Девушка выбирает судьбу - Утебай Канахин

Она снимала маленькую комнатку на краю города. Придя домой, Нурбиби настежь раскрыла окно и просидела так почти до самого утра…

У нее уже была любовь. В восьмом классе понравился ей один парень из десятого — высокий, красивый, с шапкой темных вьющихся волос. Когда она встречалась с ним в школьном коридоре, щеки ее пламенели. Они как раз проходили «Евгения Онегина», и Нурбиби решилась написать парню письмо. Много раз бралась она за перо, но получался лишь вольный перевод письма Татьяны, который со времен Абая стал у казахов народной песней. В конце концов она отправила ему письмо, написанное собственными словами, но не подписалась…

Парень закончил школу, поехал учиться в институт, но так и не узнал о ее любви. И она… она забыла его. Даже не помнит, какого цвета были у него глаза, какой голос.

Был еще старшина в военно-медицинском училище, который нравился ей. Служил он в другом батальоне, и она совсем не знала его. Однажды услышала Нурбиби, как этот здоровый цветущий парень похабно рассказывал о какой-то девушке, с которой имел дело, и возненавидела его. Вот и все…

Теперь было совсем другое. Она это точно знала. Человек может ошибиться, но сердце — никогда…

И не думала, не гадала Нурбиби, что где-то в далеком волжском городке встретит свою судьбу. Ну, а разве думала она, заканчивая десятый класс, что через два месяца добровольно наденет военную форму и в числе первых девушек-казашек пойдет защищать родину? И военфельдшером не собиралась она быть…

Городок был набит госпиталями, и раненых здесь было больше, чем жителей. Их медсанбат прибыл сюда прямо с фронта два месяца назад. Когда начальник отделения спросил у нее, где она думает разместиться, Нурбиби ответила, что на частной квартире. Как будто знала, что встретится с Дарменом…

Такой прилив радости и счастья почувствовал Дармен, словно заново родился. Шагов двадцать сделал он с утра без костылей, а к вечеру, несмотря на протесты врача, уже самостоятельно вышел на улицу. И все же по-настоящему он вышел без опоры только недели через полторы. Новая летная форма была на нем, и сразу сделался он намного выше ростом. Видно, потому, что не надо было сгибаться к костылям…

Последовали обычные остроты военного времени:

— Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться!

— Пожалуйста.

— Младший лейтенант медицинской службы явилась по вашему приказанию!..

— Вольно!..

Щеки у Нурбиби горели. Дармен впервые вел ее под руку и рассказывал что-то. Кажется, про то, как просил у начальника госпиталя отпустить его на сутки в форме. По уставу это не разрешалось до самой выписки. Но когда Дармен сказал, что идет к невесте, начальник в порядке исключения разрешил…

— А почему ты так сказал? — спросила она.

— Я не умею врать, — ответил он.

Они сидели в парке, разговаривая о чем угодно, кроме предстоящей им ночи. Прямо напротив парка раскинул свой шатер маленький цирк Шапито. Дармен предложил пойти туда, она согласилась. Когда погасли огни, он взял ее за руку. Впервые она прижалась к нему плечом. Он сидел неподвижно, боясь, что вдруг уйдет куда-нибудь от него это неслыханное счастье…

Три красивых, сверкающих серебром акробатки вертелись на трапеции под самым куполом цирка, опускались на арену, посылали в разные стороны воздушные поцелуи. Нурбиби вдруг протянула руку, закрыла ему глаза. И он поцеловал ей руку.

Что еще было в тот день?.. Мороженое с сахарином, которое купил он у однорукого продавца-инвалида, горсточка маленьких кислых яблок. На всю жизнь остался их терпкий привкус…

Скоро должны были наступить сумерки. И вдруг она остановилась, заглянула ему в глаза:

— Дармен, ты давно ел мясо по-казахски?

— Очень давно…

— Идем!..

На базаре уже заканчивалась торговля. За полтора килограмма баранины они отдали почти все деньги, которые были у них. Потом купили лук, черный перец, но муки нигде не продавали. Он зашел в свой госпиталь и попросил у повара. Тот отсыпал ему баночку муки с разрешения дежурного старшины.

Дармен нес покупки в старой авоське, а другой опирался на ее плечо. Нога все еще давала о себе знать. Люди почему-то оборачивались им вслед: такие уж счастливьте лица были у них. И это они тоже запомнили на всю жизнь.

— Ты только не обессудь…

— За что?..

— Не очень красиво у меня. Частная квартира. Ничего, кроме стола и тумбочки, да и те казенные…

— Не люстру же сейчас покупать…

Пришли они уже в сумерках. Домик был маленький, с геранями на окнах. Нурбиби зажгла керосиновую лампу — электросвет давали через день. Потом проверила затемнение. Фронт был неподалеку…

А комнатка была хоть маленькой, но необыкновенно уютной. Ему казалось, что никогда не видел он такой красоты и аккуратности. Снежно-белым были застелены солдатская кровать, крашеная тумбочка, столик в углу. Казалось, где-то на другой планете идет война, мучаются и умирают люди…

— А вдруг получится невкусно?..

— Этого не может быть!

Они разговаривали, не глядя друг на друга. Когда, помогая, он передавал ей продукты, руки их сталкивались. Она всякий раз краснела. Потом они сидели и ждали, пока сварится мясо…

Кончились дрова. Дармен вышел с ней в сарай и нарубил хозяйским поржавевшим топором несколько чурочек. Хозяйка — тихая седенькая старушка учительница жила одна. Оба сына ее были на фронте, и от обоих давно уже не было вестей. Нурбиби хотела пригласить ее поужинать с ними, но она ушла на какое-то собрание в школу.

Они ели из большой старомодной миски, и никогда после этого ни он, ни она не ели так вкусно. Нурбиби помыла посуду, спрятала ее в хозяйский буфет и тогда только посмотрела на Дармена. Он тоже не отвел глаз. Она принялась стелить постель и делала это так, как будто они прожили уже долгую жизнь вместе…

На рассвете она пошла