Уиронда. Другая темнота - Луиджи Музолино
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отец посинел от вина, но не бросил заниматься любимыми делами: напиваться, работать на земле, отвешивать пинки Собаке и превращать нашу жизнь в ад.
Как я уже говорил, забегая вперед, моя мать не сдавалась, но в тот год зимой болезнь одолела ее организм, вынудив большую часть времени проводить в постели; я приносил ей лекарства и еду в комнату, давал обезболивающие, но не мог заставить себя взглянуть на ее лицо в наростах опухоли, которая захватила уже половину головы и добрую половину души. Она смотрела на меня правым глазом, до которого карцинома пока еще не добралась, и бормотала, что я хороший сын, а я отвечал, что она хорошая мать, хоть это и была неправда.
Одним январским утром боль стала невыносимой, и я дал ей двойную дозу морфия; заметив, что в коробке с лекарствами больше нет ампул, взял выписанный врачом рецепт, влез на велосипед и поехал в аптеку.
Сидевшая на цепи Собака забила хвостом, как бешеная, и проводила меня каким-то тревожным странным лаем, похожим на пронзительный зловещий хохот. Я остановился на секунду, чтобы погладить ее и дать полизать руки, а потом выехал со двора, чувствуя, как колышется свисающий живот. На виа Портаза, узкой заасфальтированной дороге, которая вела к центру деревни, я вдруг подумал, что мама, наверное, скоро умрет.
Я нечасто ездил в центр Орласко; обычно лекарства покупал отец, но в тот раз он так напился накануне, что пришлось ехать мне.
В центре (площадь, бар, пара магазинов да две длинные параллельные аркады) кипела жизнь, несмотря на туман и сырость, пробиравшую до костей. Был ярмарочный день.
И пока я медленно ехал на велосипеде, со всех сторон слышались голоса сплетниц, которые кололи меня, как отравленные дротики.
– Сынок Мароссо, дьявольское отродье… Черт подери, ну и брюхо!
– Бедняга, тяжело, должно быть, расти, если папаша-алкаш. Да еще мать… при смерти.
– Данило Мароссо… Он разговаривает, как шестилетний ребенок.
– Это потому что его дома лупят почем зря, вот он и тронулся.
– Он ходил в школу с моей дочкой. Ему назначали куратора, задержка развития…
И дальше в том же духе.
По щекам у меня покатились слезы – и совсем не от холода. Не в первый раз я становился мишенью для злых языков, которые перемывали мне кости с жалостью и насмешкой, но в то утро… не знаю, им почему-то удалось проникнуть в самое сердце.
Я ненавидел их.
Проклинал.
Разве я виноват?
Во всем виноват мой отец.
Виноваты их злые слова, их безжалостные дети, однообразная жизнь, деревня, одиночество.
Я был другим, не таким, как все, не вписывался в общепринятые рамки.
Но эти люди тоже виноваты.
В том, каким я стал.
Я зашел в аптеку, купил морфин и вернулся на улицу, на мороз. Пока закрывал стеклянную дверь, рядом с рекламой лекарств увидел объявление.
Выцветшую ксерокопию, прилепленную на скотч.
То, что я прочитал, изменило всю мою жизнь. Стало причиной событий, которые привели к финалу этой истории.
БИБЛИОТЕКА ОРЛАСКО
ОБЪЯВЛЯЕТ О НАЧАЛЕ 2-ГО НАЦИОНАЛЬНОГО КОНКУРСА СТИХОТВОРЕНИЙ, ПРИУРОЧЕННЫХ КО ДНЮ СВЯТОГО ВАЛЕНТИНА
Тема стихотворений – любовь
Работы (максимум две) отправлять в двух экземплярах по адресу:
Библиотека Орласко, виа Рома 205, Турин, индекс 10060
ДО 14 ФЕВРАЛЯ!
Участникам, занявшим первые три места, будет отправлено заказное письмо до 20 марта
Это был конкурс из тех, которые время от времени организуют в небольших населенных пунктах, чтобы немного приобщить жителей к культуре и сделать их жизнь интереснее.
Не знаю, сколько времени я простоял там как вкопанный, уставившись на бумажку в попытке запомнить каждое слово. Наверное, слишком долго – фармацевт даже открыл дверь и с недоумением спросил: «У тебя все в порядке?»
Он смотрел на меня с жалостью.
Чего-чего, а жалости на сегодня мне было достаточно.
Я не ответил ни слова, забрался на велосипед и поехал вперед, глотая туман.
Крыши напоминали оскаленные зубы собаки, с ненавистью рычащей на небо.
* * *Та ночь была самой суматошной и захватывающей в моей жизни.
Когда пьяница захрапел на диване, а мать перестала кричать, провалившись в опиумное забытье, я открыл ящик с двойным дном, достал все свои стихотворения, которые двадцать лет записывал на обрывках бумажных пакетов из-под хлеба, листочках из блокнота и полях газет, и перечитал. Их было немного, к тому же я не знал, насколько они хороши, но некоторые, по-моему, имели смысл и звучали неплохо.
Еще днем, дав корм свиньям, я решил, что буду участвовать в поэтическом конкурсе, организованном библиотекой Орласко.
Почему бы и нет?
Может, мое стихотворение кому-нибудь понравится… может, они почувствуют, что этот «бедняга» Данило Мароссо не идиот, не деревенский придурок…
Но имелась одна проблема: стихотворение должно быть о любви, а я не знал, что такое любовь и никогда не писал о ней.
Я думал, думал…
Единственные два существа, которые вызвали у меня в душе чувство, похожее на любовь, – это Собака и Мирелла, мой куратор в начальной школе.
Я поискал написанные в порыве чувства стихи про моего друга, посаженного на цепь. Которые я читал ему безлунными ночами после побоев отца – меня обычно лупили ремнем, Собаку – палкой. Сочиненные в тот вечер, когда он выплеснул тарелку супа в лицо матери.
Когда я пообещал его убить.
Да, эти стихи можно было переделать в стихи о любви, хотя в них чувствовались отчаяние и ненависть. А разве в жизни они не идут рука об руку? Ненависть, любовь, отчаяние, смерть, безумие…
Мне понадобилась пара часов, чтобы найти правильный ритм и подобрать слова; в ночной тишине слышались только лихорадочное дыхание матери да звяканье цепи, на которой Собака ходила кругами вокруг колышка – единственной точки отсчета в ее жизни.
Закончив, я написал чистовик на двух белых листах своим корявым почерком и придумал название:
* * *КАК СОБАКИ
Бывают дни, когда я не чувствую, что ты любишь меня,Порой ты этого даже не замечаешь.Я ищу тебя глазами,А ты смотришь вдаль,И твои волосы треплет ветер.Никому не нужные, как бродячие собаки,Вымокшие под проливным дождем,Мы пытаемся заглянуть в будущее,Чтобы увидеть там белоснежные облакаНашей надежды.Внизу я написал свое имя и домашний адрес, чувствуя себя неуютно от осознания собственной уязвимости. А вдруг жюри из учителей и библиотекарей будет потешаться над моим сочинением? И я дам им еще одну причину насмехаться надо мной?
Да какая разница, сказал я себе. Какая разница.
Подошел к столу, сложил листочки со стихотворением и сунул в два белых конверта; услышав лай
