Лестница Шильда, роман - Грег Иган

― Если этот слой уходит вниз хотя бы на сотню километров, я свихнусь, — сказал Чикайя.

― Можно Замедлить себя, — предложила Мариама. — Ничего важного не пропустим. Корабль ускорит нас мгновенно, если понадобится.

― Я знаю. Мне бы не хотелось. Мне почему-то кажется, что это неправильно.

― Как спать на вахте?

― Угу.

Но через три дня он согласился. Зафиксированная толщина пчелиных сот уже составляла около сантиметра, что соответствовало световому году, а глубина проникновения передовых зондов -  всего лишь около микрометра. Им не о чем было думать и нечего делать. Пока что-нибудь не переменится само собой, оставалось только ждать.

― Смотри сама из Замедления не выпади, — предупредил он Мариаму.

― И чего ради? — Она указала на спартански скудный пейзаж за окном. — По сравнению с этим зима на Тураеве восхитительно разнообразна.

Чикайя отдал команду, и пчелиные соты расплылись, палитра ложных цветов, которыми были условно раскрашены вендеки, -  даром что тем же цветам уже дюжину раз присваивались новые значения, — слилась в однородное янтарное сияние. Это было как лететь верхом на пуле через патоку. Над их головами планковские черви поползли вспять, потом вперед, снова за что-то зацепились и замерли. «Сарумпет» потихоньку двигался в прежнем направлении, но в замедленном времени преследователи казались даже ближе, чем до того, а преимущество — еще более шатким.

По мере того, как Замедление углублялось, их продвижение пошло веселей. После наносекунды по обычному времени Этой Стороны они вроде бы оставили планковских червей далеко позади. Когда миновала микросекунда, черви вообще исчезли из поля обзора зондографов, и в окрестном мире не осталось ничего, кроме самого «Сарумпета» и того, по чему он скользил вперед — больше всего напоминавшего наполненный медом пищевод огромной пчелы.

Когда прошло шестьдесят микросекунд, библиокомплект издал сигнал тревоги, и корабль разогнал их до обычной скорости восприятия.

«Сарумпет» остановился посредине ячейки, переполненной бледно-голубыми вендеками.

― Зонды не смогли пробиться дальше, — сообщила библиотека. — Мы наткнулись на новый барьер: что бы за ним ни находилось, оно в количественном отношении весьма отличается от популяционных вендекосмесей, с которыми мы имели дело до сих пор.

Чикайя вгляделся во мрак, будто его глаза могли что-то различить там, где оказались бессильны зонды, по чьим данным и формировалась виртуальная картинка.

― Опять что-то новенькое? — нахмурилась Мариама.

― У меня нет предположений, что бы это могло быть. Зонды не отражаются от нового барьера. Мной сделана попытка их переконфигурировать, впрочем, безуспешная. Все, что я посылаю глубже, просто исчезает без следа.

При гигантском объеме заложенной в него информации и колоссальных скоростях ее обработки библиокомплект в конечном счете не мог служить ничем иным, кроме как очень большим хранилищем данных. Что-нибудь совершенно новое он даже осознать бы толком не смог; в отличие от пополнявших библиотеки людей.

Они сели обсуждать дальнейшие варианты. Чикайя кое-чего нахватался от экспертов его фракции, а Мариама усвоила даже больше. Тем не менее им остро не хватало общества коллег. На «Риндлере» любая вновь высказанная идея немедленно вызывала деятельный отклик у других.

Недели пробегали в спорах и экспериментах. В конце концов они решили время от времени забываться сном на час или около того. Конечно, симулированные тела не нуждались в отдыхе, но ведь разумы остались структурированы так, что лучше всего работали в режиме периодического забытья. Библиокомплект скрупулезно анализировал обновлявшиеся списки возможностей, сортировал их по квантовым состояниям, исключая те, что могли бы утащить за собой в неведомое все зонды до единого, и выискивал новый дизайн, который бы позволил избежать такой судьбы и гарантировать, что хотя бы часть зондов вернется с новыми данными.

И все бесполезно. Тьма под ними оставалась непостижимой.

У них не было способа узнать, сколько еще времени в запасе, пока планковские черви не хлынут и в это окружение. Пребывая в скверном настроении, Чикайя подчас утешал себя мыслью, что, буде они здесь погибнут, планковские черви скорее всего разделят их судьбу. Пребывая в настроении еще худшем, он отваживался рассмотреть возможность, что слепая мутация наконец откроет червям путь и сквозь эту преграду, туда, куда бессильны доставить их страстное желание и заемная изобретательность.

На тридцать седьмой день Чикайя проснулся и огляделся кругом. Они испробовали множество декораций в надежде оживить вдохновение, но ни прогулка по лесу, ни подъем в горы, ни заплыв через озаренное солнцем озеро не привели к желанному ответу, поэтому они прекратили вытряхивать из памяти фальшивые декорации и вернулись к неумолимому правдоподобию. Они застряли в уродливой бесплодной выемке рябой кожуры плода, бывшего чужой вселенной, и дожидались теперь, пока стенки ее не пробуравит шум миллиарда потоков хищной шуги.

Мариама ободряюще улыбнулась.

― Видел пророческие сны?

― Боюсь, что нет. — Ему снилось, что он превратился в сапера-недоучку из легенды и должен обезвредить бомбу совершенно незнакомого типа, падавшую в затененное пространство, под которым могло скрываться все что угодно — от пустыни до огромного некрополя.

― Тогда моя очередь. Давай вставай.

― Я встану. Сейчас. — Она могла бы с легкостью вообразить отдельное ложе для себя, но старалась придерживаться внутренней дисциплины.

Чикайя снова смежил веки. Сон больше не освежал его, но все еще оставался прибежищем. Он с самого начала понимал, что борьба их имеет донкихотский характер, но не мог себе и представить столь удручающего финала. Последние свои дни они тратят, исписывая уравнениями бумажные самолетики и запуская их в пропасть.

Уплывая обратно в полудрему, он представил себе, как собирает в охапку кучу никому не нужной бумаги и швыряет ее с борта «Сарумпета» в черную бездну. Если бы волею случая часть этого мусора проникла в иной мир, он бы никогда не узнал, какая именно.