Мельница на Флоссе - Джордж Элиот

– Это ничего, тетушка; пошлите только, пожалуйста, нам платье, – сказала Магги.

– Я не намерена делать Магги длинных рукавов; а для обшивки у меня довольно кружьев. Ее руки будут прелестны.

– Форма маггиных рук очень хороша, – сказала мистрис Теливер. – У меня были точь-в-точь такие руки, только они не были смуглы. Я бы желала, чтоб у ней был также наш семейный цвет кожи.

– Какие глупости, тетушка! – сказала Люси, трепля по плечу мистрис Теливер. – Вы в этом ничего не пони маете. Всякий художник пришел бы в восторг от ее цвета кожи.

– Быть может, моя милая, – сказала мистрис Теливер с покорностью. – Ты должна лучше знать. Только, когда я была молода, смуглая кожа не считалась красивою у порядочных людей.

– Да, да, – сказал дядя Пулет, который внимательно следил за разговором дам, продолжая все время сосать свои лепешки. – Хотя и была песенка про «оливково-смуглую красавицу», кажется, это была безумная… безумная Кэти – наверно не помню.

– Ай, ай! – сказала Магги, смеясь, но выходя из терпение. – Я думаю, это будет конец и моей смуглой коже, если о ней будут так много говорить.

ГЛАВА III

Минута откровенности

Когда Магги в этот вечер пришла к себе в спальню, то, казалось, она вовсе не имела намерение раздеваться. Она поставила свечу на первый стол, который попался ей под-руку, и начала ходить взад и вперед по своей комнате твердым и мерным шагом, показывавшим, что она была в сильном волнении. Глаза и щеки ее имели почти лихорадочный блеск, голова ее была откинута назад, а руки скрещены, как обыкновенно у людей, сильно-озабоченных.

Разве случилось что-нибудь особенное?

Ничего, кроме таких происшествий, которые вы, вероятно, почтете в высшей степени незамечательными. Она слышала хорошую музыку, исполненную хорошим басом; но это пение провинциального аматера было таково, что ваше критическое ухо, без сомнение, далеко не было бы удовлетворено. Сверх того, она имела сознание, что на нее много смотрели исподлобья, из-под густых бровей и, притом, взглядом, который находился под влиянием спетого романса. Подобные вещи не могли бы иметь никакого заметного влияние на вполне образованную девицу, такого ума, который привык все взвешивать, наконец, на девушку, окруженную всеми наслаждениями богатства, знатности и высшего общества. Если б Магги была этой девушкой, то вы, вероятно, ничего не узнали бы о ней; в ее жизни было бы так мало треволнений, что не приходилось бы ничего описывать. Как счастливые женщины, так и счастливые народы не имеют истории.

На сильную, пылкую натуру бедной Магги, ныне в третий раз покинувшей школу со всеми ее мелкими обязанностями, шумом и гамом, эти, по-видимому, пошлые причины действовали так, что возбуждали ее воображение непонятным для нее самой образом. Не то, чтоб она сознательно думала о мистере Стивене Гесте, или останавливалась на мысли, что он восторженно глядел на нее – нет, она скорее смутно чувствовала в себе целый мир любви, красоты и восхищение, возникшего из неопределенных и перепутанных между собою образов, из всего романического и поэтического, о которых она когда-либо читала, или которые составила в своем собственном воображении в минуты мечтании. Она мысленно перенеслась к тому времени, когда отказывала себе во всем и думала, что все ее стремление, все порывы были подавлены; но это состояние души ее, казалось, невозвратно изменилось, и ей тяжело было самое воспоминание о нем. Никакими молитвами, никакими усилиями не могла она теперь снова достигнуть этого искусственного мира и спокойствия; ее жизненная борьба, казалось, не могла быть разрешена столь-легким самоотвержением еще на пороге юности. Музыка еще звучала в ее ушах, музыка Перселя с ее дикой страстью, и она не могла остановиться на воспоминании о своем одиноком, грустном прошедшем. Она снова была в своем обширном воздушном мире, когда услышала слабый стук в двери: разумеется, то была ее кузина, которая вошла в широкой белой ночной кофте.

– Что это, Магги, шалунья, ты еще не начала раздеваться? – сказала Люси с удивлением. – Я обещала не приходить болтать с тобой, полагая, что ты устала. Вместо того, ты, кажется, как будто сейчас собираешься на бал. Ну-ка, изволь надевать свою кофту и расплетать волосы.

– Да и ты недалеко от меня ушла, – отвечала Магги, поспешно доставая свою собственную розовую бумажную кофту и глядя на люсины русые волосы, зачесанные назад и вившиеся в беспорядке.

– О! мне немного остается дела. Я сяду и буду говорить с тобой, пока не увижу, что ты в самом деле готова лечь в постель.

Пока Магги стоя расплетала свои волосы, Люси села возле ее туалета, следя за ней глазами полными любви, и наклони в несколько голову на сторону, как хорошенькая болонка. Если вам покажется невероятным, что две молодая девушки при таких обстоятельствах могли завести откровенный, задушевный разговор, то я попрошу вас припомнить, что в человеческой жизни бывает много таких случаев, которые составляют исключение.

– Не правда ли, музыка доставила тебе истинное наслаждение сегодня; вечером, Магги?

– О, – да! и вот почему я и не чувствую никакого расположение ко сну. Мне кажется, что если б я всегда вдоволь, наслаждалась музыкой, то не имела бы никаких других материальных нужд. Она как будто придает силу моим членам и мысли моему мозгу. Жизнь моя идет как-то так легко с помощью музыки! В другое же время иногда как будто чувствуешь, что несешь на себе какое-то бремя.

– А у Стивена прекрасный голос – не правда ли?

– Ну, об этом, пожалуй, что мы ни та, ни другая неспособны судить, – сказала Магги, смеясь, и села, откинув назад свои длинные волосы: – ты потому, что небеспристрастна, а я потому, что по мне всякая шарманка превосходна.

– Но скажи мне, что ты о нем думаешь; но скажи всю правду: хорошее и дурное?

– О, я нахожу, что ты должна бы несколько унизить его. Влюбленный не должен быть такой непринужденный и самоуверенный; он должен быть гораздо робче.

– Какой вздор, Магги! как будто кто-нибудь может дрожать передо мной! Я вижу, что ты считаешь его самонадеянным; но все же он тебе нравится – не правда ли?

– Нравится ли? Да. Мне не приходилось видеть слишком много приятных людей, чтоб мне было трудно угодить. К тому же, как может мне не нравиться человек, обещавший составить твое счастье, милое дитя? И Магги ущипнула Люси за ее подбородок с ямочкой.

– Завтра вечером ты услышишь еще более музыки, – сказала Люси, радуясь тому заранее: – потому что Стивен приведет с собою Филиппа Уокима.

– О Люси! я не могу его видеть! – сказала Магги побледнев: – по крайней мере я не могу его видеть без разрешение Тома.

– Неужели Том такой тиран? – спросила Люси с удивлением. – Я возьму ответственность на себя и скажу ему, что это я виновата.

– Но, милая, – сказала Магги, колеблясь: – я торжественно обещала Тому, перед смертью батюшки, не говорить с Филиппом без его ведома и согласия. И я боюсь заговорить с Томом об. этом предмете, чтоб снова не начать с ним ссоры.

– Я никогда ничего не видывала столь странного и несправедливого. Какое зло мог вам сделать бедный Филипп? Могу ли я поговорить об этом с Томом?

– О нет! пожалуйста, лучше не делай этого, милая, – сказала Магги. – Я завтра сама пойду к нему и скажу, что ты намерена пригласить Филиппа. Я уже прежде хотела просить его, чтоб он снял с меня данное много обещание, но не имела духу заговорить то б этом.

Они обе помолчали несколько минут; наконец Люси – сказала:

– Магги, у тебя есть от меня тайны, между тем, как я ничего не скрываю от тебя.

Магги, в раздумье поглядела в сторону; потом она обернулась к Люси и – сказала: – Я готова рассказать тебе все о Филиппе, но, Люси, ты никому не должна показывать, что ты это знаешь, в особенности же, самому Филиппу или Стивену Гесту.

Рассказ был длинен, потому что Магги до-тех-пор еще не испытывала облегчение высказаться; она дотоле ничего не говорила Люси о своей внутренней жизни; и теперь эта милая головка, наклоненная к ней с участием, и эта маленькая рука, пожимающая ее руку – все это побуждало ее говорить. Только по двум предметам она не была откровенна. Она не вполне вы– сказала, что у нее накипело против Тома, за оскорбление, нанесенные им Филиппу; воспоминание о них так раздражало ее, что она хотела, чтоб никто не знал о них, как ради Тома, так и ради Филиппа.

Кроме того, она не – сказала Люси ничего о последней сцене между ее отцом и Уокимом, хотя она чувствовала, что эта сцена становилась навсегда новою преградой между нею и Филиппом. Она – сказала только, что начинает находить справедливым мнение Тома, что любовь и брак между ними невозможны, вследствие отношений между их семействами. Без сомнение, отец Филиппа никогда не дал бы своего согласия.

– Вот тебе, Люси, вся моя история, заключила Магги, улыбаясь, но со слезами на глазах.

– Ты видишь, что я как сэр Андрю Эг-Тик, я тоже некогда была любима.