Отойти в сторону и посмотреть - Татьяна Соломатина

Из воды, фыркая и криком желая всем доброго утра, выбирается Макс. Оказывается, он встал ещё раньше и больше часа плавал.

За завтраком обсуждается план рыбалки. Решают не возиться с лодкой, а поставить три-четыре перемёта. Забросить со скал несколько донок в ямы – на сома – и поблеснить, разойдясь в разные стороны по берегу.

Для перемётов и донок необходим живец. Точнее, «нарезка». С помощью обычной удочки нужно наловить мелкой рыбёшки. Она потом пойдёт на наживку для хищных жерехов, судаков и сомов. Тебя отсылают к заливу ловить «нарезку». «Нарезка» она – потому что тут не надо заботиться о том, чтобы «живец» был живым. «Тут рыба жадная! – объясняет Макс. – Ей что на крючок ни повесь – всё жрёт! Так что ты иди, лови, а мы пока на первый перемёт одного Лёшкиного свеженького жереха оприходуем… Что глаза выпучил?! Да мы за одну твою рыбину тридцать не хуже возьмём! – смеётся над обидчивым Лёхой Макс. – Ты вот дома-то, поди, не всю картошку подметаешь со сметаной, а? На рассаду-то откладываешь?..»

Все заняты делом.

Мужчины вяжут снасть и насаживают на тройные крюки размером чуть не с твою ладонь полоски и куски нарезанного жереха в крупной зеркальной чешуе. Хвост, плавники, жабры – всё сгодится на наживку.

Ты забредаешь в залив немного в стороне от травы, ставишь рядом ведро, предварительно наполнив водой наполовину – чтобы не всплывало, – отщипываешь от горбушки белого в кармане, пережёвываешь, скатываешь шарик, насаживаешь и забрасываешь.

Клюёт хорошо. Минут через пятнадцать поверхность воды в ведре уже плотно забита тёмными спинками.

«Сколько ещё?!»

Тебе не терпится – тоже хочется поймать толстую лоснящуюся рыбину на спиннинг. Макс обещал научить.

«С полведра вынь и положь!»

Ладно. Это ж для общего дела. Обещали же на обратном пути ребятам в Мирный завезти – угостить.

Один Лёха, вон, бегает со спиннингом – глаза на лбу, вихры в разные стороны – и ничего не делает! Но Макс говорит: «Не трогайте водителя – в его руках наши жизни. Водитель на стоянке – Бог! И если он вдруг заленился и миску за собой не вымыл – ты уж, Принцесса, корону покрепче на тыкву натяни и поухаживай за боевым товарищем!» Так-то оно так, но…

Резкий шквал срывает с головы косынку.

По воде залива начинают бегать полоски серой ряби. Ещё через несколько минут клёв прекращается. Совсем.

Странно…

Ты оглядываешься по сторонам. Ветер явно покрепчал. На гребнях ближайших сопок поднимаются вьюны позёмки из пыли и песка. Но в целом панорама не меняется: мужчины – кто на берегу, кто заводит перемёт, прежние блеск и сила солнца, чириканье каких-то мелких пичуг в камыше, шелест, небо пронзительное, слепящее, почти что белое от света.

Ещё пара минут… Клёва нет.

Выбираешься на берег, закидываешь удочку «на удачу» и садишься на горячий песок лицом к бесконечному озеру, спиной к сопкам. За которыми, невидимые глазу, тяжёлыми бугристыми валами стелются в сторону неуловимой линии горизонта древние пески Таукум[8]… И нетрудно почувствовать, как там – далеко за спиной – катятся и катятся, одна за одной и все вместе, мириады песчинок времени… И нетрудно увидеть, как под выбеленными небесами на поверхности озера мерцают сонмы отражений крупиц времени света…

…Вдруг происходит страшное.

Тело молниеносно взвивается, как сорвавшаяся со стопора пружина. И тут же, пригнувшись, замирает в нервной дрожи.

Так маленькие звери, почуяв опасность сразу отовсюду, испытывают молниеносный ужас, который инстинктом сразу преломляется в бесконечно обострённое зрение, нюх, слух – и у кого что есть, для того чтобы немедленно знать – что изменилось в этом огромном мире. В отличие от людей. У последних целостность инстинкта под давлением разума и эмоций мнётся, корёжится и в конце концов рассыпается, освобождая поле битвы панике.

Но ты – зверь.

Выгнувшись, как кошка, и чувствуя ментоловый холодок, волнами сбегающий по позвоночнику, начинаешь медленно поворачивать голову…

Всё на месте. И свет, и запахи, и… Что-то с движением… Какой-то странный театральный эффект… Несогласованность…

Нет звука!!!

Всё, что видят глаза, происходит в абсолютной тишине. Настолько полной, что ты начинаешь слышать, как неприятно трутся друг о друга песчинки времени. Ещё поворот головы – машина на площадке, из-за кабины выходит отец. Он беззвучно смеётся. Ещё… Скалы. В подножье у воды – Макс полощет руки. Ещё…

Нет! Стоп!

Краем глаза… даже скорее краем чувства – ты улавливаешь что-то за гребнем ближайшей сопки. Что-то явно присутствующее, собранное, давящее, но не проявляющее себя до поры…

Резко поворачиваешься и уже воочию видишь, как контур гребня вздрагивает, по нему пробегают волны, и что-то, ещё секунду назад таившееся за ярким ситцем беззаботного пейзажа, вдруг вырывается на свободу…

Удар шквального ветра приносит с собой звуки со всей Земли.

После второго удара ведро с «нарезкой» кубарем летит на песок, сбитое тобой при первом броске в сторону стоянки.

На втором броске ты с отчётливым ужасом понимаешь, что мужчины, занятые своими делами, не видят, как над сопками поднимается во всё ещё беззаботные небеса бурая непроницаемая стена…

Как в удушливом детском сне, ты кричишь, но звуки комкаются в гортани. Разорвавшаяся какофонией Вселенная не в силах вместить в себя ещё один крик, ещё один зов…

Ужас бессилия подкашивает ноги – ты падаешь…

«В машину!!! Быстрее!»

Чья-то рука жёстко сдавливает шею под затылком. Другая – левую руку под локтём…

Это Макс.

Рывок. И вы несётесь сквозь нарастающий каждое мгновение вибрирующий гул. Ещё рывок – борт «шестьдесят шестого». В последний момент у машины глаза успевают сфотографировать опрокидывающуюся на залив со стороны сопок огромную волну цунами, сплетённую из тысячи тысяч пыльных вихрей. Тьма охватывает всё вокруг. Гул превращается в рёв, а вибрация в пронзительный свист…

«Шестьдесят шестой» несётся, не разбирая дороги, через степь…

Неужели пришлось бросить вещи?! А Лёха?! Каково ему там – один на один с восставшей пустыней?! Это же опасно! Опасно для всех…

Что-то накрывает тебя сверху… Одеяло? Зачем?..

«Заматывайся с головой!»

Ладно. Наверное, Макс думает, что это смягчит удар, если…

«Ну что, испугалась?..»

Странно слышать его голос так близко. Зачем он залез под одеяло, тоже боится?..

«Не бойся! Не так страшен чёрт!»

Машину болтает из стороны в сторону. Под одеялом душно. Макс говорит что-то о везении и что всегда надо быть готовым к чему угодно…

К чему?.. И кому может быть угодно, чтобы милая Земля – дом для всего живого – вдруг разверзла хищную пасть и вытрясла из этого живого всю душу?..

В чём же везение?..

«Первый раз в этих землях – и сразу такое!» – кричит, как будто отвечая на твои мысли, Макс. Но его голос сливается с окружающим гулом…

Неужели такое действительно может произойти в любой момент?!.

Переходишь, например, через дорогу к лотку с мороженым – хочется фруктового за семь копеек – и вдруг асфальт под ногами вздыбливается, трещит и разверзается паутиной бездонных трещин, поглощая и тебя, и мороженщика с его колдовским льдом, и всех-всех, затягивая, уволакивая в чужое… Туда, где невозможно жить…

Или ветер… Вдруг он просто от вечной скуки решит собраться со всеми силами и дунуть. Дунуть так, чтобы развеять тоску на всей Планете. Дунуть, не поразмыслив о том, что его новая радость жизни сметёт города и леса, раскрошит горы и засыплет ими красивые равнины рек. А волны океанов и морей обретут такую немыслимую силу, что, как горсть сухих листьев, подбросят и перемешают между собой обломки островов и континентов…

Ты пытаешься представить, как за какие-то секунды мир превращается в круговерть цунами и смерчей, месиво из песка, воды и того, что только что было: не купленным ещё тобой мороженым; Максом; отцом; первым лучом солнца, забирающимся под капюшон спальника; космическим кораблём и неизвестными планетами; кусочком лаваша с брынзой, ломтиком помидора и листиком базилика; телом, ломящимся от усталости дома в постели; матерью, приносящей тебе изюм и сладкий чай с молоком, когда ты болеешь… Жизнью. Плохой ли хорошей, но жизнью… В которой, как само собой разумеющееся, есть место для «только что», «сейчас» или «подождите минуточку». Ты видишь, сквозь туман, как, стоя в пятидесяти метрах от «шестьдесят шестого», на оклик отца поторопиться ты отвечаешь: «Подожди минуточку, я сейчас», не зная, что у мира другие планы и минуточки для тебя у него уже нет. И нет ни для кого. Ни минуточки, ни времени вообще…

Машина вдруг резко останавливается. Но как-то странно. Без характерного толчка вперёд.