Ковчег для Кареглазки (СИ) - Наседкин Евгений

На сердце у Гермеса вдруг стало легко и радостно. — Он мертв? Дайте посмотреть, — попросил он.

— У нас нет остановки по требованию, — ухмыльнулся лейтенант. — Кстати, еще обрадую — тебя очень ждут в Илионе. Босс хочет узнать подробнее об этом Синдикате. Это ж их аппарат я сбил?

Только вот Гермес уже не слышал — все его внимание сосредоточилось на задравшемся рукаве менаевского свитера, вернее, на родимом пятне на правом предплечье.

— Сигма?! У тебя родимое пятно в форме сигмы? — запинаясь, спросил он.

— Какая на хер сигма? — не понял выродок.

— Сигма. Это греческая буква, символизирующая Ахамот, первая буква ее имени. Она выглядит как «М», поставленная на ребро — как у тебя. И также, это сигилла — символ, который используется в магии.

— Ну и символ у этой ведьмы, — ухмыльнулся Менаев. — А почему не буква «А»? Почему не Альфа?

— Второе имя Ахамот — София. По-гречески это пишется «Σοφία», — начертил Гермес в воздухе.

— Отвали, — раздраженно ответил Гриша после паузы. — Это всего лишь физический дефект.

****

Лучи закатного солнца холерически пронизывали несущий вертолетный винт, а солнечные зайчики с упоением плясали на корпусе Ми-24 — так, как пляшут не нагулявшиеся тусовщики перед закрытием клуба в три утра.

Впереди, на фоне заснеженных гор, высились стены Нового Илиона, а сзади — оставалось Горноречье, отделенное от Новогорской долины резвым потоком Катуни. Именно там, на горнореченском берегу, как только исчезали солнечные лучи, шуршал вздыбленный грунт, лязгали подвальные двери и звенели железом канализационные люки, выпуская в послезакатный мир победителей естественного отбора в пяти последних сезонах. Краклы, трескуны, они же морфы — сотнями покидали свои убежища от ультрафиолета.

Король расправил широкие угловатые плечи и вытянул безглазую дынеподобную голову вслед улетевшему вертолету. Его хобот застрекотал, наэлектризовывая пространство и приведя в движение асимметричные шеренги адского войска.

****

— Гриша, каждый из нас делал что-то плохое и аморальное… то, о чем мы жалеем, — прошептала Крылова, плотно прижавшись к парню. — Только знай и помни: я тебя не осуждаю и не виню.

Они лежали связанные на вертолетном полу, чуть дальше была дочь с Цербером, который все еще не отошел от наркоза. Немного поодаль была Афродита.

— Мне самой по сей день снится роддом, в котором я была, — продолжила ученая. — Там произошла Вспышка… и я должна была погибнуть — или стать тварью, — глаза девушки налились мокрым блеском. — Меня спасли приемные родители — они отвлекли морфов. Они погибли, а я… я выбралась.

— Я не хочу об этом говорить, — поморщился Гриша, самопроизвольно сжав кулаки.

— Так не говори! — сказала Лена. — И не думай! Оставь это в прошлом. Нельзя держать внутри этот заряд, иначе мы все погибнем.

Менаев фыркнул, давая понять, что с него хватит. И все же странное чувство облегчения медленно, как тоненький зонд, проникло в мозг, распространяясь по нервной системе — унимая стыд и горечь травли. Каждый делал плохое… — проигрывалось в голове на автоповторе.

— Мы на месте! — заорал Сидоров. — Босс будет рад с вами повидаться.

Крылова испепелила его взглядом — ей хотелось выпустить лейтенанту-насильнику кишки.

— А вы зачем в аэропорт ехали? — ухмылялся Степан. — Куда лететь хотели-то?

— В Колонии, — ответ Гриши удивил девушку, она рассчитывала притвориться партизанами.

— Ахахах! — залился хохотом Сидоров. — Не, ну вы нормальные? Им там не до вас. На Ямал морфы прорвались. Новую землю без газа оставили. В Воркуте вообще было паршиво, столько людей полегло. Батурин вроде хотел бомбу скинуть, да Меч запретил.

— Там до сих пор бои, — добавил лейтенант. — Так что… я не жду благодарности, но вы мне обязаны — вы бы погибли там. Курить будешь? — он протянул пачку Менаеву.

— Спасибо, но нет. Я бросил, — отказался Гриша.

— Хочешь прожить подольше? Вряд ли получится, — ухмыльнулся Сидоров. — Кстати, а вы не знаете, куда Оскар запропастился? Нет? Ну, ладно — он часто приходит и уходит, когда заблагорассудится. А Босс нервничает. Исчез гаденыш — с позавчерашнего вечера. Ладно…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

****

Цербера на ферму, Милану — к Бергман. Мятежная супруга, выродок и эпилептичка — в Одеон, в котором только что закончился театральный вечер, а теперь стартовали кулачные бои. Сидоров раздал команды и удовлетворенно почесал за отстреленным ухом, направившись вслед за пленниками в армейский клуб. Босс будет доволен.

Горин активно мутузился на ринге, выплескивая гнев и выгоняя с потом алкоголь. Он закончил второй бой, свалив апперкотом молодого здоровенного татарина Тимура, и подустал — соперник вымотал его по-полной.

Увидев жену-изменщицу с хахалем, полковник немедленно оставил ринг, слегка обтерев лицо уже грязным полотенцем. Этим он еще больше размазал огромные черные круги на глазах — остатки обильного, уже потекшего грима, оставшегося после участия в «Кориолане». Зеркала, оставшиеся в зале после действа, импровизированно масштабировали эмоции, бурлившие внутри — пока он шел, его отражения становились похожи то на Ворона, то на помесь Джокера с Пеннивайзом, то на капитана Салазара, жаждущего отомстить Джеку Воробью.

Под гул переполненного зала Горин оказался возле пойманных беглецов, оценил взглядом перебинтованное плечо выродка, а затем обратился к жене — неожиданно любезным тоном.

— Привет, моя хорошая! — он улыбнулся, и свет софитов заиграл на мелких зубах. — Прости меня, дурака — я себе места не находил, переживал, как вы там с Милочкой.

Он был искренен — и он хотел бы помириться. Компромат на Креза заставил его пересмотреть события последних лет — оказалось, что ЛЕНА НЕ БЫЛА ВИНОВАТА в гибели Дани!

А ведь именно со смертью сына их отношения покатились кубарем в пропасть. Он срывался на жене, периодически применял силу и требовал родить ребенка, как воздаяние за то, чего лишился. Но теперь все точки расставлены. И он простит ее измену. Пора мириться, уже не тот возраст, чтоб обижаться, тем более, что сам виноват, — думал он.

— Илья, своим отъездом я сделала толстый намек, что не передумала, и развожусь с тобой, — процедила жена и взяла Менаева за руку, подав, так сказать, еще один сигнал.

Горин оскалился, чувствуя, как злость снова формирует взрывной шар внутри. Сейчас он бы с удовольствием оторвал подонку руку и скормил свиньям… но он засомневался в приемлемости такого поступка. Он и так много натворил на эмоциях… пока предостаточно.

— Да он — дитя! Мелкий пацан — зеленый, безответственный, беспринципный. Сколько ты его знаешь? Две недели? — полковник окинул выродка уничижительным взглядом. — Он не защитит тебя с Милой. Не прокормит. Он сбежит и бросит вас максимум через месяц-два. Он трутень, он… ЯЛОВЫЙ! Лена, ОН НЕ МУЖЧИНА!

— Я, конечно, все понимаю, — вклинился в разговор Гриша. — И растравленное сердце, и ревность… и обиду от поражения. Но какого хера ты несешь эту ахинею? Ниче, что ты старый вонючий козлина с вялым рычагом? Тебе помирать скоро — от инфаркта, рака или старперской срачки — а ты к молоденьким липнешь, как муха навозная…

В этот момент парень получил от Горина мощную оплеуху и со стоном свалился на пол. В зале послышалось перешептывание — и не слишком одобрительное.

— Послушай, салага, — в голове полковника возникла идея. — А слабо драться за свою любовь? Если это — ЛЮБОВЬ… Докажи, что ты мужчина — нет, не мне… своей женщине!

— Он ранен, прекрати! — оборвала его Крылова.

— Так у него же есть вторая рука. Или мужик должен сдаться, когда плечо поцарапано? — в зеленых глазах загорелись издевательские огоньки. — Плечо потянул — все, дорогая, на этой неделе сама принесешь воды, запрешь двери, поймаешь крысу и защитишь нас от тварей?!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Я тоже буду драться только одной рукой, — придумал Горин. — Вот такой гандикап… а ребята, — он обвел рукой зал, — они проконтролируют, чтоб был честный бой. За женщину нужно драться, — он уперся взглядом в нахмуренного Менаева. — Ну, что?!