Сатори в Париже - Джек Керуак

Небритый, в черном дождевике и непромокаемой шляпе, грязный, я выхожу оттуда и иду шлепая по лужам темными улицами, в поисках, как и положено добропорядочному американцу, главной улицы – И тотчас же признаю ее в рю де Сиам, названной в честь короля Сиама, бывшего здесь с визитом, каким–то дурацким визитом, наверняка таким же унылым, и наверное он поспешил унести ноги назад к своим тропическим канарейкам, потому что все эти новые каменные кольберовские брустверы вряд ли могут найти отклик в сердце буддиста.

Но я не буддист, я католик вернувшийся на родину своих предков, которая воевала за католичество, не имея никаких шансов, но в конце концов победила, так что, certes [52] , на рассвете я услышу поминальный звон tocsin [53] церковных колоколов.

Я завалился в самый прилично выглядящий бар на рю де Сиам, такие главные улицы можно было встретить в сороковых, например, в массачусетском Спрингфилде, или калифорнийском Реддинге, о таких улицах Джеймс Джонс писал в Иллинойсе в книге «Некоторым удается добежать» -

Хозяин бара стоит за своим кассовым аппаратом, пытаясь врубиться в программу скачек на Лоншан – Я сразу же заговариваю с ним, называю ему свое имя, и его зовут мсье Квере (что сразу напоминает о Квебеке [54] ), и он позволяет мне сидеть там, пить и придуриваться сколько душе моей угодно – И молодой бармен тоже рад поговорить со мной, похоже он даже слышал что–то о моих книгах, но через некоторое время (и точно также как Пьер Лемер в La Gentilhommière) он вдруг как–то зажимается, я думаю из–за поданного ему хозяином знака, слишком много работы, иди–ка займись бокалами в раковине, и в этом баре мне не удалось ни с кем подружиться Я видел это выражение на лице своего отца, что–то вроде поджатых негодующих губ, эдакий НА–КОЙ–ЭТО–НАДО всхмык, или фу–уу (dèdain [55] ), или эх! когда проигравшись он шел со скачек или из бара где произошло что–то неприятное, или еще из–за чего–нибудь, особенно стоило ему задуматься об истории и о мире, но когда я выходил из этого бара, такое же выражение появилось и на моем лице – И хозяин, который где–то с полчаса примерно был со мной очень душевен, опять занялся своими подсчетами, бросив на меня исподлобья такой себе–на–уме взгляд, что сразу стало понятно что он занятой человек, хозяин бара, и все тут – Но что–то уже неуловимо изменилось (я впервые назвал свое имя).

Их объяснения как отыскать гостиницу так и не смогли воплотиться в дом из кирпича и бетона и с кроватью на которую я мог бы склонить голову.

Теперь я бродил уже в кромешной темноте, в тумане, в городе все закрывалось. Мимо с ревом проносились на своих маленьких машинах местные гопники, некоторые на мотоциклах. Некоторые же стояли по углам. Я спрашивал всех где тут гостиница. И никто уже не мог сказать ничего путного. Было уже 3 часа ночи. Кодла гопоты прошла мимо, перейдя улицу прямо передо мной. Я вот говорю «гопники», но когда все уже закрыто, когда из последнего музыкального бара уже повышибали последних скандальных завсегдатаев и они растерянно бушуют около своих машин, кто остается на улицах тогда?

Чудесным образом, я все–таки вдруг наткнулся на шайку человек в двенадцать или около того матросов–призывников, которые стоя на туманном перекрестке хором горланили воинственную песню. Я пошел прямо на них, посмотрел на запевалу, и своим сиплым алкоголическим баритоном затянул « А а а а а а а а …» – Они ждали что дальше «В е е е е …»

Им стало интересно что это за идиот.

« М а – р и и и и - й а а а а »

А, Ave Maria, я не знал больше слов, но просто пел мелодию и они подхватили ее, подхватили напев, и вот мы поем настоящим хором, с баритоном, и тенора вдруг начинают петь медленно как печальные ангелы - И так весь первый хорал – Туманной туманной туманной ночью [56] – В Бресте, в Бретани – Потом я говорю «Adieu» и ухожу прочь. Никто из них так и не сказал ни слова.

Какой–то идиот в дождевике и шляпе.

23

Скажите, зачем люди меняют свои имена? Может, они сделали что–то нехорошее, может они преступники и стыдятся своих имен? Может они чего–то боятся? Разве есть в Америке такой закон против использования своего настоящего имени?

Я приехал во Францию и Бретань чтобы разыскать следы своего старого имени, которому около трехсот лет и которое за все это время ни разу не менялось, и кому это надо, менять имя, которое значит просто дом (Ker) в поле (Ouac) –То же самое что и лагерь (Biv) в поле (Ouac) (если только «бивак» это не испорченное немецкое слово времен Бисмарка, но глупо так говорить, потому что слово «bivouac» использовалось задолго до бисмарковских времен, то есть 1870–го) – но ведь имя Керр, или Карр, означает просто дом, так к чему заморачиваться с этим полем?

Я знаю что кельтский корнийский язык называется Кернуак. Я знаю что есть такие каменные постройки, называющиеся дольменами (из каменных плит), в карнакском Кериавале, есть еще другие, называющиеся просто «каменные ряды» в Кермарио, Керлессане и Кердуадеке, и городок поблизости под именем Керуаль, и я знаю что изначально бретонцы назывались бреонами (то есть бретонец – Le Breon), мое второе имя звучит как «Le Bris» и вот сейчас я нахожусь в городе называющемся «Брест», так что же получается, я кимбрийский [57] шпион из Ритштедта, края каменных сооружений в Германии? К тому же Ритштапом звали немца, который старательно собрал имена всех известных семейств со всей их геральдикой и включил мою семью в «Rivista Araldica»? – Вы хотите сказать что я сноб? – Мне просто захотелось понять почему моя семья так и не изменила своего имени и, кто знает, может тут обнаружится что–то интересное, и проследить ее историю назад до Корнуолла, Бретани, Уэльса, и Ирландии, может и до более ранней Шотландии, так мне кажется, а потом вперед, вплоть до канадского городка на реке Святого Лаврентия, где, говорят, когда–то было Seigneurie (поместье), и поэтому я смогу переехать туда жить (вместе с тысячами моих кривоногих франко–канадских родичей, носящих то же имя) и не платить никаких налогов!

Теперь, скажите же, какой напористый американец с понтиаком, кучей долгов и мартовским гастритом не заинтересуется таким выгодным дельцем!

Эй! А еще мне проситься на язык матросская песня:

«Я в матросы пошел Чтобы мир повидать И что ж я увидел? Морскую лишь гладь»

24

Теперь мне уже страшно, мне кажется что кое кто из встреченных на пути моих уличных блужданий типов сговаривается кинуть меня на оставшиеся две–три сотни - Туманно и тихо, не считая внезапных взвизгов шин автомобилей заполненных парнями, девушек вообще нет – Я начинаю психовать и подхожу к какому–то старику, явно типографскому рабочему что ли, спешащему домой с работы или после вечера за картами, может это призрак моего отца, потому что конечно же мой отец на небесах смотрит на меня этой ночью, наконец–то в Бретани, куда он и все его братья и дядья и все их отцы так стремились попасть, и только бедный Ти Жан в конце концов добрался туда, и у этого бедного Ти Жана сейчас нету даже его армейского швейцарского ножа запертого в чемодане в аэропорту в двадцати милях торфяных болот отсюда – Он, Ти Жан, сейчас очень боится, и не бретонцев вовсе, потому что битва в такое вот рыцарское турнирное утро с флагами и публичными женщинами дело благородное, но этих апашеских переулочков полных выродков типа Уоллейса Бири [58] , и даже хуже, тонкие усики и тонкое же лезвие или маленький никелированный пистолет – Эй, попридержите ваши арбалеты, на мне доспех, мой рейховский [59] доспех который – Легко мне шутить об этом сейчас, карябая эти записки в безопасных 4500 милях оттуда, дома, в старой Флориде, за надежно запертыми дверями, и шериф не дремлет в городке таком же паршивом но хотя бы менее туманном и темном Не переставая оглядываться через плечо, я спрашиваю типографиста «Где тут жандармы?»

Он ускоряет шаг думая что это начало наезда.

На рю де Сиам я спрашиваю молодого парня «Ou sont les gendarmes, leur offices?» (Где тут жандармы, где их участок?)

«Такси не желаете?» (по–французски).

«А куда я поеду–то? Здесь же нет гостиниц?»

«Полицейский участок туда дальше по Сиаму, потом направо, увидите»

«Merci, Monsieur».

Я иду дальше думая что должно быть он послал меня не туда, потому что в сговоре с бандитами, сворачиваю налево, оглядываюсь через плечо, и вдруг все вокруг торжественно затихает и вижу я мерцающее в тумане огнями здание, с задней его части, и оно как я догадываюсь и есть полицейский участок.

Я прислушиваюсь. Ни звука. Ни визга тормозов, ни бормотания голосов, ни взрывов хохота.

С ума я что ли сошел? Рехнулся, как енот в лесах Биг Сура, или тот еще дрозд, или какой–нибудь поляк бродяга небесный, или шизанутый слон наглец проглотивший огурец, или еще кто [60] ?

Я захожу прямо в участок, достаю из нагрудного кармана свой зеленый американский паспорт, показываю его дежурному жандармскому сержанту, и говорю что не могу бродить всю ночь по этим улицам без ночлега и т.д., что у меня есть деньги на гостиницу и т.д., мой чемодан заперт в аэропорту и т.д., я опоздал на самолет и т.д., я турист и т.д., и что мне очень страшно.