Дьявол и Дэниэл Уэбстер - Стивен Винсент Бене

я понял по ее дыханию, что она уснула, и обнял ее всего на минутку. Потому что это было чудесно – слышать тихое дыхание и знать, что это дышит она. Я собирался разбудить ее через минуту. И даже не сознавал, как сильно устал сам.

А потом мы снова очутились в том доме за городом, и это был наш дом, и нам следовало радоваться. Но что-то тут было не так, потому что стекла в окнах по-прежнему отсутствовали, ветер задувал в них, мы старались закрыть двери, но они не закрывались. Все это отвлекало Хелен, мы оба бегали по дому, силясь закрыть двери, нам было холодно и страшно. Потом за окнами поднялось солнце – жгучее, желтое и такое огромное, что закрыло небо. И вместе с солнцем возник ужасный рыдающий голос. Это миссис Шэрон повторяла: «О Боже мой, о Боже мой!»

Проснувшись, я некоторое время не понимал, что происходит. А потом понял, и это был кошмар. Миссис Шэрон твердила: «О Хелен… я же доверяла тебе…» – и выглядела так, словно вот-вот упадет в обморок. А мистер Шэрон минуту глядел на нее с ужасным перекошенным лицом, потом произнес: «Порода сказывается», – и вид у нее стал такой, будто он ударил ее. А потом он сказал Хелен…

Не хочу вспоминать, что они говорили. Не хочу вспоминать ничего из того, что они сказали. Мистер Шэрон – нехороший человек. И она нехорошая женщина, хоть она и мать Хелен. И все-таки то, что сказал он, было еще терпимо по сравнению с тем, что сказала она.

Не хочу об этом думать. Все уже испорчено. Все безнадежно испорчено. Мисс Иглз видела, как мы направлялись к тому загородному дому, и наговорила ужасных вещей. От них Хелен стало плохо, в школу она не вернулась. Я не мог с ней увидеться. И даже если бы смог, встреча была бы испорчена. Мы невольно думали бы о том, что нам наговорили.

Не знаю, сколько народу в школе знало обо всем. Но Малец Пиккенс передал мне записку. И тем же днем я подкараулил его за домом. Если бы меня не оттащили, я сломал бы ему нос. Я не шутил. Мама заплакала, услышав об этом, отец увел меня к себе поговорить. Он сказал, что весь город все равно не поколотишь. Но я буду, каждого, как Мальца Пиккенса. Отец и мама повели себя нормально. Но они наговаривают на Хелен, и это почти так же плохо. А за меня они заступаются потому, что я их сын. Но они не понимают.

Я думал, что смогу поговорить с Керри, но не вышло. Держался он дружески, но поглядывал на меня странно. Даже не знаю… будто я его удивил. Не хотелось мне, чтобы он так на меня смотрел. Но вел он себя прилично. Приезжал почти каждые выходные, и мы гоняли мяч во дворе.

Понимаете, сейчас я просто хожу в школу и обратно домой. Меня звали в компанию, как раньше, но я не могу. После Мальца. Конечно, отметки у меня стали гораздо лучше, ведь на учебу теперь остается больше времени. И еще повезло, что у нас не ведет занятия мисс Иглз, хотя отец заставил ее извиниться. Я не смог бы отвечать ей уроки.

Наверное, мистер Грант знает, потому что однажды он позвал меня к себе, и мы поговорили. Но не об этом, хотя я страшно боялся, что он поднимет эту тему. Он показал мне много вещей, оставшихся со времен его учебы в колледже, и золотой футбольный мяч, который он носит на цепочке от часов. У него полно всяких интересных штук.

А потом как-то так получилось, что разговор зашел об истории и так далее, и о том, как изменились времена. А что, были ведь короли и королевы, которые женились, хотя были еще младше нас с Хелен. Только теперь мы живем дольше, нам приходится больше учиться. Вот потому теперь все не так. «Дело в цивилизации, – сказал он. – А любая цивилизация против природы. Но, полагаю, она нам необходима. Только порой с ней нелегко». Ну, так или иначе, а мне от этого разговора стало не так одиноко. Раньше мне казалось, что я единственный человек на свете, испытывающий такие чувства.

Этим летом я собираюсь на ранчо в Колорадо, а на следующий год уеду учиться на Восток. Мистер Грант говорит: ему кажется, что у меня получится собрать баскетбольную команду, если я постараюсь, хотя на Востоке эту игру не так ценят, как у нас. Что ж, буду рад показать им хоть что-то. Будет чему радоваться. Он говорит, поначалу не стоит слишком выставляться, но я и не собирался.

Там мужская школа, даже среди учителей нет женщин. И может, потом я смогу стать профессиональным баскетболистом или еще кем-нибудь, чтобы вообще не пришлось видеться с женщинами. Керри говорит, что это у меня пройдет, но вряд ли. Сейчас все они для меня, как миссис Шэрон, даже когда смеются.

Хелен собираются отослать в какую-то школу при монастыре – я узнавал. Может, перед отъездом мне разрешат повидаться с ней. Но даже если разрешат, это уже не то – при посторонних, когда все будут притворяться. Так что лучше бы уж не разрешали, хотя мне ужасно хочется. Когда мать уводила Хелен той ночью наверх, она была уже не той Хелен. И смотрела на меня так, будто боялась меня. И что бы теперь они ни сделали для нас, этого они уже не исправят.

История о муравьеде[42]

Младшая из девочек рывком села, завернувшись в одеяло.

– Если ты идешь вниз смотреть на них, – укоризненно зашептала она, – я тоже пойду! И Элис тебя застукает.

– Не застукает, – презрительно отозвалась ее старшая сестра. – Она в кладовой, помогает. С посыльным из «Грейз».

– Все равно я иду. Хочу посмотреть, какое будет мороженое – в формочках или просто размятое с клубникой. И если Элис тебя не застукает, то и меня тоже нет.

– Будут формочки, – ответила со знанием дела старшая. – У мамы всегда формочки для Уайтхаусов. А у мистера Уайтхауса аж в горле щелкает, и говорит он про какое-то сладчайшее для сладчайшей. Любой бы понял, как это глупо, а ему невдомек. И вообще, сейчас не твоя очередь.

– Никогда не бывает моя очередь, – огорчилась младшая, дергая одеяло.

– Ладно, – сказала старшая. – Если так хочется – иди! И подними шум. И тогда нас услышат, и кто-нибудь придет наверх….