Жена мудреца (Новеллы и повести) - Артур Шницлер

С каждым днем силы ее возвращались; постепенно она обрела и прежнюю ясность мысли. Но к ней все еще никого не допускали, и она видела лишь сиделку да доктора, который доверительно намекнул ей о некоторых тайных друзьях, принимающих живейшее участие в судьбе его пациентки, которым, однако, именно ради ее благополучного и скорейшего исцеления пришлось строго-настрого отказать в праве посещения больной.

Дионисия выслушала все это совершенно безучастно. Она твердо решила тотчас по выздоровлении продолжить столь неудачно прерванное путешествие в родные края, чтобы, явясь пред очи супруга, поведать ему о своих злоключениях и спросить, помнит ли он о своем обещании и примет ли ее, несмотря на все, что с ней случилось. Но она чувствовала, что толкает ее к этому, скорее, любопытство, чем тоска по мужу, и что мечтает она о встрече с Эразмусом не как о завершении своего бурного странствия, а как о новом волнующем приключении в цепи других.

В то утро, когда она впервые поднялась с постели, чтобы поглядеть с балкона на прилегающий к дому сад и на виднеющиеся вдали поля, вытоптанные и безжизненные, молодой граф неожиданно вошел в ее комнату. Он прежде всего попросил извинения за свое непрошеное вмешательство в ее судьбу, продиктованное, однако, наилучшими намерениями. Дионисия поблагодарила его тепло, но без тени удивления, сказав лишь, что чувствует себя обязанной ответить на столь дружеское участие откровенностью и объяснить свое пребывание в стане мятежников. Но, повинуясь внезапному побуждению, она назвала имя, которого никогда не носила, городок, в котором никогда не жила, и приписала своему супругу род занятий, к которому тот не имел никакого отношения. Вдруг обнаружив, что испытывает необъяснимое и чрезвычайно острое наслаждение от лжи, она принялась расписывать имение своих вымышленных друзей, где якобы гостила, а затем и нападение толпы мятежников, будто бы остановивших на обратном пути ее карету и обобравших ее до нитки. Признавшись, что ей удалось спасти свою жизнь, лишь объявив себя тайной сторонницей восставших, она нарисовала трогательную картину своих многодневных скитаний с толпой мятежников, судьбу которых ей в конце концов безвинно пришлось разделить. Однако теперь она в состоянии вернуться под родной кров, поэтому высказанные ею слова благодарности надо-де понимать и как слова прощания. Юный граф помрачнел. Однако то ли по привычке к сдержанности, то ли от природной робости он не посмел возразить и лишь испросил ее позволения позаботиться о том, чтобы Дионисия проделала остаток пути в подобающем ей экипаже. Несмотря на вспыхнувшее в ней страстное желание услышать из уст графа слова куда более пылкие, она ощутила вдруг наслаждение от неожиданно открывшейся в ней способности к притворству. Как бы в порыве признательности схватив руку графа, она взглянула на него глазами, которые — она уже знала, — по ее желанию могли увлажниться слезами восторга или затянуться дымкой печали.

Едва граф удалился, она начала готовиться к отъезду. Вскоре явился врач и выразил свое крайнее неудовольствие ее намерением, ибо он не мог поручиться, что состояние здоровья не заставит ее в самом скором времени прервать путешествие и надолго застрять в какой-либо грязной захолустной гостинице. Дионисия, сразу догадавшись, что доктор действовал по наущению молодого графа, сначала сделала вид, что противится его советам, затем изобразила нерешительность и в конце концов с тяжелым вздохом обещала подчиниться распоряжениям доктора, разумность которых она не могла не признать. Вечером молодой граф явился вновь и в связи с отсрочкой отъезда предложил Дионисии пожить до полного выздоровления в его небольшом охотничьем домике, расположенном в глубине живописного леса. Чтобы с самого начала пресечь всякие сплетни, к ней будет приставлена в качестве компаньонки дама самой безукоризненной репутации. Дионисия возразила, что в силах сама защитить свою безопасность и честь, однако сможет принять приглашение графа лишь в том случае, если он поклянется, что за время ее пребывания в охотничьем домике ни разу не переступит его порог. Граф низко склонил голову, как бы в знак полного повиновения, а она в этот миг лишь с трудом подавила в себе желание броситься к нему на грудь.

На следующее утро она переехала в скромный, но уютный охотничий домик, одиноко приютившийся под густой сенью леса в двух часах езды от города. Дионисию встретила миловидная крестьянская девушка, данная ей в услужение. Девушка оказалась тихой и старательной, кушанья — вкусными и умело приготовленными, а постель мягкой и пышной. В прохладной тени столетних великанов Дионисия беззаботно прогуливалась по лесным дорожкам, словно то были расчищенные аллеи парка. Часто она подолгу лежала на какой-нибудь живописной поляне и, заложив руки под голову, в блаженной истоме мечтательно глядела в бездонную синеву неба. Бабочки, пролетая мимо, нежно касались крылышками ее лба, дуновения напоенного лесной свежестью ветерка ласково играли прядями ее волос, а отзвуки мирской суеты замирали где-то вдали.

Однажды утром, когда Дионисия собиралась уже было выйти из дому, небо заволокло темными тучами, в мрачном безмолвии нависшими над вершинами деревьев. Дионисия принялась бродить по комнатам нижнего этажа, потом начала прогуливаться перед дверьми домика; душу ее теснила какая-то тоска. Во время обеда она не притронулась к еде, служанка застала ее сидящей за накрытым столом в слезах; на вопросы встревоженной девушки она не отвечала. Перепугавшись не на шутку, служанка послала в город за графом, поручившим красивую даму ее заботам. И поздно вечером, когда нависшая над лесом гроза наконец разразилась ливнем с градом, ослепительными вспышками молнии и оглушительными раскатами грома, в комнату неожиданно вошел, вернее, влетел молодой граф. Он был счастлив, когда Дионисия, которую он боялся увидеть сумрачной или вновь заболевшей, бросилась к нему на шею, радостно приветствуя его появление.

Однако к исходу ночи, проведенной в его объятиях, Дионисия вдруг объявила, что эта первая ночь будет и последней; граф, в котором немедленно проснулось ревнивое любопытство собственника, настойчиво потребовал объяснений. В ответ Дионисия, поддавшись непреодолимому желанию помучить возлюбленного, притворилась, будто ей не дает покоя одно невыносимо тягостное воспоминание: ей-де вдруг смутно представилось, что в ту ужасную ночь у ворот обнесенного высокой стеной города она принадлежала не одному лишь, а многим из ее необузданных спутников; правда, поспешила она добавить, весьма возможно, что все это лишь привиделось ей в страшном сне. Юный граф впал в отчаяние, которое сменилось новым порывом страсти; потом среди пылких объятий опять впал в бешенство и поклялся тут же убить возлюбленную. Кончилось все это тем, что он на коленях умолял не покидать его, потому что без нее жизнь станет для него бессмысленной и ненужной.

Дионисия осталась. И вскоре сердце ее преисполнилось такой пылкой любовью к графу, что она устыдилась своей лжи и начала даже страдать от нее. Наконец настал день, когда со дна ее души поднялась и овладела ею настоятельная потребность открыть любимому истинную историю своей жизни. Однако из боязни вновь возбудить его подозрения столь запоздалым признанием она откладывала его со дня на день.

Но однажды дождливым осенним днем явился гонец с известием, что на границе страны все явственнее вырисовывается угроза давно ожидавшегося столкновения с армией соседнего государства. Он показал приказ, предписывающий графу в течение двадцати четырех часов прибыть в расположение вверенного ему полка. Как только гонец ускакал, Дионисия заявила возлюбленному, что ни при каких обстоятельствах не покинет его, что она твердо решила пойти с ним на войну, переодевшись в мужское платье. Молодой граф, растроганный и счастливый, сперва попытался убедить Дионисию в невыполнимости такого замысла. Но она поклялась, что готова в случае необходимости последовать за ним в обозе его войска и разделить его судьбу даже против его воли. Тогда он вместе с ней покинул охотничий домик и отправился в столицу, где добился аудиенции у князя, издавна дружески расположенного к нему. Князь, сам женатый на молодой и благородной женщине, был натурой увлекающейся и с равной легкостью впадал в гнев и в умиление; обожая все необычное, он счел вполне дозволенным в столь беспокойное время одобрить замысел хоть и дерзкий, но возвышенный. И уже на следующее утро Дионисия, надев военные доспехи, не сумевшие, однако, изменить ее до неузнаваемости, выехала бок о бок с возлюбленным из ворот города. Ее провожали почтительные и восхищенные взгляды горожан. Проскакав по объятой тревогой стране, она недалеко от границы неожиданно попала в самую гущу сражения, которое слилось в ее возбужденном мозгу в один стремительно несущийся вихрь.