Нищета. Часть первая - Луиза Мишель

Граф Поль, разочарованный светской суетой, вполне довольствовался своим неприхотливым житьем. Он наслаждался безмятежным покоем, и если иногда при виде дочери его широкий лоб все же морщился от разных докучливых мыслей, он говорил себе: «Пустяки! Ей всего семнадцать, и она очаровательна. Кто знает, не поможет ли ей несравненная красота найти хорошего мужа? Ее мать не была такой красивой; однако я женился без приданого…» И, вздыхая, он прибавлял про себя: «Все равно, мне хотелось бы самому выбрать зятя!»

— Здравствуйте, дорогой господин де ла Рош-Брюн, — сказал Мадозе, входя. — Простите, что я без доклада. Черт побери, вы не виноваты, милейший, что у нас нет ни передней, ни дворецкого, докладывающего о приходе гостей. Неважно! Милости просим.

Граф многозначительно переглянулся с Валентиной, и она предложила посетителю кресло. Мадозе сел, но прежде, по своему обыкновению, с мольбой посмотрел на девушку. Та ответила холодным взглядом.

Валентина незаметно убрала со стола три пустых чашки: так как четвертой не было, то приглашать гостя к столу оказалось невозможным. Но Мадозе понял это на свой лад. «Ах, так! — подумал он. — Они брезгают разделить трапезу с мужланом… Какие упрямые люди! Неужели, несмотря на столько отрубленных голов, они до сих пор не поняли, что третье сословие — это сила: вчера она возводила на эшафот, сегодня владеет золотом, а завтра, быть может, в ее руках будет и армия!»

Он улыбнулся, как можно слаще, склонил голову, как можно вежливее, и начал:

— Господин де ла Рош-Брюн, я приехал к вам с целью избавить от другого, куда более неприятного визита. Если вы не собираетесь сейчас воспользоваться правом выкупа заложенного вами имения…

— Очень благодарен, — прервал его граф, — я действительно не имею теперь этой возможности. И вы, конечно, столь любезны, что явились сообщить мне о дальнейшей отсрочке, как мы условились месяц назад?

— Увы, дорогой граф, — ответил Мадозе, играя тростью с золотым набалдашником, — человек предполагает, а бог располагает…

Граф побледнел. Однако, с простодушием честного человека, которому трудно поверить в людскую низость, он оправился и сказал:

— Значит, милый мой Мадозе, прежде чем подписать документ об отсрочке, вы хотите установить окончательный день платежа? Мне не понадобится много времени, чтобы уплатить вам долг: я продам на сруб весь свой парк и через два месяца рассчитаюсь с вами. Правда, сейчас не сезон рубки, но это несущественно; я хотел бы поскорее покончить с этим делом. Итак, решено? Вы предоставите мне двухмесячную отсрочку?

— Крайне огорчен, дорогой граф, что не могу пойти вам навстречу, но…

— Как, черт побери? Вопреки нашей договоренности, вы хотите…

— Виноват, господин де ла Рош-Брюн, эта договоренность изложена в письменной форме, и, к сожалению, теперь мое дело — сторона. Как бы мы сейчас с вами ни порешили на словах, я уже не в состоянии что-либо изменить в подписанном вами документе, так как больше не являюсь вашим кредитором.

— Будьте любезны объясниться, господин Мадозе! Выражайтесь яснее! Мне не нравятся загадки, ответом на которые для меня служит слово «разорение», а для вас…

— А для меня?..

— Вероятно, слово «прибыль», сударь. Но сейчас не о вас речь. Соблаговолите сказать, почему я более не ваш должник и в чьи руки вы передали мой долг?

— Я перестал быть вашим кредитором потому, что, как вам известно, две недели назад купил поместье Понт-Эстрад с четырьмя фермами.

— Не знал об этом. Но при чем тут я?

— Очень даже при чем, сударь. Раз уж вы требуете у меня объяснений, то знайте, что это поместье со всеми угодьями продано мне с торгов за пятьсот двадцать две тысячи франков.

Названная сумма сама по себе была огромна; в Оверни же, где богачей немного, она казалась колоссальной. Услышав цифру, обе девушки широко раскрыли глаза. Мадозе, с радостью отметив произведенное впечатление, продолжал:

— Такой капитал не всегда найдется в сундуке мелкого собственника вроде меня. Пришлось доставать деньги любыми путями, и я, господин де ла Рош-Брюн, согласился за наличные деньги перевести ваш долг на имя того лица, которое мне порекомендовал нотариус. Вас должны были уведомить о переводе долга, но, очевидно, из-за небрежности нотариуса…

— И, по-видимому, этот человек, которому вы, не предупредив меня, передали право выгнать нас из Рош-Брюна, отказывается дать отсрочку? — заметил граф Поль, саркастически улыбнувшись.

— Да, отказывается.

Граф бессильно опустил руки. Наступило молчание. Его нарушила Валентина, обратившись к Мадозе.

— Значит, вы привезли нам весть о разорении и нищете?

— Возможно, мадемуазель. Все зависит от обстоятельств.

Снова воцарилось молчание.

— Правда, я ничего не понимаю в делах, — сказала наконец Валентина, — но мне кажется, сударь, что такому богатому человеку, как вы, нетрудно было бы занять где-нибудь недостающие двадцать тысяч!

Делец злорадно осклабился.

— Так вы думаете, — спросил он, пристально глядя на девушку, — что я мог бы их занять?

— Послушайте, Мадозе, — вмешался граф, — выложите карты на стол, прошу вас! Если вы позволили себе нарушить законы справедливости, отступиться от своего слова, стало быть, у вас есть причина. Вы хотите что-то от нас получить, собираетесь предложить какую-то сделку. Зная, как я дорожу Рош-Брюном, вы решили воспользоваться моею привязанностью к этим руинам, где покоится прах моих предков. Если я угадал, то скажите прямо о своих претензиях.

— Не оскорбляйте меня, полагая, что мною руководят низменные помыслы! Я докажу, что это не так. Единственное, чего я хочу, это быть полезным вам, если вы согласитесь принять мои услуги.

Граф покраснел, вспомнив, как он говорил своему кредитору, что может иметь с ним только деловые отношения.

— Следовательно, — спросил он, — вы хотите выручить нас из беды безвозмездно?

— Нет. Сейчас вы узнаете, какую цену я потребую за свою услугу.

Валентина посмотрела на Мадозе сурово, почти презрительно.

— Послушайте, — продолжал делец, как бы отвечая на взгляд девушки, — я не дворянин, и мне на каждом шагу дают это чувствовать. Для вас я лишь разбогатевший простолюдин. Буду называть вещи своими именами, не стану притворяться ни бескорыстным, ни движимым одной любовью. Итак, граф, буду откровенен: ваша знатность заставит людей больше уважать мои экю, а мои экю придадут вашей знатности новый блеск. У меня свыше миллиона; мне тридцать лет; я люблю мадемуазель Валентину и согласен жениться на ней без всякого другого приданого, кроме ваших долгов; я их уплачу в день заключения брачного контракта. Вас это устраивает, господин де ла Рош-Брюн?