Всего лишь несколько лет… - Фаина Оржеховская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Говорят, если любишь кого-нибудь, то весь расцветаешь и все тебе дается легко. Отчего же в присутствии другого человека ты чувствуешь скованность и неловкость и все получается хуже, чем могло бы? Как будто стыдишься собственного отношения…
Задали сочинение на тему «Моя любимая книга». Надо объяснить, почему любишь именно эту книгу, а не другую. А у меня их больше десятка. И объяснить трудно.
— Что же тут трудного? — говорит мне Лорка. — Пойди в библиотеку, там подберут материал.
— А ты была?
— Ходила. «За что я люблю Гоголя».
— Ну и как? Подобрали? — Я задыхался от злости.
— Библиотекарша попалась принципиальная. Спросила: «Ты в самом деле любишь Гоголя?»
— А ты что сказала?
— Я ведь не дурочка. «Конечно, люблю».
— А она?
— «Ну, говорит, раз любишь, то сама и объясняй». Пришлось по учебнику устраиваться.
И кажется, получила пятерку.
Провожал Битюгова после школы. Говорили на тему «Надо мечтать».
— К несбыточным мечтам лучше не привыкать. — Это он говорит.
— Значит, надо мечтать только о том, что сбудется?
— Конечно.
— Но тогда это не мечта, а план.
— Как?
— Сегодня несбыточно, завтра несбыточно, а послезавтра оказывается, совсем просто… А мечтаю я сегодня. Когда еще несбыточно.
В глазах у него что-то мелькнуло.
— Ты хороший парень. Ты мне нравишься.
Битюгов и отец Коли были когда-то беспризорники и попали в один и тот же детский дом. Потом их раскинуло в разные стороны, и они двадцать лет не виделись. Но дружба возобновилась. Семен Алексеевич особенно любит Колю; говорит, что он совсем такой, каким был его отец в детстве; иногда, глядя на Колю, фальшиво напевает:
Люблю в тебе я прошлое страданьеИ молодость погибшую мою.
И мы все смеемся. И Ольга Петровна тоже. Часто она просит:
— Коленька, почитайте какой-нибудь стих.
Дневник мой друг и в какой-то мере воспитатель. Он многое проясняет.
Наши девочки.
Дуся. Эта мне помощница. Хотя и часто сердится, но еще чаще смеется. Чистая душа.
Лора. Та самая, в которую не могу влюбиться. Так и не смогу.
Есть люди, которые всегда, во всем преуспевают. Такова Лина Реброва. Учится отлично, говорит гладко, собой недурна (хотя и хуже Лорки), читает приветствия знатным людям, преподносит им букеты и всегда, даже в прямом смысле, попадает в цель, например, в школьном тире. Самоуверенна так, что у иных людей — у меня, например, — даже в горле першит. Девочки (не все, конечно) льнут к ней, подражают. Мальчишки (тоже не все) подкручивают будущие усы. А я скорее уж предпочту глупую Лорку с ее старорежимными уловками. Она когда-нибудь шлепнется. Нинка же — никогда. Она знает, что нужно именно сегодня, теперь, чтобы добиться цели, чтобы всегда быть на виду.
К этим преуспевающим я еще вернусь. Мне кажется, у меня в жизни с ними произойдут самые серьезные столкновения.
А вот та, другая, вся состоит из промахов и острых углов. И я в нее верю и всегда буду верить.
Глава десятая
«СЧАСТЛИВАЯ РАЗВЯЗКА»
— В седьмом задали сочинение на свободную тему! — тревожно сообщила Дуся. — Что, если и у нас будет? О чем тогда писать?
— О чем хочешь, — сказала Маша.
— Ну, если каждый будет писать о чем хочет…
Дуся густо покраснела, потом сказала:
— Можно написать, как идет снег. Идет и идет.
— Разве хватит для целого сочинения?
— Не знаю. Человек потерял вещь и возвратился, ищет. И не нашел. А снег все идет…
Дуся стала совсем грустная.
А в седьмом тоже шел разговор.
— Странные вы люди, — говорил Володя Игнатов. — Не можете жить без указки.
— Но придумать самим очень трудно.
— И небезопасно, — добавил Виктор. — В сущности, эта «свободная тема» тоже, если хочешь знать, указка. Не на всякую свободную тему можно писать.
— Вот именно, — подхватил Митя Бобриков.
— Нелепости, конечно, писать не следует, — сказал Володя.
— Это от позиции зависит, — продолжал Виктор. — Но ничего: можно выйти из положения. Надо только прикинуть, что не выходит из круга. У меня уже есть несколько.
— Давай, — сказал Митя.
— «Мои любимые герои». Сами знаете кто.
Но Мите не очень понравилось.
— «Как я провел каникулы», — продолжал Виктор. — «Вчерашний день». Или еще лучше — «Завтрашний день». Ты, Игнатов, не злись. Интересно, что ты сам напишешь…
— Напишу: «Почему трудно писать на свободную тему».
— Здорово. Но ты шутишь.
— Конечно, шутит, — вставила Лора.
— Совсем не шучу.
— И ответишь на вопрос — почему?
— Да. Потому что люди боятся самостоятельно мыслить.
Володя был красный. Виктор слегка побледнел.
— Ладно, не будем вдаваться в тонкости. Итак, объявляю аукцион «свободных тем». Хватай, Митя, пока не поздно.
Коля Вознесенский был рад свободной теме. Сочинение, собственно, было готово: рассказ из цикла «Счастливые развязки».
Коля слыл среди товарищей книжным мальчиком. Он рано пристрастился к чтению; доходило до того, что герои любимых книг становились для него реальными, живыми людьми. Более того: иные знакомые казались менее живыми, чем Король Лир или Пьер Безухов. Коля страдал, когда книга подходила к концу. И часто сам придумывал продолжения.
Трагические развязки были ему тяжелы; он пытался найти другие, оптимистические. Лиза из «Дворянского гнезда» не: уходила в монастырь: побеждал зов жизни; Гамлет вовремя раскрывал все козни и успевал отомстить, не погибал бессмысленно. В другой раз Коля уговорил Грушницкого сознаться в своем предательстве публично. И Печорин бросился ему на шею, как он и собирался.
Но чем старше становился Коля, тем меньше он верил в свои счастливые развязки. Допустить изменение характера среди неизменных условий, его породивших, по меньшей мере наивно, утопично. Тем не менее — так сильно было гуманистическое влияние Володи — в сочинении на свободную тему Коля описал свой самый трудный психологический опыт — спасение Анны Карениной.
Да, в самый решительный миг он остановил ее, буквально оттащил от платформы, прокричав:
«Одну минуту! Ради спасения моей жизни!»
И потом где-то в пыльном скверике, на полустанке или даже в доме у Анны Аркадьевны, куда он проводил ее, начал длинный и трудный разговор и добился-таки, что она после нервной истерики согласилась отсрочить свое гибельное намерение ради детей. Во второй раз — так думал Коля — она не решится.
«Вы только подумайте о своей дочери!» — твердил он.
Он так умело обрисовал положение маленькой Ани в доме у Каренина — ведь закон водворит ее именно туда, — так изобразил ее одинокое детство, отчуждение брата, трудную юность среди сожалений и злословия, напомнил о возможных преследованиях со стороны графини Лидии Ивановны, которая возненавидит Ани, что измученная женщина сказала, протянув ему руку:
«Да. Клянусь вам: я буду нести свой крест до конца».
Наконец Анна Аркадьевна успокоилась и пошла к себе отдыхать, а он уселся в кабинете ждать Вронского. Конечно, разговор также будет не из легких, но Коля его продумал.
Он скажет не все: по рассеянности чуть не попала под поезд. Нет, не по рассеянности — зачем щадить его? — была расстроена, огорчена, и вот… Вронский, конечно, ужаснется и даст клятву никогда не огорчать Анну.
И все же у Коли были сомнения.
«Допустим, — думал он (то есть воображаемый спаситель), прислушиваясь к боязливым голосам слуг, — допустим, можно похлопотать о разводе: у меня связи в сенате и среди духовных лиц; я близок с князем Полторацким, который вхож во дворец. Можно будет повлиять на Алексея Александровича посильнее, чем графиня Лидия: он поддается любому влиянию. Но разве это решит дело? Каренин не уедет из Петербурга. А Сережа…»
«Развод? — переспросит Вронский, уже придя в себя от первого сильного испуга. — И вы думаете, это возможно?»
«Утверждать не смею, но почти убежден».
«О, если бы так!»
Но в голосе у него не будет твердости. Сам того не сознавая, он в глубине души уже не хочет такой развязки. Лучше бы вовсе не было прошедших двух лет и всего с ними связанного. И этот ужасный случай…
«„Вы уверены, что это нечаянно? А не для того, чтобы казнить меня? Жестокости у нее хватит“.
Может быть, он и не скажет так. Но мысль появится. Ужасно, главное — то, что нельзя говорить обо всем… И, в сущности, я добился сегодня только отсрочки.
И все же лучше жизнь, чем смерть. Хорошо, что она спит за стеной, а не лежит растерзанная на станции… Что завтра маленькая девочка откроет глаза и увидит свою мать…»
