Отходняк после ящика водки - Альфред Кох

Как странно устроена жизнь. Я, имея все законные права, без устали работая и отдавая все силы счастью моего народа, все равно не добился от него той любви, которую он дарит этому странному австрийцу. Фантастический человек! Воистину неисповедимы пути Господни! Как можно было в размякшей, раскисшей, потерявшей ориентиры стране, стране, парализованной кризисом и упадком, стране сломленной, сдавшейся и ограбленной, воспитать целое поколение патриотов? Поколение чистых белокурых мальчиков, готовых отдать жизнь за любимую Родину! Ох, если бы у меня в восемнадцатом году была хотя бы одна такая дивизия! Я бы с ней вошел в Париж! Я бы по дну Ла-Манша прополз и ворвался в Лондон!

Этот Гитлер – великий человек. Какой там канцлер. Он – настоящий император немцев. Вождь. Суровый, безжалостный аскет. Без увлечений, без слабостей. Невысокий, стройный, с выразительным жилистым лицом, с тяжелым – исподлобья – взглядом. А как он говорит! Просто, энергично, гневно, правдиво. Используя понятные народу слова и обороты. Так до него никто не говорил: «Немцы! У нас была великая, мощная империя! Мы стояли в ста километрах от Парижа, мы ждали приказа «Вперед!». А кучка предателей в тылу воткнула нож в спину воюющей армии. Теперь Германия унижена. Мы, наши отцы и дети, наши жены и сестры должны унижаться и работать на толстомордых англичан, на онанистов-французов, на идиотов-американцев. Сейчас вы должны ответить мне, своему вождю, с кем вы: со мной – и тогда я поведу вас к вершинам славы и могущества – или с предателями-жидами, – и тогда вы недостойны меня и пусть вы сгниете, работая на них». И народ ответил: «Да! Мы с тобой, наш вождь. Мы возродим былую честь Германии. И нас снова будут бояться и уважать!»

Сегодня немецкая армия вошла в Париж. Как все-таки странно устроена жизнь. Сколько бы я отдал тогда, четверть века назад, чтобы вот так, как он, стукнуть сапогом по мостовой на Елисейских Полях! Но не судьба. Как Моисею не суждено было ступить на Землю обетованную, так и мне не суждено было возглавить триумф Германии. Господи! Но как я счастлив, что Ты дал мне возможность дожить до этого! Увидеть это! Узнать, что все – не зря. Что Германия не унижена и ее власть будет теперь длиться тысячу лет. Это уже теперь очевидно: Гитлер – великий вождь.

Так рассуждал старик, а тем временем солнце склонилось к закату. К нему подошел его верный слуга, накинул на его прямые плечи плед и повел его в замок. Стало по-вечернему прохладно. Дома старик велел разжечь камин, попросил простого грушевого шнапса, выпил рюмку, закусил смальцем со шкварками. Ему хотелось в эту минуту быть простым немцем. И опять слезы умиления и счастья потекли по его щекам. Он внимательно послушал радио. Посмеялся тому, что с десяток французских офицеров убежали куда-то в Марокко и заявили, что они не признают немецкой победы. Обрадовался сообщениям о полной морской блокаде Англии и миру с Россией. Цокнул языком, когда какой-то умник рассказал о том, как глубоко американцы завязнут в будущей войне с японцами. Потом он пошел спать.

Он долго не мог уснуть. Счастье переполняло его. Он хотел быть там, в Париже, вместе с армией, с Гитлером, с генералами, которые при нем были простыми обер-лейтенантами и гауптманами. Демонстративно пить эльзасское и закусывать сладкой капустой, щипать за ягодицы ветреных парижанок, которые тут же, разумеется, признали за немцами массу достоинств… Как он был счастлив в эти минуты.

Так он и умер через несколько недель – абсолютно счастливым человеком. Это был сосланный в Голландию в восемнадцатом году германский император Вильгельм II.

Дорогие друзья! Когда вы иногда задумываетесь о том, что такое счастье, вспоминайте эту историю про старого кайзера Вилли.

– Такой был день приятный для старика! Как радостно, должно быть, он помирал. Все сделано. Стоял солнечный день. В Компьенский лес притащили тот самый вагон, в котором Германия подписывала перемирие с Антантой в 18-м году. Привели за шкирку французов, посадили, заставили подписать капитуляцию. И император был рад, сидел в Голландии и думал: «Как хорошо!» Он не видел последующего поражения и национальной катастрофы, он видел только триумф. Самое время помирать.

– Я думаю, что Гитлер его боялся. Когда он оккупировал Нидерланды, то приказал старика изолировать. Просто так, на всякий случай. Старик не был таким счастливым в свои последние дни. Он был старый и очень умный. Он понимал, что впереди – катастрофа. Он хотел выступить против Гитлера, об этом много писали, это известный факт. Но сын-нацист сказал ему: «Молчать!»

– А сын стал гражданином рейха?

– Они всегда были гражданами Германии, несмотря на то что императорская семья жила за границей. После Первой мировой войны Веймарская республика заключила договор с императорской семьей о разделении имущества. Там все было написано, что кому принадлежит. Там и про гражданство все было написано.

– Им что, какую-то собственность сохранили?

– Да, конечно. Император не жил в нищете.

– Не то что у нас: все отобрали не только у царя, но и у всех помещиков и буржуев, а часть, и немаленькую, даже не просто отняли, но и сожгли… А царскую семью – убили. Кстати, Ральф, вот скажи: нужна ли в России реституция? Одни говорят, что нужна, а другие говорят, что нет. Кто прав, по-твоему?

– Я считаю, что реституция необходима.

– Но многие полагают, что реституция возможна, когда прошло не много времени. Например, я у тебя отобрал, потом справедливость восторжествовала и ты у меня свое забрал обратно. Но в России все по-другому, потому что, после того как я у тебя забрал, меня убили. Потом сделали детский садик, потом детдом, а после детдома сделали еще двадцать коммуналок и там поселили людей. Потом люди перепродали свои комнаты. Прошло не 20 лет, а прошло 70 лет. Десятки раз это переходило из рук в руки. Если проводить реституцию сейчас, то она превратится не в восстановление справедливости, а в еще одну конфискацию.

– 70 лет или 80 лет… Какая разница? Не важно, что прошло 2–3 поколения. Я готов согласиться, что не надо в России делать реституцию напрямую, потому что это действительно очень щекотливая тема. Но тогда должна быть разработана какая-то система – например, денежных компенсаций. Пусть – символических. Не обязательно именно этот дом или фабрику возвращать. Но хотя бы признать незаконность конфискаций Россия должна. Это – безусловно.

– Один из главных аргументов против реституции состоит в том, что в Прибалтике была не реституция, а пародия на нее. Отсюда делается вывод, что честной реституции вообще не может быть.

– Да, в Латвии, конечно, смешно получилось. Что касается имущества латышей, у которых его отобрали коммунисты, то тут более-менее все ясно. Однако сами латыши экспроприировали имущество прибалтийских немцев. Теперь они говорят, что по закону о реституции мы возвращаем имущество только гражданам Латвии. Немцы, которые проживали в Латвии, и их потомки могут получить гражданство. Однако для этого нужно сдать экзамен по латышскому языку. Я не очень понимаю, как знание языка связано с несправедливо отобранной собственностью…

– Вот-вот! Немцы, которые жили в Прибалтике, никогда не говорили по-латышски, они говорили либо по-немецки, либо по-русски!

– У каждой страны есть свои права…

– Но тогда не надо называть это реституцией! Назовите это, например, местью большевикам!

– И тем не менее это реституция. Плохая, но реституция. Россия же даже не признала факта необходимости реституции. И это неправильно. Пусть будет плохая реституция. Но будет! Чтобы все знали, что отбирать – неправильно.

– Но давай вернемся к твоей биографии. Итак, ты служил…

– Пять лет. Нет, два года учился и три служил. Потом я демобилизовался, учился и работал в Лондоне, в компании «Бостон консалтинг». Затем, поскольку я знал русский, мне предложили поработать в России. Помогать делать приватизацию. Прошу обратить внимание, что я один из немногих иностранцев, который приехал сюда и стал государственным чиновником. Я работал первым заместителем генерального директора Российского центра приватизации. Я, кстати, сразу поставил в известность спецслужбы России о том, что служил в военной разведке. Это я сообщаю, чтобы у ваших читателей не возникло лишних вопросов.

– Я прекрасно помню, как Российский центр приватизации постоянно трясли прокуратура и Счетная палата. Радость общения с ними была доверена тебе…

– Счетная палата и прокуратура… Да уж, они копали, просто все поднимали! Но – у нас было все чисто. Не нашли, к чему придраться. Это – предмет моей гордости.

– Ты, кстати, вместе с Максом Бойко известен не только тем, что общался с проверяющими органами, но и тем, что тебе принадлежит идея и первая попытка продать «Связьинвест» в 95-м – 96-м годах. Пусть она оказалась не вполне удачной, но зато в 1997 году, когда 25 процентов акций «Связьинвеста» были задорого проданы Соросу, мы использовали все ваши наработки, в частности, идею слияния «Связьинвеста» и «Ростелекома». А вот ответь мне, как же ты начал учить русский язык в Германии, не побывав в России?