Любовь, Конец Света и глупости всякие - Людмила Сидорофф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это не вся сказка, а лишь часть той, которую я сочинять пока не закончила, Танька...
— А про что будет вся? Про продавщицу?
— Про Любовь, Конец Света и глупости всякие…
— А герои кто?
— Да их несколько там. Но главных — двое.
— Ну понятно, что двое, раз про любовь, — Танька ставила смайлик, впечатывала с новой строки, — хорошо, что не трое, — подмигивала другим смайликом, смущалась и нажимала DELETE, пока смайлик и строчка не исчезали. — И они вдвоем спасут мир от конца света, да?
— И будут жить потом вместе долго и счастливо и умрут в один день.
«Всё как в сказке, — хмыкала Танька, открывая файл с новым письмом от Варвары, — жалко, что в жизни так не бывает».
— Пойду читать продолжение сказки. До завтра.
— Танька… Спокойной ночи.
Очередной сюжет начинался словами: «Инопланетянина звали Любимый…»
«Ага, вот и главный герой появился», — улыбнулась Танька.
…и он тщательно оформлял это новое имя в бюрократических инстанциях. Перемена имени была частью хитрого замысла, основанного на его представлениях о женских особях планеты Земля.
Любимый считал, что землянки очень зависимы от слов, слова их завораживают и перестраивают весь их организм. Поэтому, если они будут постоянно обращаться к собеседнику как к любимому, то, безусловно, его полюбят — никуда не денутся.
«Ну и дурак», — усмехнулась Танька. Она вон звала мужа «honey»[141], по привычке, но милее и слаще от этого Робин не становился.
А ему только это и нужно было — он на Землю летел жену себе выбирать, как иногда горожане ищут в жены дурочек деревенских, без претензий и не избалованных. Фокус с именем Любимый использовал для подстраховки, а вообще считал, что, узнав о приближающемся Конце Света, любая землянка полюбит его на всю жизнь из благодарности.
«В Москву, в Москву лети, Любимый! — хихикала Танька. — Может быть, там еще твой фокус с именем и пройдет. В Англии — вряд ли, тут я на себе проверила. Только Варвару мою в Москве не трогай, будь добр…»
Уж не вслух ли она подумала о Варваре «моя», что даже Робин недовольно зашевелился на своей стороне кровати? Отложила письмо, не дочитав, погасила свет, точно зная, что приснится ей звездолет, на котором Любимый летит к Варваре.
Снились все элементы мещанской роскоши — инопланетянин, должно быть, предполагал, что на Земле все женщины будут тащиться от золота, хрусталя, расшитых подушек, колокольчиков, бабочек, птичек и круглых леденцов на палочке. В отделанной розовой кожей и серебром кабине светились мониторы и циферблаты в виде сердечек, а рычаги и тумблеры имели такие формы, что и смотреть было стыдно. И словно в видеоролике, сон озвучивал хрипловатый голос:
Конкурс на лучший дизайн интерьера его звездолета был объявлен в гламурном журнале для девочек. Победительницу наградили поездкой на модный курорт и обедом со знаменитым артистом. Все расходы Любимый оплачивал щедро, но при этом все контролировал, что привело к скандалу между ним и тем самым артистом. Был возбужден судебный иск — победил Любимый, наняв двадцать лучших юристов, — он легко мог это себе позволить. Его богатство никаким артистам не снилось, даже самым что ни на есть знаменитым, так что желающих выйти за него замуж было бы сколько угодно, если бы не обладал он невзрачной внешностью, тяжелой походкой и гнусным характером.
Инопланетянин с кошмарной рожей, в шелковом белом халате, вышитом серебристым и розовым, расхаживал по звездолету и контролировал ситуацию. Он смотрел на приборы, проверял запасы провизии; слюнявя палец, листал молескин и шевелил губой. Он ходил и топал, правой рукой размахивал и прижимал молескин к бедру левой рукой. В зеркалах на стенах отражались то полы халата, то волосатая рука, то ноздри над крупной губой, а то и вся его рожа, ужасно похожая на… похожая на… Бли-ин!! Так это же Робин!
Танька в смятении подскочила и громко задышала. «Приснится же, прости господи…» Села и огляделась. Лицо ее «Любимого» скрывало оранжевое одеяло. Циферблат на его столике показывал полшестого. «Через пятнадцать минут вставать все равно...» Танька зашлепала в ванную.
«Рожа у Робина, впрочем, вполне пристойная, — сонными пальцами она крутила кран, чтобы напоить Кошку. — Грех назвать рожей, лицо как лицо, было б противное — замуж не вышла бы. А вот походка… Интересно, с него ли Варвара списала походку Любимого или она такого не сочиняла, а это приснилось все?»
Пытаясь стряхнуть остатки сна, Танька завращала головой: вверх-вниз, вправо-влево, беглым взглядом заскользила от лампочек на потолке до тапочек на ногах, от кабинки с душем до угла с унитазом; она ждала, пока Кошка утолит наконец свою жажду. Но «Ее Высочество» все пила и никак не могла напиться, и голова «прислуги» продолжала вращаться от душа до унитаза и дальше — по часовой стрелке — от валика с туалетной бумагой к стопке книг на полу. Стопка принадлежала Робину (как истинный англичанин, он любил читать в транспорте и в туалете).
«Race Against Time[142], — усмехнулась Танька, прочтя верхний заголовок. — Мда-а-а… На унитазе как раз удобно гоняться against time». Она взяла в руки книжку юмористических виршей — подзаголовок чуть более мелким шрифтом предлагал советы желающим: «Как получить инфаркт»[143].
«Life is short.
You could die tomorrow»[144], —
утверждали первые две строчки открытой наугад страницы. «Точно!» — согласилась Танька и продолжила читать:
«Remind yourself of this
by regularly attending funerals.
There is no need to stay for the whole service,
This would be wasting time.
Arrange for your phone to ring
Shortly after the service begins
Giving you an excuse to leave[145]».
«Что мой благоверный и сделал однажды. Очевидно, принял родной английский юмор в прямом смысле — как руководство к действию», — Танькины глаза сузились от внезапной обиды: вот, значит, куда он спешил с Олежкиных похорон… А она-то с чего поверила — на каких вообще совещаниях он когда-либо нужен был? Даже в Москву его командировали небось, чтобы в лондонском офисе глаза не мозолил, а как только вернулся обратно, так и уволили сразу. И с тех пор он ничем не занимался, если не считать прогулок, скакалки да чтения в туалете. Лучше б устроился на работу, может, узнал бы, что такое настоящее совещание, иначе ведь так и вся жизнь пройдет, «you could die tomorrow»…
Последнее слово выхваченной из текста фразы вдруг переключило мысли на другого англичанина: «А интересно, вот Ларику пришло бы в голову подобным образом удрать с похорон?» Он вообще-то, в отличие от Робина, был весьма востребован на многочисленных совещаниях, Танька знала об этом не только из последней его эсэмэски, но ответ тем не менее казался ей однозначным: нет, Ларик так бы не поступил. Он вполне мог дурацкие вирши наизусть выучить и щегольнуть потом юмором на какой-нибудь вечеринке, но предательски удрать с похорон он себе не позволил бы. Даже если не у его жены хоронили бы самого близкого родственника. Ларик — другой просто, он действительно умный, общительный, к тому же прекрасный друг и наверняка один из тех редких мужей, которые for better for worse, for richer for poorer, in sickness and in health[146] — в общем, он настоящий мужчина, не то что некоторые.
«Tomorrow» на открытой странице опять замаячило перед глазами, напоминая о давно обещанном «завтра», но ее представлению о настоящих (женатых) мужчинах, как ни странно, не противоречило. Скорее наоборот — раз уж муж «настоящим мужчиной» не оказался, так назло ему пусть другой будет. «Позвоню и скажу Ларику, что то самое “завтра” пришло».
Она захлопнула книжку. Давно пора воздать Робину по заслугам — он ее на похоронах брата бросил, да и после моральной поддержки не оказал. По большому счету, он интереса к ней не проявлял, могла бы хоть с целым полком гвардейцев переспать, ему небось пофиг, но... Но почему, черт возьми, гадкое чувство вины накатило, едва только всерьез подумала о том, чтобы изменить ему с Лариком? И почему не ощутила ни грамма вины, когда действительно изменила однажды, переспав с женщиной? Весь неуемный стыд за ту ночь с Варварой был у нее не перед Робином вовсе... А теперь, когда не шутки ради она почти решилась согрешить с мужчиной, мораль забарабанила по голове Седьмой Заповедью[147].
Любая порядочная и здравомыслящая женщина могла бы сказать ей, что изменять законному мужу нехорошо, а одна объяснила бы — просто, доходчиво и с примером из личного опыта, — какой риск может таить в себе даже намек на прелюбодеяние. Но далеко находилась та женщина: от Таньки — на расстоянии тысяч миль, а от своего личного опыта — намного дальше. Замужество выпадало ей только в прошлой жизни, ну а про грехи в нынешнем воплощении — уж чья бы корова мычала.
Бывшая брутянка, а в менее отдаленном прошлом — московская продавщица вложила немало своей незамужней энергии в новый дом, который построила в приступе социопатии. Не только из опыта прошлой торговли она твердо знала, что люди гнусны и с каждым днем все гнуснее становятся, так что, добившись наконец всего, чего хотела, она вполне могла наслаждаться роскошью и одиночеством. Но — неожиданно для себя самой — Маруся затосковала. «Уж не психическое ли у меня расстройство?» — встревожилась продавщица и вызвала на дом врача.
