Элегии и малые поэмы - Публий Назон

        Молнию ринуть, по тут ладан смягчал его дух.

        Если же кто невнимателен к нам, мы караем за это

        Тяжко, и гнев божества больше бывает вины.

305 Вспомни, как дальний огонь Мелеагра спалил Фестиада

        Лишь потому, что забыл Фебе он жертву возжечь:

        Или как флот Танталида держала та же богиня[466] —

        Дева, что мстила за свой презренный дважды алтарь.

        Горестный Ипполит, почтить не хотел ты Диону,

310 И растерзали тебя в бешенстве кони твои.

        Не перечислить потерь, навлеченных небрежным забвеньем!

        Так вот и мной пренебрег некогда римский сенат.

        Что было делать и как мне свое показать возмущенье?

        Неуваженье ко мне чем я могла отомстить?

315 В горе я презрела долг: перестала смотреть за полями,

        До плодовитых садов дела уж не было мне;

        Лилии никли в садах, на глазах засыхали фиалки,

        И увядал на стеблях ссохшийся красный шафран.

        Часто шептал мне Зефир: «Своего, тебе данного, вена

320 Ты не губи!», — но оно было ничто для меня.

        Были оливы в цвету — и губили их резкие ветры;

        Были посевы в цвету — град выбивал в них зерно;

        Лозы сулили вино — а небо чернело от Австров,

        И неожиданно вдруг ливень сбивал всю листву.

325 Я не хотела того: я в гневе своем не жестока;

        Но не заботилась я противоборствовать злу.

        Тут и решили отцы: коль будет год цветоносным, —

        Каждой весной божество чествовать будут мое.

        Был по душе мне обет. И вот Постумий и Лена,

330 С консулом консул вдвоем игры назначили мне».[467]

        Я собирался спросить, почему же такая игривость

        Царствует в Флорины дни, шутки вольней почему?

        Вспомнил, однако же, вовремя я, как приветлива Флора,

        Вспомнил, что это она шлет нам дары для услад:

335 Все за столами себе венками виски оплетают,

        Всюду на светлых столах видны покровы из роз;

        И собутыльники тут, заплетя себе волосы лыком,

        Пляшут и без толку все чистое тянут вино;

        А у порога своей неприступной красавицы пьяный

340 Песню поет в венке на умащенных кудрях.

        Ни о каких тут делах увенчанным нечего думать,

        Здесь, средь цветочных гирлянд, чистую воду не пьют:

        Будь ты хоть сам Ахелой, — пока не смешался ты с хмелем,

        Прелести нет никакой в том, чтобы розы срывать.

345 Вакх обожает цветы, и то, что венки ему милы,

        Можно узнать по венцу из Ариадниных звезд.

        Вольность в театре нужна для Флоры: не надо к богиням

        Важным ее причислять, в тяжкий обутым котурн.

        А почему на играх ее толпятся блудницы,

350 Нет никакого труда это тебе объяснить:

        Вовсе она не ханжа, надутых речей избегает,

        Хочет она, чтоб ее праздник открыт был для всех,

        И призывает она жить всласть в цветущие годы,

        А о шипах позабыть при опадении роз.

355 А почему, например, Цереру в белых одеждах

        Празднуют, Флору же чтут, пестрые платья надев?

        Не потому ль, что белеть начинают колосья при жатве,

        Цвет же и вид у цветов разнообразен всегда?

        Тут мне кивнула она, и с волос ее хлынули розы, —

360 Так на столах для пиров мы рассыпаем цветы.

        Мне оставалось спросить о светильниках, мне непонятных, —

        Тотчас сомненья она все разрешила и здесь:

        «Видимо, иль потому эти дни должны озаряться,

        Что алым светом цветы все освещают поля;

365 Иль потому, что огонь и цветы не уныло сияют

        И привлекает глаза блеск и огней и цветов;

        Иль потому, что зовет к наслаждениям вольность ночная:

        Эта из трех причин, право, вернее других!»

        «Кратко спрошу и о том, о чем мне спросить остается,

370 Ежели можно». — «Спроси», — мне отвечала она.

        «Молви, зачем вместо львиц ливийских в сетях твоих бьются

        Робкие лани, зачем заяц пугливый в силках?»

        «Область моя — не леса, — отвечала она, — но сады лишь

        Или поля, где совсем нет кровожадных зверей».

375 Смолкла на этом она и в прозрачном воздухе скрылась,

        Но о богине вещал тонкий ее аромат.

        Пусть же навеки цветут Назона стихи благовонно:

        Ты ороси его грудь даром, богиня, своим!

        Ночи четвертой в канун покажутся звезды Хирона,

380 Телом буланым своим он полумуж, полуконь.

        Есть гора Пелион, что глядит из Гемонии к югу:

        Сосны растут наверху, ниже растет на ней дуб.

        Там обитал Филирид. Старинная есть там пещера,

        В ней он и жил, говорят, праведный этот старик.

385 Верят, что он обучал игре на лире те руки,

        Коими послан на смерть Гектор впоследствии был.

        Здесь появился Алкид, уж не первый свой подвиг свершивши,

        Хоть и ждала впереди тяжесть последних трудов.

        Оба случайно сошлись здесь виновника гибели Трои:

390 Тут внук Эака, а там, видишь, Юпитера сын.[468]

        Ласково гостя приветил герой, рожденный Филирой,

        Сам обо всем расспросил, тот обо всем рассказал.

        Палицу видит Хирон со львиною шкурой и молвит:

        «Вижу по мужу доспех, да по доспеху и муж».

395 Тут без боязни Ахилл прикоснулся к торчащей щетине

        Шкуры и даже ее смело погладил рукой.

        В это же время старик разбирал напоенные ядом

        Стрелы, но в левую вдруг ногу вонзилась стрела.

        Вскрикнул Хирон, и ее из тела он вытащил тут же:

400 Вскрикнул с ним и Алкид, и гемонийский юнец.

        Тотчас кентавр приложил траву с холмов Пагасийских

        К ране, но тщетно ее он постарался смягчить:

        Едкий яд превозмог силу трав, глубоко проникнул

        В кости, и язва насквозь тело кентавра прожгла.

405 С кровью Хирона в одно кровь гидры Лернейской смешалась:

        Смерть мгновенно пришла, некогда было помочь.

        Замер, как перед отцом, Ахилл, обливаясь слезами:

        Был бы оплакан Пелей так, если б он умирал!

        Как он сжимал рукою своей умиравшего руки

410 (Верно, недаром Хирон добрый внушил ему нрав);

        Как он его целовал и как мертвецу говорил он:

        «Не умирай, я молю, сына, отец, не покинь!»

        День девятый настал, когда ты, Хирон справедливый,

        Звездами дважды семью тело свое окружил.

415 Гнутая Лира за ним устремилась идти, но покамест

        Нет ей дороги: она в третью появится ночь.

        В небе взойдет Скорпион, и тогда-то мы скажем, что ноны

        Завтра наступят: его верхняя явится часть.

        Трижды, как Геспер лицо свое прекрасное явит,

420 Трижды, как звездная ночь сдастся пред Фебом дневным,

        Будет Лемурий ночных свершаться обряд стародавний:

        Манам безмолвным тогда жертвы начнут приносить.

        Прежде короче был год, очищений февральских не знали,

        Месяцев не был вождем Янус с двояким лицом, —

425 Но и в то время дары приносили пред прахом усопших

        И почитали своих дедов умерших сыны.

        Месяц назначен был май для помина предков покойных,

        И сохранился досель этот отчасти обряд.

        В полночь, когда тишина наступала, и все засыпали,

430 Лай умолкал собак и щебетание птиц,

        Помнящий древний обряд и умеющий бога бояться

        Тут поднимается, сняв обувь свою, босиком;

        Пальцами знак он дает, прижимая их к пальцу большому,

        Чтобы бесплотная тень не повстречалася с ним.

435 После же, руки свои омыв проточной водою,

        Он, отвернувшись, берет черные в руку бобы;

        Бросив их, он говорит: «Бобы я эти бросаю,

        Чтобы себя и своих ими от вас уберечь!»

        Девять раз говорит он так без оглядки: считают,

440 Что подымает их тень, следом незримо идя.