Заговор королевы - Уильям Гаррисон Эйнсворт

– Барон Росни низкий и сговорчивый рогоносец, – сказал он с усмешкой, – и вполне заслужил свою участь. Счастливы те, чьи жены так обижены природой, что с их стороны нечего опасаться измены.

В толпе придворных послышался смех. Баронесса (как мы уже заметили) была самой некрасивой женщиной своего времени.

Сен-Люк уже готовил раздраженный ответ на насмешку Вилькье, но король остановил его.

– Ни словом более об этом! – сказал Генрих. – Вот барон Росни и его неизвестный спутник.

Действительно, в это время на арену въехали два всадника в полном вооружении в сопровождении двух оруженосцев, державших их копья. Первый из них, закованный в тяжелые стальные доспехи, сидел на вороном скакуне, таком пылком и горячем, что требовалась вся сила могучих рук всадника, чтобы обуздать его нетерпение. Забрало всадника было опущено, и сквозь частую решетку невозможно было даже различить блеска его глаз. Его латы, от наплечника до наплечника, перья его шлема, седло и узда его лошади, щит, копье и боевой топор, прикрепленные к луке седла, – все было цвета крови.

Позади этого всадника, который был не кто иной, как Генрих Наваррский, ехал оруженосец в ливрее того же цвета, держа копье и щит, на котором был нарисован простой цветок, так прелестно описанный одним великим поэтом нашего времени, с надписью золотыми буквами под короной:

J'aurai Foutours au coeur ecrite

Sur toutes les fleurs la Marquerite.

Очевидно, этот девиз намекал на Маргариту Наваррскую.

Барон де Росни (более известный под именем герцога Сюлли, которое он носил впоследствии) был в том же самом одеянии, в котором мы видели его несколько часов тому назад. Его длинная шпага висела по-прежнему на бедре. Сбруя его лошади была черной с красным. Перья этих двух цветов украшали его шлем.

– Этот незнакомец более крепкого сложения, чем Алькандр, государь, – сказал Жуаез. – Это не он.

– Клянусь Святым Андреем! – вскричал Кричтон, с восхищением смотревший на Бурбона. – Блестящее вооружение этого рыцаря напоминает мне стихи храброго Луи де Бово, в которых тот описывал свое собственное появление на турнире.

– Берегитесь, друг мой, – сказал с улыбкой Жуаез. – Разве вы не видите, в чей щит направлено копье этого рыцаря?

– Я это вижу, – отвечал Кричтон, – и благодарю Святого Георгия, предводителя рыцарства, что этот вызов обращен ко мне.

В это время Генрих Наваррский, оставив Росни у барьера, медленно двигался по арене, привлекая к себе всеобщее внимание, особенно внимание прекрасного пола. В мужественной и красивой фигуре Бурбона было что-то такое, что неотразимо действовало на женские сердца. В настоящую минуту действие было почти волшебным. Когда он остановился на мгновение перед большой галереей, среди прекрасных дам, ее наполнявших, произошло волнение.

– Кто это? Кто это? – спрашивали все друг у друга.

– Это герцог Анжу, – говорила де Нуармутье.

– Это Бюси д'Амбуаз, – говорила Изабелла де Монсоро.

– Это герцог Гиз, – говорила жена маршала Рец. Боже мой! В броню этого всадника они влезли бы все трое, – сказала, покатываясь со смеху, Ториньи. – Вы должны были бы лучше помнить ваших бывших любовников!

– Если только, как у мадемуазель Ториньи, их не было у нас так много, что мы позабыли всех, кроме последнего, – язвительно заметила маршальша.

– Благодарю вас, – сказала Ториньи, – ваши нападки – комплимент моей красоте.

– Если бы это был солдат с улицы Пеликана! – вздохнула ла Ребур.

– Вы, кажется, все утро мечтали о вашем солдате! – сказала ла Фоссез. – Вы решили, что он смахивал на Генриха Наваррского, а теперь думаете, что весь свет должен на него походить.

– Ах! Если бы это был, однако, Бурбон, – сказала ла Ребур, к которой внезапно вернулось все ее оживление.

– Кто бы это ни был, – заметила Ториньи, – это бесспорно первый рыцарь на турнире, не исключая и шевалье Кричтона.

– Не произносите при мне имя этого изменника, – сказала Маргарита Валуа, внимание которой было привлечено этим случайным упоминанием ее любовника.

– Наш незнакомый рыцарь, кажется, ищет даму, у которой он мог бы просить залог, – предположила жена маршала.

– И он так походит на герцога Гиза, что вы не в состоянии отказать ему, – произнесла Ториньи.

– Его взгляды обращены на ла Ребур, – заметила ла Фоссез. – Смотрите, он делает знак.

– Мне! – вскричала ла Ребур, краснея до корней волос. – Нет, – произнесла она с глубочайшим разочарованием, – это ее величеству.

– Разве вы не видите надписи и девиза на его щите? Это, очевидно, новый искатель милости королевы. Ваше величество, – продолжала хитрая флорентийка вполголоса, – вот вам отличный случай отомстить вашему неверному любовнику.

– Вы забываете, с кем вы говорите, моя милая, – сказала Маргарита, напрасно стараясь скрыть свое волнение под маской нетерпения. – Еще раз я запрещаю вам говорить о нем.

– Как вам угодно, ваше величество, – сухо отвечала Ториньи.

В эту минуту на галерее появился паж и, подойдя к Маргарите, преклонил перед ней колени.

– Спутник барона Росни, – сказал он, – просит ваше величество дать ему залог, чтобы он мог переломить в вашу честь копье с шевалье Кричтоном.

– С Кричтоном? – вскричала Маргарита, поднимаясь.

– Видите, я была права, – сказала Ториньи. Но, заметив странную перемену в лице королевы, она умерила свою живость. "Она отомстит своему любовнику, – подумала флорентийка, – это лицо напомнило мне ту ночь, когда Гильом дю-Пра, околдованный ее ласками, заставил навсегда умолкнуть ядовитый язык ее врага дю Гау."

– Этот рыцарь, ты говоришь, спутник барона Росни? – спросила Маргарита с рассеянным видом.

– Его брат по оружию, – отвечал паж.

– Он получит залог из наших рук, – сказала королева после минутного молчания.

– Этим он будет еще драгоценнее моему господину, – сказал паж, – удостоенный внимания такой прекрасной королевы, мой господин может быть уверен в успехе на арене.

– Клянусь честью, ты рано научился своему ремеслу, мой красавец, – сказала, улыбаясь, Ториньи.

– Пусть твой господин ждет нас в комнате под этой галереей, – ответила Маргарита пажу. – Ториньи и ла Ребур, вы будете нас сопровождать.

Паж поднялся и вышел.

– Одно слово, ваше величество, – сказала, подходя, Эклермонда.

– Извините, мадемуазель, – прервала ее высокомерно Маргарита, – мы намереваемся идти.

С этими словами она вышла из галереи в сопровождении своих спутниц.

Осмотрев весь балкон, наполненный красавицами, и послав пажа к Маргарите, Генрих Наваррский пришпорил лошадь и поскакал к павильону Кричтона, перед которым на алебарде, глубоко воткнутой в землю, висел щит шотландца.