Девушка выбирает судьбу - Утебай Канахин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Большого труда стоило ему смиряться с этими шутками и, как принято в таких случаях, самому включаться в игру. «Да, я верный раб своей жены, — соглашался он, пытаясь улыбаться при этом. — Но, раз побывав в Сарыарке, она не может уже больше жить без нее!» Так или иначе, но Мусатай Айкенов, известный домосед и враг путешествий, оказался один, без семьи, за тридевять земель от дома и родной Сарыарки, в чужом и неприветливом море. А случилось это потому, что объединение перевыполнило план и получило несколько бесплатных туристических путевок. Товарищи настояли, чтобы поехал именно он, лучший инженер-производственник…
Со всех концов Советского Союза были туристы — из Сибири, Средней Азии, с Кавказа, Украины, Дальнего Востока. Мусатай — высокий видный мужчина с отчетливо наметившимся брюшком несколько растерялся в этой шумной многоязычной толпе. В Финском заливе стояла на редкость хорошая солнечная погода, и хоть это напоминало ему родную степь. Но когда вышли в открытое море, и тяжелые серые тучи смешались со свинцовыми водами Балтики, он чуть не заплакал от тоски и отчаяния.
А туман становился все гуще. Отвратительный, липкий, он, казалось, проникал к самому сердцу. Вдобавок началась качка, и Мусатай первым повалился на койку. Все вокруг гудело, шаталось, жизнь кончалась…
Буря затихла только на следующий день к обеду. Туман начал постепенно рассеиваться, и словно в дыру проглянуло солнце. Через полчаса на небе уже не было видно ни облачка, и все пассажиры высыпали на палубу. Мусатай тоже кое-как выбрался наверх…
Его обдуло свежим морским ветерком, качка почти прекратилась, и он снова почувствовал себя человеком. Водная гладь искрилась, напоминая весеннюю, еще зеленую Сарыарку. И все же тоскливое предчувствие стискивало грудь. «Любят у нас всякими бесплатными путевками награждать, волей-неволей поедешь!» — думал Мусатай.
— Берег!
— Берег виден!..
— А вон, посмотрите, город!..
Особенно радовались женщины. Мусатай тоже посмотрел в ту сторону, где прямо из воды вставали невысокие серые скалы. Между ними явственно белели пирамиды домов, торчали усики кранов, а повыше четырьмя иглами вонзались в небо башни древнего собора.
— Готика… Настоящая готика!
— А вон мост над проливом. Тот самый!..
Мусатай вместе со всеми смотрел на приближающийся город, который покачивался на волнах все сильнее и сильнее. Море между тем было совсем спокойное, и никто вокруг не чувствовал качки. Громко стучало в висках, сердце проваливалось куда-то вниз, на лбу проступал ледяной пот. «О господи, как бы не случилось со мной чего-нибудь плохого. Здесь, в чужой стране!..» И только он подумал это, как острая боль пронзила его насквозь, бросила на палубу…
— Врача… Скорее врача!
Это было последнее, что он услышал.
Придя в себя, Мусатай открыл глаза и увидел снежно-белую крашеную стену. Сильно пахло лекарствами. Он понял, что находится в больнице.
«Где же я?.. Кто привез меня сюда с парохода?» Повернув с трудом голову, Мусатай увидел еще двух больных, лежавших с закрытыми глазами. Тогда он решил ждать, пока придет кто-нибудь, чтобы спросить о своей болезни. Кроме ранений в войну, не случалось ему болеть, а тут вдруг…
Послышались тихие шаги, в комнате появился молодой человек в белом халате, под которым виднелся хороший и, по-видимому, дорогой костюм. Он тепло, как закадычному другу, улыбнулся Мусатаю и присел рядом с его койкой. Оказалось, что молодой человек довольно сносно говорит по-русски.
— О, вы уже поправляетесь, я вижу… Наша клиника гарантирует, что через десять дней вы будете здоровы. Нам особенно приятно было оказать помощь русскому человеку. О, Советский Союз! Спутник! Гагарин! Терешкова!..
Мусатай лежал, подавленный доброжелательностью незнакомца. Тот сообщил ему, что он — врач с достаточно серьезным опытом и кроме того человек широких убеждений. Он даже открыто симпатизирует социал-демократической партии и внимательно следит за всем, что происходит в советской России.
— Скажу вам откровенно, что мы восхищены!.. — Молодой человек даже щелкнул пальцами в подтверждение своих слов. — Страна медведей, мужиков и диких кочевников за какие-нибудь полвека стала сверхмощной державой. Что бы там ни говорили, дело не в одном социальном строе. Я давно уже хотел встретиться с советским человеком, чтобы подробно расспросить об этом. Только вы говорите откровенно, без повторения прописных истин. Они всегда пахнут пропагандой…
Мусатай впервые попал в такое положение. Он даже попытался привстать на койке, но боль внизу живота заставила его опустить голову на подушку. Тем не менее он взял себя в руки и вступил в разговор:
— Вот у вас, кажется, король?
— Да, у нас есть король…
Теперь в голосе молодого человека появилась некоторая растерянность. Он отстранился от Мусатая, словно желая рассмотреть его получше.
— Ну, а король — это какая истина? — Мусатай строго посмотрел на разговорчивого врача. — Прописная?
— Да, это общеизвестно…
— А вам известно, что у нас в прошлом тоже был царь?
— Конечно, царизм…
— И как раз полвека назад его не стало… Это тоже прописная истина?
— Безусловно.
— Так как же без учета таких истин вы хотите разобраться в том, что произошло в моей стране за полвека?!
Молодой врач побледнел и поднялся с места. Оглянувшись почему-то на других больных, он постоял еще с минуту, молча кивнул Мусатаю и вышел…
На следующий день с ним заговорила пожилая медсестра. Она совсем плохо понимала по-русски, но, восстановив в памяти запас немецких слов, Мусатай кое-как понял ее. Язык этой страны был похож на немецкий.
— Раньше мы боялись немцев, — говорила она. — О, немцы… Мы их называли гуннами, варварами. Теперь в наших газетах пишут, что настоящие гунны —
