Отходняк после ящика водки - Альфред Кох

Я дошел до подъемника, поднялся наверх и глянул сверху на долину. Она тихо и доверчиво лежала внизу. Неохота было думать о том, что и сюда доберется веселая интернациональная тусовка, здесь кончится наивная сельская жизнь и настанет полный Куршевель…

И.С.

ВОЙНА НАРОДНАЯ

Прошло уже больше 60 лет после окончания Второй мировой войны. 60 – это фактически жизнь целого поколения. Во всяком случае, в России. То есть уже практически некому рассказать нынешним первоклассникам, как это было.

Вот мне про войну рассказывал дед, Георгий Федорович Карпов, фронтовик, инвалид войны. Еще – отец, Рейнгольд Давыдович Кох, спецпереселенец в шесть лет, колхозник в семь, короче – труженик тыла. Еще, конечно, бабка, тетка, мать, теща, тесть…

А кто расскажет, например, моим внукам? Мне, по моему возрасту, уже вполне можно и дедом стать. Кто? Слава Богу, мать с тещей еще живы. Но что они такого особенного помнят? Матери было восемь лет, когда война закончилась, теще – одиннадцать. Ну помнит мать, как много было эвакуированных, как дед вернулся с фронта, голодуху. Теща – тот же голод да эвакуацию по Ладожскому озеру зимой 41-го. Это, пожалуй, и все… Негусто.

Несмотря на все усилия, война уходит от нас, закрывается другими войнами, пусть менее масштабными, но более свежими, она затягивается как рана, превращаясь в страшный, но уже заживший рубец, становится просто историческим событием.

Современная жизнь со своими дурацкими и мелкими проблемами заслоняет прошлое, и неумолимая социология бесстрастно фиксирует, что немцев россияне любят и уважают больше, чем украинцев и грузин, а Чубайса ненавидят сильнее, чем Сталина.

Людям моего поколения, и тем более старше, нужно понять, что сегодня страшная война середины прошлого века воспринимается так же, как нами в 70-х воспринималась Первая мировая. Помните, как она воспринималась? Да никак она не воспринималась. Мы свободно могли говорить об ошибках русского командования, о тупости Николая, о предательстве Антанты, об идиотах-сербах… И еще легко и охотно говорили о полной бессмысленности этой войны, не понимая, что бессмысленность – это характерная черта любой войны…

И вот теперь мы смотрим на Вторую так же, как когда-то смотрели на Первую. И что же мы видим? Что нам в историческом отдалении стало понятнее, чем когда мы были вблизи? Стали ли нам понятнее масштабы событий? Огромность жертв, которые понес народ? А самое главное – для чего они были, эти жертвы? А вот в самом деле, нужны ли были эти жертвы? За что так остервенело дрались, погибая десятками миллионов, наши соотечественники? Уж не за усатого же упыря положили весь 23-й, да и не только 23-й, год рождения…

Есть у меня одна мысль. Тяжелой ношей лежит она на душе. Все рвусь я ее высказать, да боюсь, что опять накинутся на меня дорогие россияне, порвут, как тузик грелку. Поэтому расскажу я для начала другую историю.

История одного поражения

Франция вступила во Вторую мировую войну в 1939 году. Вступила она, правда, только на бумаге, поскольку никаких боевых действий не вела и вести не собиралась. Стояли друг против друга французские и немецкие войска вдоль границы и только шутливо переругивались. Так французы трактовали свой союзнический долг перед Польшей. Мол, мы Польше обещали объявить Германии войну, если та нападет на Польшу, вот мы ее и объявили. Но, в самом деле, мы ж не обещали воевать! Объявить войну – пожалуйста, а вот взаправду воевать – это уж слишком. Мы что, идиоты? Ишь что придумали – воевать! А вдруг убьют? Нашли дураков. Мы вот тут лучше красненьким разомнемся, в окопчике, вдали от жен, на пленэре…

А в это время Польша истекала кровью в неравной борьбе против Германии и Советского Союза. Интересно, если бы поляки знали, как им «помогут» союзники, они бы перед войной так же вели себя с Гитлером и Сталиным или как-то поаккуратнее, что ли?

Немцы ударили весной 1940-го. В считанные недели от французской армии остались рожки да ножки, а английский экспедиционный корпус едва успел унести ноги из Дюнкерка, да и то благодаря тому, что Гитлер дал им время эвакуироваться. Он тогда еще играл в благородство. В июне немцы вошли в Париж, и Франция капитулировала.

Северную Францию присоединили к рейху, а из Южной соорудили марионеточное государство со столицей в Виши. Горстка офицеров во главе с де Голлем бежала за границу и продолжила борьбу в составе русской и английской армий, а большая часть солдат и офицеров сняли военные мундиры и спокойненько, надев штатское, продолжили заниматься тем, чем занимались до войны: сеять хлеб, работать на заводах, торговать…

В Париже продолжали работать театры и рестораны, француженки начали заигрывать с немецкими солдатами, а французские заводы без перерыва производили военную технику, только теперь уже для вермахта. В порту Гавра стоял немецкий флот, из Нормандии уходили немецкие подлодки громить английские транспортные конвои, в том числе и на пути в Мурманск и Архангельск.

Вся французская экономика, и промышленность, и сельское хозяйство работали на Гитлера. Французы не особенно комплексовали по поводу того, что они работают на врага. А что поделаешь, война проиграна… Раз наше французское государство оказалось настолько плохим, что проиграло войну, то, значит, так ему и надо. Это вовсе не повод рисковать своей башкой.

Все французские деятели культуры ужасно страдали во время немецкой оккупации. Им в горло не лез круассан, они давились кофе со сливками. Вот как страдали за поруганную честь Родины. А по вечерам выходили и пели и плясали для немецких офицеров. И Эдит Пиаф, и Морис Шевалье. Один только Жан Габен надел американскую военную форму и честно воевал с врагом. А остальные как-то обошлись без этого. У них был чисто духовный протест. И у Сартра, и у всех остальных…

Немцы вывезли из Северной Франции всех евреев в концлагеря. Вишисты спросили их: «А что же делать с евреями нам?» «А делайте что хотите», – сказали им грязные боши. «А мы тогда их вышлем в Северную Францию», – ответили гордые галлы и отправили своих евреев на верную смерть. Даже генерал Франко не выслал своих евреев, а, наоборот, принимал в Испании беженцев из Виши, а французы – нет. Не таковский народ французы, чтобы евреев спасать. Уж коли они свою собственную Францию не стали защищать, то уж тем более не станут они рисковать из-за каких-то жидов.

Нет, конечно, во Франции было антифашистское подполье, так называемые маки, но подполье было везде, даже в Германии, я уже не говорю об Италии. Однако же это подполье не играло той значительной роли, которую ему задним числом приписали послевоенные историографы.

Наверное, Францию можно было отстоять. Для этого нужно было любой ценой стабилизировать фронт, провести тотальную мобилизацию, масштабные реквизиции, развернуть партизанскую войну в тылу противника. Еще нужно было начать террор против собственного населения – пораженцев, дезертиров, просто пацифистов. А это означало, что для победы необходимы колоссальные жертвы. Миллионы и миллионы людей должны были погибнуть.

А они остались живы, у них родились дети, а потом появились внуки. Сейчас, когда ездим во Францию, мы встречаем этих стариков. Стариков, жизнями которых не заплатили за победу. Или иначе – поражение было платой, которую заплатила Франция за их жизни.

История одной победы

В 1944 году союзники высадились в Нормандии. Вся Франция ликовала. Боже, да ведь об этом мечтал каждый честный француз! Нет-нет, ничего такого. Он не пошел и не взорвал немецкую комендатуру и не поджег склад с боеприпасами. Он все еще ходил на работу, где делал снаряды для немецких пушек, из которых убивали этих самых американцев, англичан, индусов, австралийцев, канадцев, новозеландцев, непальцев… Да и голлистов-французов, воевавших в рядах союзников. Однако же в нерабочее время он предавался патриотическим размышлениям, и когда союзники вступили в Париж, у парижан оказалось огромное количество национальных флагов, значков и энтузиазма. Началась борьба с коллаборационистами. Девушек, что спали с немецкими офицерами, прилюдно остригали наголо, французов, работавших в оккупационной администрации, расстреливали. Ну, в общем, вы понимаете – обосравшийся от страха буржуа теперь отыгрывался за долгие пять лет ужаса.

Несколько голлистских дивизий (капля в море) дали возможность причислить Францию к державам-победительницам, и их делегация с умным видом присутствовала на подписании немецкой капитуляции и даже поставила свою закорючку.

Так же, как победитель, Франция получила место в Совете Безопасности ООН, союзники поделились с ней атомными секретами, она стояла у истоков создания НАТО. Еще ей отдали обратно Эльзас и выделили часть оккупационной территории в Германии, а именно самую ее жемчужину – Баден. Само собой разумеется, что она получила с Германии контрибуцию, и все как-то незаметно забыли, что эта страна пять лет работала на Гитлера, и если бы он победил, она так же радостно разделила бы этот успех и с ним.