Отходняк после ящика водки - Альфред Кох

– Так, значит, в Куршевеле что? Каталки. Так и тут – тоже каталки. Далее еда… Тут она никак не хуже, чем там. Но тут в отличие от Куршевеля можно жену отправить на шопинг в тот же Мюнхен! Или в Зальцбург на экскурсию. А от Куршевеля до Женевы три часа пилить – это нереально… И потом, возле Куршевеля, кажется, нет озер, к тому ж не слыхать, чтоб туда ездили летом… Гм… А ну-ка дайте еще раз карту вин!

Нового шефа зовут Gerit Junge. Скоро Мишлен ему устроит экзамен, для начала на одну звезду.

– Страшно?

Он смеется. Подумаешь, экзамен!

– А какое твое блюдо тебе больше нравится?

– Пожалуй, гусиная печень. Из Франции получаем.

Я после специально отведал: печень таки удалась.

Хотя в принципе еда – это не самое важное в жизни. Местные краеведы покажут вам могилку некоей Марии Фуртнер (похоронена в 1884 году), местной достопримечательности, которая все 56 лет своей жизни (не считая младенчества) принимала в пищу исключительно воду, чем страшно озадачила тогдашних ученых. Но даже при всем при том, что некоторые вообще не едят, все-таки приятно, когда есть возможность вкусно поужинать – с чувством, с толком, с расстановкой. Я, кстати, был уверен, что название этой деревни, Фрасдорф, связано с кулинарией, по-немецки ведь Frass – это жратва. И одно s, казалось мне, просто потерялось. Но – нет. Старожилы уверяли меня там, что имелось в виду совершенно другое слово – Frase, то бишь фреза, что в старинные времена, говорят, означало также и долину.

Так, значит, Фрасдорф… Я полюбил пешие прогулки по ее окрестностям. Выходишь за околицу, и – вперед по добротному асфальтовому проселку… Там будет на пути скучная для местных вещь, но для нас совершеннейшая экзотика – открытый публичный бассейн, бесплатный: его вскладчину «вырыли» сельские жители. В самом деле, отчего ж не вырыть? Не у каждого ж есть свой на, скажем так, приусадебном участке.

А там развилка: налево пойдешь – в Tauern попадешь, направо – в Grainbach… Мне, конечно, больше глянулся первый вариант. Я исходил из того, что в латыни в старые времена не было разницы между V и B, да и сейчас есть написание Bvlgari, – и я рассчитывал после часовой прогулки оказаться в горной такой сельской таверне… И взял, конечно, влево, а там – вперед по извилистой дороге, вверх-вниз, вверх-вниз, это ж предгорья. В основном, правда, все-таки вверх. Путь пролегает главным образом по лесу. Среди лугов с рулонами сена, запакованными, надо же, в пластик (мне вспомнилась советская история про знакомого колхозного пенсионера, которого долго тягали в ментовку за привезенный домой с поля полусгнивший рулон сена; к весне выяснилось, что прочие рулоны, не тронутые злоумышленниками, в угоду ложно понятой честности сгнили насквозь, до черноты, и всем было жалко, что их не украли). В лесу, на полянках, встречаются свежеспиленные сосновые стволы, аккуратно уложенные в штабеля и пронумерованные красной краской: это не что иное, как Ordnung. А вот забавный указатель: Kaltenbrunn. Неплохо. В переводе это означает всего лишь холодный источник.

Где лес погуще – там воздух посмачней, а где пожиже, там видны близкие Альпы, которые хоть и сильно пропиарены, но все ж таки на самом деле хороши, и крестьянские, как бы пряничные, домики на совсем уж близких холмах. На каком-то повороте у поленницы я увидел двоих местных, старика и мальчишку. Дед был, как положено, в баварской шляпе, какие там в простом народе носят заместо наших кепок, и сказал мне, как все там, gruess Gott, где первое слово означает привет, или приветствие, а второе, как известно, Бог; впрочем, часто это баварское «здрасте» сокращается до короткого Gott.

– Далеко ль до Tavern, отец?

– Да с полчаса будет.

– А там что вообще?

– Известное дело, хутор. Там двое крестьян живут, и все…

Надо же, всего двое! И держат таверну! Она, наверное, маленькая, экзотическая, уютная…

– А ты-то сам кто такой будешь?

– Я здешний лесник бывший, а теперь на пенсии. Вот, гуляю с внуком.

Забавно, что у двух этих баварских крестьян – модные русские имена: Антон и Макс.

И точно, через полчаса прогулки через лес, по мосткам, перекинутым через горные речки и ручьи, показался хутор. Который в немецком понимании представляет собой не пару почерневших от непогоды избушек, но серьезный трехэтажный дом, балконы которого уставлены цветочными горшками. А рядом – основательный и весьма чистый скотный двор, на котором, как выяснилось, стоят 35 коров. Они зафиксированы в стойлах каким-то особым замком, я таких у нас в деревнях не видел. Пока я так осматривал ферму, из дома вышла дама. Она неожиданно вежливо для такой ситуации – вторжение на частную территорию – поздоровалась и молча стояла, ожидая от меня объяснений.

– Э-э-э… Я просто гулял, шел по дороге… А тут ваш хутор. Теперь я дальше пойду.

– Куда ж вы пойдете? Дальше нету дороги! Наш хутор – последний…

Стало быть, я попал на край света… Дальше ходу нет, можно только продираться вверх через лес до горных вершин.

– Понравилось вам тут? Если что, милости просим. – И хозяйка вручила мне визитку с надписью «Konrad und Anna Worndl, tel. 08052/2517». По ходу беседы выяснилось, что речь идет не о простодушном сельском гостеприимстве, но о бизнесе: семья Worndl сдает в своем доме две квартиры отпускникам, с двумя спальнями, кухней и всеми прочими удобствами – по 40 евро в сутки. За отдельную плату вас еще будут кормить домашней едой.

На другой день, кинув взгляд на карту местности, я решил добраться пешком до деревни Grainbach. Чем именно она меня привлекла? Да тем, что там – ближайший к Фрасдорфу подъемник. Всего 5 километров, то есть час неспешного хода. Значит, идешь… Вдали – все те же Альпы, по сторонам дороги – луга с ленивыми, скорей всего кастрированными, бычками, пугающей аккуратности домиками, вымытыми, сверкающими тракторами… А мимо то и дело пролетают машины, причем со страшной деликатностью, они не то что не сигналят, а даже, кажется, притормаживают, чтоб поменьше тебя беспокоить… Дойдя до Grainbach, я там первым делом заглянул в местный кабак: как же усталому путнику не выпить кружку холодного бочкового пива, – после чего двинулся дальше. Деревня оказалась, как и следовало ожидать, коттеджным поселком уровня сильно выше среднего. Покой, достаток, чистота – скучища, одним словом. Не за что глазу зацепиться. Так я думал, пока не увидел камень в человеческий рост, а на нем – барельеф со страшно знакомым профилем каски и штык-ножом, и двумя как бы мальтийскими крестами – здоровенным и поменьше. Что ж это такое? Я подошел поближе и прочел: «Община Grainbach – павшим героям. 1914–1918». О как… Странно думать, что для кого-то те немецкие солдаты, в сегодняшних терминах – агрессоры, воевавшие против нас, – герои. Еще удивительней то, что немцы, оказывается, открыто об этом говорят. И выбивают эти слова в камне, и отливают в металле… Гм… Но это не все. Еще мощней оказалась надпись на большом кресте: «В память о героях». Мощней – оттого, что тут же выбиты годы, в которые герои оставляли о себе память: «1939–1945». Похоже, тут, в немецкой глубинке, в стороне от модных туристских маршрутов, где все свои и нет смысла притворяться и валять дурака, – местные решили позволить себе говорить что думают. Нравится нам это или нет. Помню, в ГДР немало я видел ветеранов той большой войны. Им, само собой, не позволяли вот так говорить о героизме, им разрешалось только посыпать головы пеплом. Кстати, именно там, в Восточной Германии, про фашистов вспоминают с куда большей теплотой, чем на западе страны. Ну и?.. Я не знаю, что «и», не знаю, что дальше. Я только говорю о том, что видел. И что меня это слегка задело. Можно спросить: а отчего это я так нейтрально отнесся к немецкой памяти о героях Второй мировой? Честно скажу: не знаю. Может, оттого, что дальше слов у них это дело не идет? И интонация, с которой сказаны эти их слова, очень спокойная и ни к чему не обязывающая? А может, и другие какие причины можно найти, если серьезно задуматься… Меня же там больше впечатлило все-таки другое. То, что на коротком этом отрезке дороги, всего-то 5 километров, я насчитал 11 распятий! Они тут и там стоят на сельских этих проселках, с интервалом приблизительно так в полкилометра. Кресты эти с Христом бесхитростные, наивные, самодельные, простые такие, уж точно им далеко до художественной ценности. Куда там. Какие-то неизвестные анонимные крестьяне изготовили эти распятия и поставили их на виду. Вроде ж крестьяне – а откуда такая глубина? Что ж это за вызов? Как же это шибает по мозгам! С чем это сравнить? Что может похожим манером пронзить чужого путника на русском проселке? Поди знай…

Я дошел до подъемника, поднялся наверх и глянул сверху на долину. Она тихо и доверчиво лежала внизу. Неохота было думать о том, что и сюда доберется веселая интернациональная тусовка, здесь кончится наивная сельская жизнь и настанет полный Куршевель…

И.С.

ВОЙНА НАРОДНАЯ

Прошло уже больше 60 лет после окончания Второй мировой войны. 60 – это фактически жизнь целого поколения. Во всяком случае, в России. То есть уже практически некому рассказать нынешним первоклассникам, как это было.