Кржижановский - Владимир Петрович Карцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Орган этот есть видоизмененная и пополненная комиссия ГОЭЛРО».
В конце ноября лондонская «Таймс» опубликовала интервью с писателем Гербертом Уэллсом, недавно посетившим Россию и встречавшимся с Лениным. Наряду с весьма лестными характеристиками большевистского правительства, «самого бесхитростного правительства в мире», «самого честного, трудолюбивого и пуритански чистого», наряду с обвинениями Запада и «бездарной эмиграции» в бедах России Уэллс, человек прямой и искренний, написал:
«Ленин хотя и отрицает, как правоверный марксист, всякие утопии, — в конце концов сам вдался в электрическую утопию… Можно ли вообразить более смелый проект в обширной плоской стране с бесконечными лесами и неграмотными мужиками, с ничтожным развитием техники и с умирающей промышленностью…»
Ленин, узнав о мнении Уэллса, немного расстроился.
— Не вовремя, — сказал он. — Лет через десять Уэллс, фантаст и мечтатель, приедет сюда, увидит все собственными глазами, убедится в нашей правоте. Но нам тогда это будет так неважно. А сейчас он мешает увлечь массы. Не хватило воображения у Уэллса. Но у делегатов съезда — уверен — хватит!
САМЫЙ СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ
Утром 22 декабря со всех концов Москвы двинулись к Большому театру делегаты VIII Всероссийского съезда Советов.
Глеб Максимилианович влился в эту людскую реку, шагал среди незнакомых, но близких ему людей. Он мог бы поехать на автомобиле, но не сделал этого: хотел еще раз продумать доклад. Не слишком ли учен? Сложен? Загроможден цифрами? Как отнесутся к этим научным изысканиям люди, бодро шагающие рядом с ним?
«Поймут, — думал он. — Может быть, даже лучше поймут, чем некоторые профессора и фантасты. Они нам верят…»
Было холодно даже для декабря. Игра стихий вызывала необычайное небесное явление: солнце встало в тумане, его поддерживали красные столбы. В прозрачной дымке светились розовым светом покрытые инеем дома и деревья. В груди Глеба Максимилиановича нарастало волнение…
Из тихого розового утра появлялись на ступенях Большого театра резкие тени. Делегаты предъявляли мандаты, проходили в маленькое нижнее фойе, регистрировались, встречали знакомых, рассказывали о родных местах, о товарищах, о новых потерях. Зал был переполнен. Съезд открылся.
…Все встали, грохоча стульями и сапогами, стояли молча, тихо, когда вспоминали погибших.
Выступил Ленин. Многие видели его впервые — портреты были редки.
— Мы здесь присутствуем, — говорил он, — при весьма крупном переломе, который во всяком случае свидетельствует о начале больших успехов Советской власти. На трибуне Всероссийских съездов будут впредь появляться не только политики и администраторы, но и инженеры и агрономы. Это начало самой счастливой эпохи, когда политики будет становиться все меньше и меньше, о политике будут говорить реже и не так длинно, а больше будут говорить инженеры и агрономы.
Ильич говорил о возрождении страны, о том, что надлежит поставить на новые рельсы всю промышленность, транспорт, сельское хозяйство. Неожиданно в его руках оказалась книга. Глеб Максимилианович легко узнал в ней труды комиссии ГОЭЛРО — «План электрификации».
Увесистый том в 672 страницы, с колоссальным числом схем и графиков был издан в срок. К книге прилагалась «Схематическая карта электрификации России», напечатанная в несколько цветов, — вызывающая типографская лихость!
Ленин продолжал:
— Мы имеем перед собой результаты работ Государственной комиссии по электрификации России в виде этого томика, который всем вам сегодня или завтра будет роздан. Я надеюсь, что вы этого томика не испугаетесь. Я думаю, что мне нетрудно будет убедить вас в особенном значении этого томика. На мой взгляд, это — наша вторая программа партии.
Зал замер.
— Наша программа партии не может оставаться только программой партии. Она должна превратиться в программу нашего хозяйственного строительства, иначе она не годна и как программа партии. Она должна дополниться второй программой партии, планом работ по воссозданию всего народного хозяйства и доведению его до современной техники…
Коммунизм — это есть Советская власть плюс электрификация всей страны… Мы доведем дело до того, чтобы хозяйственная база из мелкокрестьянской перешла в крупнопромышленную. Только тогда, когда страна будет электрифицирована, когда под промышленность, сельское хозяйство и транспорт будет подведена техническая база современной крупной промышленности, только тогда мы победим окончательно…
Долго не смолкали в зале бурные аплодисменты…
День 26 декабря должен был стать для Глеба Максимилиановича и для всех стоящих за ним великим днем триумфа или провала. Перед заседанием на него накатывалось необычайное волнение.
Дощатый (прощупывались стыки и щели) стол Президиума был установлен на столь хорошо знакомой (правда со стороны зрительного зала) сцене. Кумачовая скатерть нависала над просцениумом, выделялась огнями рампы в полумраке зала, где светили красные нити недопитанных электрических ламп.
Рядом со столом была устроена импровизированная кафедра, тоже покрытая кумачом, рядом стоял столик для стенографистки.
…Продолжались прения по докладу Ильича. Когда один из выступающих проходил прямо перед Президиумом к кафедре, Глеб Максимилианович вдруг узнал его… Это же Дан! Боже мой, сколько лет прошло с тех памятных — весьма памятных — встреч в Женеве. Неприятных встреч времен раскола партии. Дан погрузнел, погрубел, постарел. Это уже не тот денди, которого знавал Глеб. Сейчас на нем китель военного врача. Выступает от меньшевиков.
— Полоса новых войн… Господство принуждения и насилия — это такие вопросы, по которым агрономы и инженеры не могут сказать решающего слова. Разве важно — много или мало у нас электрических ламп? Агрономам и инженерам рано на политическую трибуну…
Все это было так естественно для Дана, что Глеб Максимилианович даже не разозлился. Съезд великодушно добавил Дану время, но отношение к нему было явно недоброжелательным.
За предложенную им резолюцию голосовал всего один человек — он сам.
За Даном выступил эсер Вольский, за ним беспартийный питерский рабочий Юхневич.
Вот с заключительным словом выступает Ильич. Он, конечно, не может пройти мимо выступлений Дана и Вольского.
— …Партии меньшевиков и эсеров… представляют такую группировку разношерстных частей, такой постоянный переход одной части к другой, который делает из них вольных или невольных, сознательных или бессознательных пособников международного империализма… Ни меньшевики, ни эсеры не говорят: «Вот нужда, вот нищета крестьян и рабочих, а вот путь, как выйти из этой нищеты…»
Съезд продолжался. Неуклонно, неудержимо приближалась очередь Кржижановского. И вот Михаил Иванович Калинин обращается в его сторону. Глеб Максимилианович внезапно теряется. Он знает лишь, что надо двигаться к кафедре. Поднялся, под взглядами тысяч настороженных глаз прошел позади Президиума. Глеб Максимилианович вдруг понял, что он забыл продумать формулу обращения к залу. Товарищи? Граждане? Решил сразу приступить к тексту.
