по которой поступал горячий воздух.