Бриллианты на шее. Элита истребительной авиации Люфтваффе - Михаил Зефиров

Тут надо особо подчеркнуть, что сам Хартманн неоднократно подчеркивал, что все люди, включая русских, изначально добры по своей природе. Он всегда категорически возражал против любых попыток разжечь ненависть между людьми, и в том числе между немцами и русскими.

К полудню 17 мая насилия прекратились так же внезапно, как и начались. Правда, к тому времени многих немцев уже не было в живых, одних убили, а другие сами покончили счеты с жизнью, воспользовавшись подручными предметами, умертвив перед этим своих близких. Появившийся советский генерал жесткой рукой навел такой же жесткий порядок среди своих подчиненных. Он приказал отделить пленных офицеров от рядовых и унтер-офицеров. Женщины были помещены в офицерскую часть лагеря, к которой русским солдатам было запрещено приближаться.

Ситуация в лагере стабилизировалась, но вскоре проявилась другая сторона все той же проблемы. Чтобы хоть как-то прокормить своих детей, теперь женщины уже сами вынуждены были идти к советским офицерам и солдатам, получая взамен немного продуктов. Те из них, кто решился на это, спасли своих детей и выжили сами.

Для Хартманна результатом всего увиденного в тот период стала полная переоценка его отношения к жизни. Вместе с ним в плен попал бывший командир 1./JG52 обер-лейтенант Вальтер Вольфрум, который незадолго до конца войны получил ранение. Уже в июле 45-го года он был отпущен как тяжелобольной и смог под подкладкой шинели вынести из лагеря письмо Хартманна, которое тот написал своей жене. В частности, в нем говорилось: «Никогда не сомневайся в подобной ситуации. Иди к высокопоставленному офицеру и постарайся понравиться ему. Льсти ему и оставайся с ним. Он защитит тебя от других. В этом случае тебе придется терпеть только одного мужчину, и ты сможешь избежать зверств и унижений группового изнасилования. Другие смогут получить тебя лишь „через труп“ твоего покровителя».

Через три недели пленных отправили на юго-восток, в Ческе Будеевице. Там их погрузили в железнодорожные вагоны и доставили в лагерь, находившийся уже на румыно-советской границе.

Спустя неделю пленным снова было приказано грузиться на поезд. В небольшой товарный вагон набивали по 60 человек, словно сельди в банку. Места всем не хватало, поэтому пленным приходилось по очереди по два часа лежать, а потом четыре часа стоять, дожидаясь очереди снова лечь. Звания и награды при этом не имели никакого значения, все были равны.

В течение двух недель состав двигался на восток. Не надо было обладать навыками штурмана, чтобы определить, куда он шел. Они проехали Киев, Москву и Вологду. Когда миновали Киров, Хартманн мог увидеть сквозь щели в стенках вагона, что они углубляются все дальше в глухую болотистую местность. Наконец вагоны встали, и всех выгнали на насыпь. Охрана состояла всего из нескольких солдат. Большего числа и не требовалось, вокруг, насколько видел глаз, тянулись сплошные болота. Каждый, кто захотел бы бежать, мог попробовать.

Военнопленные должны были сами построить себе жилища. Хартманн и его товарищи вырыли в земле примитивную землянку, прикрыв ее сверху бревнами и ветками. Каждое утро вместе с другими пленными их вели на болота копать торф. Затем они грузили этот торф на железнодорожные платформы. Все делалось исключительно вручную. Через месяц изнурительной физической работы кавалер Бриллиантов почувствовал, что его силы подходят к концу. При этом почти полторы тысячи пленных смотрели на него, как на своего командира, а как он мог руководить ими, если сам начинал сдавать и физически и морально?

И в тот кризисный момент Хартманна спасло звание майора Люфтваффе. Вскоре всех старших офицеров в звании от майора и выше отправили в специальный лагерь для пленных офицеров № 7150 в городе Грязовец, в 38 км юго-восточнее Вологды. Когда пришел этот приказ, пилот был уже на пределе своей выдержки и выносливости. Даже спустя десятилетия он с ужасом вспоминал тот каторжный лагерь под Кировом и что произошло с оставшимися там пленными после его отправки. Из 1500 пленных, доставленных туда в начале осени 45-го года, зиму пережили только двести человек.

Когда Хартманн и другие офицеры прибыли в Грязовец, то он показался им просто первоклассным отелем. Там они встретили «старожила» майора Ханса Ханна – аса и кавалера Дубовых Листьев, который попал в плен еще 21 февраля 1943 г., когда его FW190A был сбит в районе г. Демянск Новгородской области.

Затем в своей книге «Я расскажу правду» Ханн называл лагерь в Грязовце «домом отдыха» по сравнению с другими лагерями, где ему пришлось побывать за семь лет плена. В этом «доме отдыха» пленные жили в деревянных бараках по 400 человек, размещаясь на узких деревянных лежаках, которые опускались на ночь. Каждому в день полагалось 600 грамм хлеба, 30 грамм масла, 40 грамм сахара, две тарелки жидкого супа и половник каши. Раз в месяц разрешалось отправить родным в Германию на почтовой открытке Международного Красного Креста сообщение длиной из двадцати пяти слов, причем включая адрес.

Попав в Грязовец, Хартманн оказался в странном и незнакомом мире. Тут были националисты, активисты недавно распущенных просоветских организаций «Национальный комитет свободной Гер мании» и «Союз немецких офицеров» и просто стукачи. И вот теперь 23-летний и в политическом отношении совершенно наивный ас должен был разобраться в этом хитросплетении, чтобы определить свою личную позицию.

Так называемые антифашисты обещали лучшие условия содержания, материальные блага и «теплые» должности в местной администрации. Последнее было правдой, поскольку в лагере существовало внутреннее самоуправление, состоявшее исключительно из них, а охрана НКВД во главе с комендантом лагеря осуществляла лишь внешний надзор. Как потом оказалось, тогдашнее назначение Хартманна на легкую работу на кухню, было хитрым шагом антифашистов, пытавшихся склонить его на свою сторону. Некоторые из пленных сделали выбор. Особенно Хартманна потрясло то, что среди примкнувших к антифашистам оказался и оберст Граф, чье влияние на него первое время было просто огромным.

Офицеров же, сохранявших полную самостоятельность в политических взглядах, НКВД и их пособники именовали «фашистами». Эти упрямцы, среди которых оказался и Хартманн, жили в отдельном бараке. И лагерная администрация, решив ограничить их влияние на остальных пленных, объявила, что этот барак далее будет находиться в полной изоляции. Тогда Хартманн обратился непосредственно к русскому коменданту с требованием восстановить их общение с окружающими. Как ни странно, его энергичный демарш помог, и советское начальство отменило решение своих лакеев.

Спустя какое-то время Хартманна вызвали в кабинет местного опера. В ходе беседы капитан НКВД открытым текстом предложил ему стать стукачом. Пилот категорически отказался и за «оскорбление советского офицера» получил десять суток карцера. Последний представлял собой грязную нору с земляным полом длиной три метра, шириной немногим более метра и высотой два метра. Для вентиляции и освещения служила отдушина в углу диаметром около семи сантиметров. Под ней стояла жестянка, использовавшаяся в качестве туалета. День и ночь можно было отличить только по лучу света в узкой отдушине. Каждое утро часовой приносил Хартманну, спавшему на голой земле, 600 граммов хлеба, два литра воды и пять граммов сахара.

Так он впервые познакомился с методами работы НКВД. Карцер служил для того, чтобы ломать самых упрямых. Одиночество, смрад, голод и холод должны были подавить решимость. Чтобы выдержать все это, надо было сосредоточиться на чем-то одном, и Хартманн мысленно обратился к своей жене. Он словно прокручивал в голове фильм, вспоминая в мельчайших подробностях их первую встречу, занятия в танцклассе, счастливые дни во время его отпусков во время войны. Он пытался представить, кто родился у них, мальчик или девочка. В итоге темнота карцера из врага превратилась в его друга. Она помогала отрешиться от окружающего и мысленно преодолевать пространство и время, отделявшие его от родных. В конечном итоге именно любовь и гармония его семейной жизни, его способность сосредоточиться на приятных воспоминаниях помогли ему выжить в плену.

И в дальнейшем сотрудники НКВД, а затем МВД и МГБ, не оставляли надежды склонить Хартманна к сотрудничеству. Во всех лагерях и тюрьмах, где он содержался, ему раз за разом делались новые предложения. Особенно яростная кампания по его «ломке» началась в 1947 г. Чего ему только не предлагали и чем не угрожали. В дело шло все, – от удивительных предложений поступить на службу в советскую авиацию до угроз физически уничтожить его семью в Западной Германии. В ответ Хартманн всегда говорил одно и то же – «нет». И опять люди в форме угрожающе размахивали руками: «Карцер!.. 20 дней, 40 дней, 60 дней… карцер, карцер…»