Мельница на Флоссе - Джордж Элиот

– Как я рада, – воскликнула Люси. – Так ты не будешь против того, чтоб иногда он заходил к нам, ибо тогда мы будем в состоянии гораздо более петь, чем без него. Я очень люблю Филиппа и только желала бы, чтоб он не так принимал к сердцу свои физические недостатки. Верно, в них кроется и причина его грусти и резкости. Конечно, жалко видеть его бедную, маленькую, фигурку и его бледное лицо посреди здоровых, рослых людей…

– Но, Люси, – сказала Магги, желая прервать поток слов своей кузинкн.

– А, вот и звонят! верно это Стивен, продолжала Люси, не замечая маггину попытку выразить свое мнение. – Между прочим, я очень восхищаюсь в Стивене тем, что он лучше всех обходится и дружнее других с Филиппом.

Теперь уже было поздно говорить Магги: дверь в гостиную отворилась и Мини залаяла при виде высокого мужчины, вошедшего в комнату. Он прямо подошел к Люси и взял ее руку; его тон, дышавший нежностью и приличием, казалось показывал, что он не замечал никого в комнате, кроме Люси.

– Позвольте мне вас представить моей кузине, мисс Теливер, – сказала Люси, поворачиваясь с злобной радостью к Магги, подошедшей к ним от окошка. – Магги, это мистер Стивен Гест.

С минуту Стивен не мог придти в себя от удивление ври виде этой высокой черноокой нимфы, с короной из волос на голове. Магги сама чувствовала, что в первый раз в жизни человек, к которому она сама питала некоторого рода робость, покраснел при ее виде и низко, почтительно ей поклонился. Это новое чувство ей было очень приятно и почти уничтожило ее смущение. Ее глаза сияли каким-то новым блеском и щеки ее покрылись прелестным румянцем.

– Я надеюсь, вы замечаете, какой похожий портрет моей кузины вы нарисовали третьего дня, – сказала Люси, с торжествующей улыбкой.

Она наслаждалась замешательством Стивена, тем более, что обыкновенно это был его удел.

– Ваша кузина меня обманула, мисс Теливер, – сказал Стивен, садясь подле Люси и лаская Мини; по временам только он бросал украдкой взгляды на Магги: – она – сказала, что у вас светлые волосы и голубые глаза.

– Не правда, это вы сами сказали, оправдывалась Люси. – Я только не хотела уничтожать вашей уверенности в способности предвидение.

– Я бы очень желал всегда так ошибаться, – сказал Стивен: – и находить действительность столько прелестнее всех моих догадок и ожиданий.

– Вы сказали то, что вам должно было сказать в подобном случае, – сказала Магги.

Она посмотрела на него несколько презрительно. Теперь было ясно, что он нарисовал ее портрет в карикатуре, не видав ее никогда. Люси говорила, что он был очень склонен острить, а Магги к этому сама добавила мысленно: что был очень высокомерен и тщеславен.

«Сам бес в ней сидит» подумал Стивен. Но вскоре он же желал, чтоб она подняла голову с работы, к которой она надулась и посмотрела бы на него.

– Я думаю, комплименты иногда выражают правду, – сказал он наконец. – Иногда человек действительно чувствует благодарность к кому-нибудь и от души говорит «Благодарствуйте». Ведь, ему тяжело выражать, свое чувство теми же словами, которыми весь свет отказывается от всякого рода неприятностей – не правда ли, мисс Теливер?

– Нет, – сказала Магги, посмотрев ему прямо в глаза, – если мы употребляем простые слова для выражение наших чувств в важных случаях, то они тогда тем выразительнее. Как-то невольно чувствуешь, что в них кроется какое-то особое значение, подобно тому, как в старых знаменах и во вседневных платьях, вывешенных в священном месте.

– Если так, то мой комплимент должен быть очень красноречив, – сказал Стивен, сам не зная, что говорит, ибо маггины глаза были на него устремлены. – Мои слова были столь недостаточны и плоски, чтоб выразить мое чувство.

– Комплимент не может быть красноречив, разве только как выражение равнодушие, – сказала Магги, покраснев.

Люси несколько испугалась: она думала, что Магги и Стивен теперь никогда друг друга не полюбят. Она всегда боялась, чтоб Магги не показалась этому сатирическому господину слишком умной и странной девушкой.

– Милая Магги! – заметила она: – ты, всегда, кажется, жаловалась на себя, что слишком любишь, чтоб тобой восхищались; а теперь ты сердишься за то, что именно хотят тобою восхищаться.

– Нимало, – сказала Магги: – мне очень приятно знать, что мною восхищаются: но комплименты не дают мне это-то чувствовать.

– В таком случае, я никогда не буду говорить вам комплиментов, мисс Теливер, – сказал Стивен.

– Благодарю вас; это будет значить, что вы меня уважаете.

Бедная Магги! она так мало была в обществе, что не могла свыкнуться с его пустыми приличиями. Всякое ее слово вытекало прямо от души, всякое действие было запечатлено избытком чувства, который мог бы показаться более опытным светским дамам нелепостью. Впрочем, на этот раз даже ей самой казалось, что ее поведение было нелепо. Она действительно питала отвращение к комплиментам и – сказала однажды с досадою Филиппу, что решительно не понимает, почему непринято отпускать пошлые комплименты почтенным старикам, как и молодым красавицам. При всем том дурно принять такой общепринятый поступок и то от незнакомца, как мистер Стивен, было крайне неблагоразумно с ее стороны, и потому, когда она осталась наедине, ей поневоле стало стыдно за себя. Ей не приходило в голову, что эта раздражительность происходила отчасти от того приятного чувства, которое она ощущала прежде, подобно тому, как одна ничтожная капля холодной воды, падающая на нас в то время, когда мы только начинаем согреваться, когда какая-то приятная теплота распространяется по всему телу, кажется нам чем-то крайне неприятным.

Стивен был слишком хорошо воспитан, чтоб не постичь, что предыдущий разговор мог быть неприятен, и тотчас же обратил его на предметы безличные, спросив Люси, когда откроется базар и позволит ей обратить свои взоры на предметы, более достойные, чем шерстяные цветы, которые она вертела между пальцами.

– В будущем месяце, я полагаю, – сказала Люси. – Но ведь ваши сестры более делают для него, чем я.

– Да; но они занимаются в своих комнатах, а я туда не хожу. Как я вижу, мисс Теливер, вы не разделяете общей, модной слабости к изящным рукоделиям, – сказал Стивен, заметив, что она занималась простою строчкою.

– Да, – сказала Магги: – я не знаю никакой трудной и изящной работы, кроме шитья рубашек.

– И твое простое шитье так прекрасно, – сказала Люси: – что я выпрошу у тебя несколько образчиков, чтоб представить, как нечто изящное. Твое прелестное шитье для меня загадка: ты, ведь, бывало, не любила этот род работы.

– Эта загадка очень легко разрешается, моя милая, – сказала Магги, подымая голову: – простое шитье было единственное, за которое я могла получать деньги; и потому я была поневоле принуждена делать его как можно лучше.

Как ни добра, как ни простодушна была Люси, но она не могла удержаться, чтоб не покраснеть: ей не совсем приятно было, что Стивен услышал это. – К чему было Магги говорить? Быть может, что это была гордость, гордость нищеты, которая не стыдится себя; но, как бы то ни было, будь Магги царицею кокеток, она едва ли могла придумать что-нибудь, что бы придавало ей более цены в глазах Стивена. Я не думаю, чтоб один факт ее нищеты и грубой работы произвел какое-нибудь влияние; но, в соединении с ее красотою, он придавал ей оригинальность и превосходство пред другими.

– Но я умею вязать, Люси, продолжала Магги: – может, это пригодится для вашего базара?

– Конечно, и очень пригодится. Я тебя завтра же засажу работать что-нибудь пунцовою шерстью. Но ваша сестра всего более достойна зависти, продолжала она, обращаясь к Стивену: – она умеет так искусно лепить. Теперь она делает прелестный бюст пастора Кэна, и то на память.

– Конечно, если она не забудет сделать глаза почти сходящимися, а кончики рта далеко-отстоящими друг от друга, то весь Сент-Оггс найдет сходство поразительным.

– Это очень дурно с вашей стороны, – сказала Люси: видно было, что она была огорчена этими словами. – Я не ожидала, чтоб вы могли так неуважительно говорить о пасторе Кэне.

– Я ничего не – сказал неуважительного о докторе Кэне – Боже избави! Но я не обязан уважать какой-нибудь пасквильный бюстик, изображающий его. Я полагаю, что Кэне один из лучших людей на свете. Мне дела нет до того, что он поставил высокие подсвечники на алтарь, и я бы не желал испортить хорошего расположение духа, ходя каждое воскресенье к ранней службе. Но он единственный человек из лично мне знакомых, которые имеют в себе нечто апостольское, человек, который получает восемьсот фунтов в год и довольствуется самою простою мебелью и вареною говядиною, потому что отдает нуждающимся две трети своих доходов. Также какой прекрасный поступок было взять к себе в дом бедного Грэтапа, который случайно застрелил свою мать. Он жертвует на это доброе дело столько времени, что и более досужий человек не решился бы на подобную вещь, и все для того только, чтоб не допустить несчастного впасть в меланхолию. Он всюду возит его за собою, как я вижу.