Товарищи - Анатолий Калинин

Хачиму Теунову

Опять меня струя нарзанаЗнобит, бодрит и горячит,И надо мною из туманаГора двугорбая торчит.

Вдали ее я не тоскую(И лгать об этом не рискую),Мне дорог мой казачий дом,Но почему же так волнуетМираж на фоне голубом.

Твоим степям, земля донская,Не изменить мне никогда,Но если есть еще какаяЗемля, до боли мне родная,То это только Кабарда.

Я каждой клеточкою русскийИ не хотел бы быть иным,А все же там, в ущелье узком,Живет под шапкою ЭльбрусскойМой брат по имени Хачим.

Уже я уставалОт этой англо-русской,С узором мавританского резца,Надменной старины,Изысканной, безвкусной,Под сводом Воронцовского дворца;Ужо меня извелИ голос этот нудныйЭкскурсовода нашего, покаЗа ним я не набрелНа мраморное чудоС улыбкой, сбереженной на века.Все изменилось вдругИ встрепенулось сразу,И явственно сумел я уловитьВитавшее вокруг,Подвластное приказуИз этих самых уст: «Гори, письмо любви».По стенам залБлеснуло, пробежалоИ замерло во мне и для меня,Толпы глазеющейНе стало в залах,И мрамор запылалПри тусклом свете дня.И тем же страхом вновьНаместного вельможиПридворное лицо искажено,Что не горит любовьВ том пламени тревожном,Которому письмо обречено.И вот уже дворецПри этом озаренииПредставился в пропорциях своих,Как той любви венецИ совершенство генияКаменотесов русских, крепостных.

Нет, это все-таки не простоИ не случайно: с давних порСемья дельфинов, как дозор,К судам выходит у Фороса.И то, что в правилах игрыУ них играть по самой кромке,Где в море спрятались обломкиПодмытой штормами горы.Но, ради бога, вы, дельфины.На этой службе добротыДержитесь дальше от машины,Не преступайте вы черты,Не попадайте под винты.

Ваш Али-Баба, экскурсоводы,На меня давно уже наводитНекое подобие тоски…Слушайте, легенде вопреки:Со скалы, нависшей над источником,Загляделся турок на Фатьму,Умыкнуть ее он явно хочетИ умчать на скакуне во тьму.Но и впредь, с бессильною угрозойИ со страстью бронзового, онНа нее, отлитую из бронзы же,Со скалы глядеться обречен.Тут же бродят с жадными очамиУ каймы Мисхорского причалаДевушки, созревшие вполне,Чтобы их без выкупа умчалиВ горы на горячем скакуне.

Люблю, проснувшись спозаранокВ вагоне дальнем, из окнаУвидеть тихий полустанокГлазами теплыми от сна.С его фасадом довоенным,Кирпичной кладки на века,И с простоквашей непременнойУ вдов солдатских на лотках;С его барьером полосатымНа переезде полотнаИ небожителем усатымВ фуражке красного сукна;С его суровым семафором,Встающим издали, как перст,И желто-пламенным просторомПолей, раскинутых окрест.Вобрать в минуту бесконечностьРазлук, свиданий и страстейНа полустанке тихом… ВечностьПостигнув Родины своей.

Вот оно, сверкает из берез,Никуда не спрячешь и не денешь,И название такое, что до слез,Из духовки да и только: Сенеж.Говорят, что было Сёнеж иль Сенёж,Выбирай, какое интересней,Я согласен на любое, что ж,Только бы еще впридачу песню.Не такую, что повсюду на износЗа тобой, покуда помертвеешь,А с которой начинали сенокосИ любились до зари — на сене ж.Не такую, что под клекот барабанаДень и ночь с эстрад невпроворот,А такую, чтоб затягивала раныИ на ноги ставила сирот.И пока ты мертвый шлягер навсегдаНа живую песню не заменишь,Ты еще не озеро — вода,Хоть и называешься ты Сенеж.

Внучке Наташе

В стужу лютую подкрепитьсяПрилетает ко мне сквозь метельКаждый день златокрылая птицаПод названием свиристель.Терпеливо сидит перед форткойНа трепещущей ветке и ждет,Как хозяин ей хлебную коркуСо стола, отобедав, пошлет.А когда она прочь улетаетВ темный лес на крутом берегу,В благодарность она оставляетЧистой пробы перо на снегу.

Сквозь гул бессонницы столичнойМгновенно радостный испугИз сердца выжмет необычныйИ обласкает чуткий слухНе размножаемый с эстрадыИ днем и ночью на рассев,А одинокий и отрадныйВ ущелья каменной громадыС полей прокравшийся напев.Не то на свадьбе загулявший,Пока не меркли фонари.Не то без памяти торчавшийУ стен роддома до зариИль приезжавший их глубинки,На весь прославленный на мир,Идет по самой серединкеМосковской улицы пустынной,Пиджак внапашку, бригадир.Идет походкою неспешной,Как степью вешнею идет,И песню грустную и нежнуюО Доне-батюшке поет.

Б. Примерову

Твое ли это детство былоКнутом обвито, как ужом,Когда в лугах оно бродило,Отцовским балуясь рожком,С бахчи арбузы воровало,В копне крестилось на грозуИ звезды-звездочки считало,Пока в мечтах не засыпалоВ степи безбрежной на возу,Чтоб над рогами на подушкуПроплыть на ласковых руках,Заспав накрытую краюшкойПарного кружку молока.

Вот я и потерялТебя, мой черный,Мой скособоченный,С надломленным крылом,Недаром КарломКак-то нареченныйМоею дочерью,Двенадцатым притом.Вот и остался яС бравадой звонкой,Что в веки вечныеТебе уж не суметьС своим безжалостно,Не иначе подонкомТак изувеченным.Крылом своим взлететь.А тут еще печальС любимою женою:Ее ж и успокой,Пожалуйста, теперьС ее нечаянной —И все ж ее — виною,Что плотно за собойНе притворила дверь.А ты и подстерег,Недолго размышляя,И, старое пероРоняя на лету,Махнул через порог,Кренясь и набираяХромающим крыломВсе круче высоту,Бессовестно сбежавИз той своей вольеры,Что нынешней веснойНе покладая рукТебе сооружалИз сетки и фанерыНе кто-нибудь иной,А кандидат наук.И вот теперь с утра,Надежды не теряя,Спешу, как на пожар,К пролету я грачейНа пост среди двора,Тебя подстерегая,Как будто я радарС экранами очей.И с тех ночующихНа острове пернатых,Летящих через Дон,Я взора не свожу,И к каждому грачу,Что к вечеру обратноСлетаются на сон,Опять я выхожу.А стоит одному,Мою смущая душу,Совсем немного вдругЗамедлить свой полет,И я кричу емуОтчаянно: «Карлуша!»,И надо мной вокругСмеется весь народ.Неблагодарный карлик,Черный-черный,С когтями синими,Однажды невзначайИ все-таки недаромНареченныйВот этим именем,Нелепым для грача.Тебя ли не лечил,Тебя ли я не холил,И со стола таскалЯ лучшие куски,С тобой ли не делилПо-братски я неволю,Когда ты тосковал,Линяя от тоски?!И где бы ты нашелПодобные примеры,Когда с небрежностью,Как должному внималПод нашим кудряшом,Когда Борис ПримеровС улыбкой нежноюСтихи тебе читал.И все-таки втайнеЯ радуюсь такомуПобегу твоему,Хотя я и грущу,Все громче и во мнеГремят аэродромыИ что-то, не пойму,Все время я ищу.А если и сержусьЯ на тебя немного,То это сгоряча,И это я на вид,И это я боюсь,Что в дальнюю дорогуПора уже грачам,А ты ведь инвалид.И тоже в этот путьВлекомый властной силойПо звездам Млечности,Забудешь ты о том,Что вряд ли дотянутьДо Ганга или НилаДорогой ВечностиС хромающим крылом.Но если, с высотыПодоблачной срываясь,Начнешь ты уставатьНа раненом плече,Лети, Карлуша, тыОбратно, возвращаясьСо мною зимоватьДо будущих грачей.

Белозубый, смуглолицый,С носом, загнутым крючком,И в станице и в столицеОстаюсь я казаком.И в низовьях, и в верховьях,И на пашне, и в седле,И на сессии Верховной,Как положено, в Кремле.Не из лести, что в поклонахДомогается наград,А по чести, что от ДонаПолагается мандат.И не то чтобы умелой —Вот чего я не скажу, —А походкой все же смелойНа трибуну и всхожу.Назовитесь, кто б не замерНа трибуне той без словПод прицелом кинокамерИ биноклями послов.Но стою я перед светомПеред целым, не смущен,Потому что я не ветромНа нее был занесен.Сердца слушая удары,Я стою и не дрожу,Потому что не задаромЯ сюда принадлежу.И когда держу и речи,То навстречу сквозь векаМне мерцает издалечеСлед копытный Ермака.И не призраком загробным,А воочию встаютЗа спиной на месте ЛобномТе, что силу придают.Те, чьи головы казачьиОт веков катились с плеч,Чтоб сегодня не иначеИ за них держал я речь.И от имени Степана,Гордой стати не согнув,И устами Емельяна,С Дона тихого шагнув.

Опять синицы прилетелиКормиться к дому моему,Но что-то нету свиристели,И я не знаю почему.Или отныне край отлетныйЕе навек приворожил?Или охотник беззаботныйНа спор с друзьями подстрелил?Или теперь в избытке пищиВ лесу холодном и нагом?А может, стыдно ей, как нищей,С утра маячить под окном?Напрасно с коркою румянойЯ на ступеньки выхожу,Напрасно в мареве багряномЗа каждой тенью я слежу.Не виден крыльев шелестящихЗнакомый просверк золотой…Скорей, Наташа, возвращайсяС прекрасной птицею домой.

Нет, не любовью ряженой,Что ночи напролетКоровой бесфуражной«Шумел камыш» ревет,Без памяти, провинция,Тебя я полюбил,С тех пор как по станицамОхлюпкой[21] я пылил.За россыпь многоцветнуюВеселых куренейИ щедрость многодетнуюЗа золотом плетней;За жизнь твою несытуюУ мира на видуС воротами, открытымиНа радость и беду;За то, что с песней лучшеюОт солнышка до звездВсей силою могучеюВалила на покос;За радость бессекретнуюПо случаю обновИ гордость несусветнуюБосых твоих сынов,Которых ты рожалаВсе там же, на лугу,И там же провожалаНа отповедь врагу;За то, что нет пригожейТвоих ковыльных местИ нет нигде надежнейТвоих степных невест.

От века в век, от века в век,На вид приметливым не очень,В степи известен тем кермек,Что он цветет уже под осень.Еще тогда, когда просторНогайским гиком оглашался,Он на кургане, как костер,Огнем небесным возгорался.Он не померк, он не померк.Вот и теперь в степи ненастнойОдин-единственный кермекЗацвел на кладбище солдатском.

Тех, кто смотрит глазами тусклымиНа твою белизну как на грех,Ты не слушай, пожалуйста, тех.Падай, падай на землю русскую,Молодой ослепительный снег.Невесомый такой, порхающий,И с бубенчатым ветром вдвоемХороводы в степи затевающийНа моем на раздолье родном.На поля, обнаженные с осени,Упади, как лебяжий пух,И укрой их зеленые озимиОдеялом, как ласковый друг.Тех, кто смотрит глазами тусклымиНа твою белизну как на грех,Ты не слушай, пожалуйста, тех,Падай, падай на землю русскую,Молодой ослепительный снег.

Цветок родимых мест,Краса донских степей,Неужто ты исчезНа памяти моей,Когда ты в сенокосПод косами вздыхал,А после из-под косНа окнах расцветал.Неужто ты завял?А я-то, и любя,Навеки прозевалМеж войнами тебя,С седла не разгляделВ азарте на пути,Когда и ты успелС обочины уйти,С курганов отступилПод натиском огняИ выбился из сил,Под лемехом звеня,Померкнув под водойВ запруженной реке,Оставив надо мнойСвой отблеск на древке.

Никому я не прощал изменыИ себе бы тоже не простил…Но тебе я, сторож мой бессменный,Получается, сегодня изменил.Разрешил, чтоб на рассвете синем,Приманив тебя, мой верный пес,Мой знакомый в собственной машинеК новому хозяину отвез.Потому что по ночам бессоннымУ меня уже не стало силСлушать, как за сеткою, в загоне,Ты метался яростно и выл.Долгой ночью на ветру холодномБыл твой вой до боли невтерпеж,Я ж не мог пустить тебя свободно —Ты ведь слишком на волка похож.Не тебя ли тот же мой знакомый,Перейдя по льду наискосок,За Доном в дремучем буреломеИз норы за шиворот извлек.И не ты ли, быстро подрастаяНа харчах обильных, оскалятьСтал все чаще клык свой, забывая,Что с детьми не надо так играть.Я вхожу в загон твой опустевший,Я беру твою стальную нитьИ над всей землей очугуневшейНачинаю жалобно скулить.

Уже и не вызвать из памяти срока,Когда даже старый тоскующий котПокинул усадьбу… Одна лишь сорокаВсе так же упорно ее стережет.

Все так же, по саду летая, хлопочет,И ищет, и что-то клюет под кустом,А вспрыгнув на крышу, сердито стрекочетС заломленным ветром роскошным хвостом,

И, важной походкой по кромке шагая,Седого приезжего взор веселит,Родимому дому на миг придаваяНисколько не тронутый временем вид.

Сползая улицей станичнойВ развилок Дона и Донца,На острие страды пшеничнойТрепещет запах чебреца.

И в трюме тесном умещаясь,Плывет потом по быстрине,Под ветром низовым качаясьНа древней разинской волне.

Быть может, где-то разгружаяКорабль, пропахший чебрецом,Земляк, внезапно обмирая,В зерне зароется лицом.

Ночами особенно верится,Пусть и покажется странным, —По орбите моего сердцаВращается мироздание,И гулкие эти удары —Не просто сердцебиение,А это, когда радарыПринимают с планет сообщения.А когда груди колыханиеНеожиданно учащается,Значит, в моем мирозданииЧто-то такое случается:Беда на Большой Медведице,А может, где-нибудь ближе…И вот уже на моем сердцеПоявляются встречные вспышки,И бурные эти удары —Уже не сердцебиение,А космических кораблей стартыСквозь магнитное притяжение.

То ли на острове кто-то хохочет,Или то сыч на дальней усадьбеВечную память кому-то пророчит?А мне поспать бы. Мне поспать бы.

То ли звезде приспело родиться?Всех одиноких к сердцу прижать бы…Вот почему до рассвета не спится —Зова о помощи мне не проспать бы.

То ли вина перед вами, убитые,Жгучей слезою пожизненно гложет?То ли земля сорваться с орбиты,Если уснуть, без присмотра может?

То ли весенними пылкими горнамиЮность трубит, опять начинаясь,Или то одры под окнами черныеШумно вздыхают, меня дожидаясь?

Или над крышей пролетная птица,Или прошедшего стон ускользающий?Только на час бы всего и забыться…А что, если он-то и станет решающим?

Волной землетрясенияНа много верстМое сердцебиениеПод стук колес.Клубится, не кончаясь,И мой клубок,С планетою вращаясьК витку виток.Пока лишь голубуюТяну я нить,Беспечно я ликую,Что жить и жить,Нисколько не смущаясь,В тумане лет,Что пряжа, продолжаясь,Меняет цвет.Ах, синий ли, зеленый,Мне все милей,А в розовый влюблен яЕще сильней,Тем более что нежномуЧеред насталБыть цветом неизбежно,Который ал.Но вот уже и этотСовсем багров,Вращения планетыЗакон суров.Возврата не бывает,Темнеет нить.…А поезд продолжаетВперед спешить.Волной землетрясенияНа много верстМое сердцебиениеПод стук колес.

Не знаю лучшего мгновенияУ дня грядущего в ряду,Чем то, когда стихотворениеС утра рождается в саду,Когда оно росой жемчужнойС листа дремотного ползетИ первой нотой ненатужнойСкворцу отвагу придает,Когда оно в тумане к устьюСтруится, путаясь в лугу,И я один с своею грустьюСтою у времени в долгу.

Не терзай ты понапраснуРифму бедную, придетК предназначенному часуТа, что музою слывет.Не зови ее, не требуй,Ей одной известен срок,А настал — и прямо с небаМуза сразу на порог.И тогда уже, как птица,За спиной твоей онаНеотступно будет витьсяОт рассвета до темна.Все, что грезилось, подскажет,Все, что брезжило, найдет,Не предаст, и не откажет,И с намека все поймет.Будет верною до гроба,Но и ты, смотри, творец,Ни враждой своей, ни злобойНе сожги ее венец.

Александру Сунчмезову