Нежный бар. История взросления, преодоления и любви - Джон Джозеф Мёрингер

– Конечно.

– Ты когда-нибудь была так счастлива?

– Никогда, – ответила она. – Я не смела даже надеяться, что буду такой счастливой.

Мама написала, что купила билет на самолет и нарядный синий костюм на мой выпускной. Я прочел ее письмо под тем же раскидистым вязом, потом поднял голову на его ветви с новыми зелеными побегами и мирно заснул. Проснулся я в сумерках. По пути в общежитие на глаза мне попалось написанное от руки объявление о лекциях приглашенных профессоров на разные темы. Кто станет торчать в душной аудитории и слушать этих дармоедов, особенно в начале весны? Имя одного дармоеда привлекло мое внимание. Фрэнк Синатра. Чертов придурок! Наверняка какой-нибудь козлобородый профессор экономики из MIT, которого назвали в честь домашнего кота.

Я присмотрелся внимательнее. Похоже, в объявлении говорилось, что Фрэнк Синатра, приезжающий в Йель, тот самый – певец. Его пригласили рассказать о своем «искусстве». Я перечитывал объявление снова и снова. Конечно же, это шутка. И тут я увидел дату. 1 апреля. Очень смешно.

Мои сокурсники, однако, клялись, что все по-настоящему. Синатра приезжает, уверяли они, хоть им и было все равно. В назначенный день я явился к лекционному залу. Никакой толпы, никакой давки. Я присел на ступеньки, наблюдая за машинами, проезжавшими мимо. Все-таки розыгрыш. Поднявшись, чтобы уходить, я заметил студента, спешившего вверх по лестнице с громадной связкой ключей.

– Ты на Синатру? – спросил он.

– Он правда приезжает?

– К четырем часам.

– А где же все?

– Сейчас только два.

– Я думал, тут будет очередь, все захотят местечко получше.

– Ну, это же не Джордж Майкл!

Он впустил меня внутрь. Я выбрал место и сидел, пока зал вокруг меня наполнялся людьми. Свободные места еще оставались, когда Синатра тихонько вошел через боковую дверь – без свиты, без телохранителей, в сопровождении лишь своей жены и перепуганного декана. Он спокойно уселся рядом с трибуной и скрестил ноги в ожидании.

Он выглядел совсем не так, как я себе представлял. Полнее, округлее, чем мне казалось. Не более выдающимся, чем декан, метавшийся вдоль сцены, устанавливая микрофон – возможно, потому, что и одет Синатра был примерно так же. На всех фотографиях, которые я видел, Синатра был в смокинге или в строгом костюме с узким галстуком. В тот день он приехал в твидовом пиджаке, черных брюках, золотистом шейном платке и начищенных мокасинах. Синатра хотел выглядеть как студент колледжа. Мое сердце так и потянулось к нему.

Я заглянул ему в глаза. Я видел эти голубые глаза множество раз, на обложках пластинок и в кино, но камера не передавала, насколько они голубые с близкого расстояния. Они стреляли то вправо, то влево, обводили зал, словно голубые прожекторы, и я заметил, что при движении их оттенок меняется – от индиго до лазури и стали. За голубизной я заметил еще кое-что. Страх. Фрэнк Синатра боялся. Есть макароны с итальянскими мафиози он не боялся, но перспектива беседы с полным залом студентов заставила его вспотеть. Дрожащими руками он перебрал свои карточки с заметками и сунул их в нагрудный карман. Посмотрел на жену, и она ободряюще ему улыбнулась. Наблюдая за его волнением, видя, как он отчаянно хочет понравиться – в точности как я все эти годы в Йеле, – я хотел крикнуть ему: Да расслабься ты, Фрэнк! Ты стоишь куда больше всех этих дурачков, вместе взятых!

Декан выступил с краткой вводной речью, и Синатра поднялся со стула и пошел к трибуне. Несколько раз откашлялся в кулак, прочищая горло, и заговорил. Голос его был хриплым. Он звучал, как на старых виниловых пластинках. Поблагодарил нас за приглашение рассказать о своем «искусстве» – мол, хоть он и правда артист, ему хотелось бы, чтобы мы знали: прежде всего он – певец из бара. Ему нравятся бары, нравится само это слово. И правда, каждый раз, когда он его произносил, его голосовые связки расслаблялись и уличный хобокенский акцент брал верх над поставленным произношением Лиги Плюща. Бар – вот место рождения его голоса, сказал он. Стартовая площадка его карьеры. В бар мать водила его мальчишкой, усаживала за стойкой и просила спеть для всех этих мужчин. Я обвел глазами зал. Все это слышали? Фрэнк Синатра вырос в баре! Похоже, никто не был удивлен, но я ударил себя кулаком по ляжке.

Я не представлял, что могу испытывать к Синатре еще большую благодарность. Ему и так наполовину принадлежала заслуга моего излечения от Сидни, потом возобновления наших с ней отношений и получения мной диплома. Но теперь, когда он сказал, что нет ничего плохого в любви к барам, что вырасти в баре – не значит не иметь шансов на успех, на счастье, на любовь такой девушки, как Сидни, мне захотелось взбежать на сцену и схватить его в объятия. Мне хотелось сказать Синатре спасибо за то, что провел меня через темный период моей жизни, что был со мной в своей музыке. Хотелось пригласить его в «Публиканы», и я почти что пригласил. Когда студентам предложили задавать свои вопросы, я тоже поднял руку. Если любите бары, Фрэнк, у меня есть для вас один! Но прежде чем Голос успел вызвать меня, декан выступил вперед и сказал, что нашему почетному гостю пора ехать.

Синатра поблагодарил нас за встречу и с явным облегчением вышел в боковую дверь.

Глава 26. Джей Ар Макгуайр