Бремя живых - Василий Звягинцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А вот это, милейший Федор Федорович, операторов ни в каком разе не касается. Тот самый случай. Одни приказы пишут, другие их утверждают, третьи – исполняют. И каждый отвечает только за то, что входит в круг его понятий и непосредственных обязанностей. Уловили ход моей мысли?
– Так точно!
Чекменев вздохнул облегченно:
– Уже прогресс… – повернулся, собравшись уходить, и тут Ферзен осторожно кашлянул.
– У вас ко мне что-то еще?
– Так точно. Непонятно мне, кому конкретно будет адресован наш приказ? «На деревню дедушке?» Так ведь не бывает.
– Совершенно правильно отмечено, полковник. Замечание принимаю…
Этим и велик был Чекменев, всю жизнь умея так вот аккуратно выйти из положения, не самого удобного для авторитета. Другой бы заорал или надулся обиженной спесью. С понятными последствиями для наглеца.
– Пишите попросту. Исполняющему обязанности командира оперативной войсковой группы «Варшава» полковнику Н. Настоящим довожу до вашего сведения, что… И далее по стандартной схеме. Подпись – Игорь.
И, легко продолжая прерванное вопросом полковника движение, направился к двери.
Ферзен только тихонько присвистнул, дождавшись, когда дверь закроется.
Подготовленная Бубновым справка о личности, потенциальных возможностях и системе мотиваций В.К. Бельского оказалась вполне благоприятной, в чем Чекменев и не сомневался. Уж настолько-то он в людях разбирался. Но цена возможной ошибки была слишком высока, и отчего же не подстраховаться, если есть такая возможность.
Он не стал приглашать прокурора к себе, предпочел нанести личный визит в предоставленные Бельскому апартаменты. Пожилой все-таки человек, и роль ему отводится далеко не последняя на большой шахматной доске. Следует оказать уважение.
Ничего хотя бы примерно сравнимого с теми условиями, в которых важный сановник, да и просто очень богатый человек привык существовать, на базе, разумеется, не имелось. Стандартный домик с мансардой, без затей обставленный казенной мебелью, но зато уединенно стоящий, на известном отдалении от людной и шумной центральной линейки. Обычно в нем останавливались нерядовые персоны, в которых Чекменев по той или иной причине был заинтересован, потому в дополнение к обычному набору удобств предлагался с большим вкусом укомплектованный бар, радиоаппаратура высокого класса, бильярд и небольшая сауна.
Вряд ли все это интересовало сейчас прокурора, но факт есть факт. Не на вокзале поселили…
Они посидели минут десять-пятнадцать, как предписывал этикет, за вполне светским разговором, хорошей сигарой и бокальчиком легкого вина. Но вино было не из магазина, а настоящая «Хванчкара» урожая 1996 года, что знаток не мог не оценить. А Василий Кириллович к числу знатоков относился, поскольку, по оперативным данным, владел сразу двумя винными погребами. Один коллекционный, второй – расходный.
Чекменеву было легче, он знал и тему предстоящего разговора, и его наиболее вероятный исход. И еще – ему не нужно было, как Бельскому, сохраняя лицо, говорить о пустяках, обходя тему, которая волновала больше всего. О судьбе дочери. Где она, что с ней, жива ли вообще…
– Так вот, Василий Кириллович, – сам взял быка за рога генерал. – Что касается Майи – я знаю, что вы сами не спросите, но иначе говорить нам будет сложнее. На данный момент оснований беспокоиться о ней нет. Более того, почти готов дать вам слово, что в ближайшую неделю она сама расскажет и объяснит вам все…
– Почему же – почти? – прокурор явно готов был ему поверить, да и кто бы отказался? И в куда более отчаянных ситуациях люди предпочитают верить утешительной, пусть и шитой белыми нитками, лжи.
– Работа у нас такая. Даже лично за себя я не готов поручиться, что меня не собьет машина при переходе перекрестка на зеленый свет. Да и вы, вводя дочь в пространства секретных служб, не могли не понимать сопряженные с этим риски. Знаете… Господь всем обещает жизнь вечную, но никому не гарантирует завтрашний день.
– Да, спасибо, Игорь Викторович, я все понял. Так что вы хотели мне сказать?
– Продолжая библейскую тематику, что-то она мне все на ум сейчас идет, скажу – вы взвешены и признаны достаточно тяжелым. В нашем понимании. Остальное будет зависеть только от вас. Можете принять наше предложение, можете сохранить чистоту своих риз и удалиться под сень струй. Предложение, не скрою, лестное, сулящее достойное завершение вашей карьеры и приличное место в истории…
– Короче, Игорь Викторович. Я ведь не адвокат, я прокурор, словесные кружева не слишком уважаю, а моментами испытываю к ним профессиональное отвращение. По той же самой причине.
– Понимаю. Отчего и делаю вам не от себя лично, от имени Олега Константиновича, следующее предложение. Завтра, в крайнем случае послезавтра, господин Каверзнев отправляет нынешнего генерального прокурора в отставку. Пользуясь своим правом – по пункту три. То есть – без объяснения причин…
– Но это же… – Бельский не сумел скрыть удивления, смешанного с возмущением и сочувствием коллеге и начальнику. – Это же применяется настолько редко! Это же, по сути, едва замаскированная диффамация[138], грубый намек. Могли, мол, лишить чина и отдать под суд, да уж ладно, не будем сор из избы выносить. Я не имею особых оснований трепетно любить господина Рыкунова…
– Я в курсе, – вставил Чекменев.
Прокурор предпочел его не услышать.
– Однако не следовало бы, не следует так поступать!
– А если я скажу, что в предыдущей части своей инвективы[139] вы, вольно или невольно, оказались правы? И господину прокурору есть что предъявить и данный вариант для него – меньшее из зол?
Бельский одновременно пожал плечами и развел руками.
– Таким образом, данная нравственная проблема снята. А вы, в свою очередь, на вакантный пост утверждаетесь. И будете занимать его пожизненно или – пока не надоест. В полном соответствии с вашими убеждениями надзирать за соблюдением законности в возрожденной Российской империи, утирать, как любил выражаться государь Николай Павлович, слезы всем униженным и оскорбленным…
– Но для этого…
– Разумеется, Василий Кириллович, разумеется, – искренне развеселился Чекменев. – Вам придется предпринять некоторые действия. Вопрос лишь в том, сообразуются они с вашими убеждениями или нет…
Только так и следует вести себя с отягощенными принципами интеллигентами, очень любящими рассуждать о нравственности, идеалах, правах личности, но всегда охотно пользующимися благами, проистекающими из безнравственных поступков, совершенных другими. Жалкими, ничтожными и беспринципными личностями, которые, к слову сказать, губят свою бессмертную душу тоже ради идеалов, по той или иной причине без некоторого нравственного релятивизма принципиально недостижимых.
– Точнее же – всего одно действие. В ближайшие дни наш премьер, господин Каверзнев, соберет экстренное заседание Думы, на котором объявит, что в связи с уже происходящими в Привислянском крае событиями и угрозой возникновения чего-то подобного в Лифляндии, Эстляндии, Курляндии и Великом княжестве Финляндском, равно как и на южных рубежах нашего богоспасаемого Отечества, крайне необходимо ввести в стране военное, особое, а лучше всего – осадное положение. При соответствующей работе с парламентариями таковое предложение должно пройти.
Тут же, основываясь на пунктах таких-то и таких-то Конституции, текущего законодательства, наш премьер объявляет о приостановке деятельности Думы как раз на период означенного положения. С полным сохранением депутатам оклада жалованья и привилегий, а то и с их повышением, если они согласятся единовременным актом приравнять себя к участникам боевых действий. Герои, грубо говоря, тыла и невидимого фронта. Год за три, одним словом.
И в заключение, уже от себя лично, господин наш Каверзнев, за которым останется пост, в некотором смысле аналогичный Местоблюстителю Престола, то есть – последнего хранителя демократии и парламентаризма, предложит временно, безусловно, временно, только до минования надобности, вручить бразды правления охваченной смутой Державой единственному, кто сможет их удержать недрогнувшей рукой.
Вы поняли, о чем я говорю, любезнейший Василий Кириллович? Ваша задача, основываясь на Русской Правде Ярослава Мудрого, да-да, прямо-таки с нее начиная, на нашей Конституции, а заодно, если потребуется, вспомнив и о юридических прецедентах тысяча шестьсот тринадцатого года (да помилуйте, не мне же вас учить), обосновать полную законность такого акта.
Олег Константинович, как это делалось и в Риме, и на Руси кое-когда (при Иване Грозном, например), назначается военным диктатором с возвращением ему, тоже на полгода, императорских прерогатив.
Одновременно Премьер, Диктатор и Генеральный прокурор, все втроем, торжественно обещают и клянутся народу российскому (можно – в присутствии Патриарха, Духовного управителя мусульман и Главного раввина), что, после того как мятежи будут подавлены, воцарится на нашей земле мир и в человецех благоволение, все вернется на круги своя… В лоно, я бы сказал, истинного народоправства, последнее время на западный манер и не совсем точно именуемого «демократией».
