Последний вздох памяти - Герда Сондерс

Деменция может протекать и так: человек, который потратил целую жизнь на шлифовку определенных структур знаний и интеллектуальных навыков, другими словами, хорошо образованный человек, некоторое время может использовать «более развитую способность мыслить» для компенсации заболевания на ранних стадиях. Однако, как выяснила журналистка «Mail Online» Дженни Хоуп, исследование медицинского колледжа Альберта Эйнштейна Иешива-университета показало, что как только деменция у выпускников университета становится очевидной, «деградация их памяти проходит на пятьдесят процентов быстрее, чем у людей с минимальным образованием».

Мой отец: Твое образование – то, на что всегда можно положиться.

Моя мать: Мечтать легко, но гусь яиц не отложит.

Эйнштейн: Чем быстрее вы движетесь, тем короче вы кажетесь.

Донья Кихота: В конце концов от вечного сидения в четырех стенах, бессонных ночей и непрерывного чтения она совсем рехнулась.

Часть 4.

Постсобытийный комментарий от двух свидетелей бойни змей и одного слушателя.

Герда, 01.10.2013:

Бошофф, новая цитата Джулиана Барнса, которую ты передал через Далин, действительно метафорически срывает покровы с комбинирования «фактов» и приукрашивания памяти: «И чем дальше, тем меньше остается вокруг людей, которые могли бы оспорить нашу версию, напомнить, что наша жизнь – вовсе даже не жизнь, а просто история, рассказанная о жизни»[18].

Всерьез мой скептицизм в отношении религии начался, когда я впервые прочитала библейскую экзегетику, в которой даются датировки составления различных писаний Библии, и обнаружила, что все книги отстоят от произошедших событий на срок от как минимум 60–70 лет до нескольких столетий. Так что, как насчет истории о змее из Исхода:

7:10. И бросил Аарон жезл свой пред фараоном… и он сделался змеем.

7:11. И призвал фараон мудрецов и чародеев; и эти волхвы Египетские сделали то же своими чарами:

7:12. Каждый из них бросил свой жезл, и они сделались змеями, но жезл Ааронов поглотил их жезлы.

Карел, после изучения твоей карты я осознала, что за ночь ты становился все более и более умным, а твоя память все более и более хорошей. Твоя история о змее теперь затмила версии всех остальных. В отличие от фараона, который ожесточил свое сердце перед проявлением мощи Господа, я верю, что наш Карел-Моисей разведет воды Стеркструма[19], когда мы все присоединимся к нему для исследования на местности (в. о. с. ☺).

Карел, 01.10.2013:

Я в «noppies» (доволен как слон) из-за «всплывшей Истины» и с нетерпением жду нашего коллективного засвидетельствования воспоминания у алтаря змеи.

Часть 5.

Постпостсобытийный комментарий от двух свидетелей бойни змей старшего поколения и одного на тот момент нерожденного слушателя.

Класи, 8 лет.

Карел, 6 лет[20].

Бошофф в возрасте 30–40 лет, автопортрет[21].

Герда, 02.09.2014, заголовок письма «Die pofadder het weer uit die dode opgestaan», или «Шумящая гадюка вновь восстала из мертвых»:

Работаю над книгой. Только что задокументированная история – МОЯ правда, так как если говорить о старшинстве, я скорее всего помню лучше, ведь память сильно связана со словами, а я в одиннадцать знала гораздо больше слов, чем вы, Класи и Карел, в семь и пять.

Да здравствует шумящая гадюка!

Конец исследовательского отчета.

Часть 6.

Кода к исследовательскому отчету.

Письмо Герды к семье в Америке, 09.10.2014:

Мой любимый брат Класи умер сегодня в возрасте шестидесяти лет, спустя две недели после того, как у него диагностировали неходжкинскую лимфому. Его дочь Вида позвонила нам в три утра по нашему времени, чтобы рассказать об этом. Он умер в окружении жены, дочерей, падчериц и внуков. Терция и Мики тоже были с ним, тоже позвонили нам. Он умер на кушетке в гостиной, на которой провел последние дни своей жизни, а дети лазали по нему в те промежутки, когда морфин притуплял боль.

Класи, мой большой братик, я любила тебя с тех пор, когда ты был моим маленьким братиком, и люблю тебя сейчас.

Класи и Герда в ЮАР, 2002.

Мне кажется, разногласия между свидетелями убийства тридцати девяти шумящих гадюк подходят под современную неврологическую модель памяти: каждый раз, когда вы вспоминаете что-то устно или письменно или даже просто думаете об этом, воспоминание изменяется и реконсолидируется. Однако другие мои попытки проверить правдивость историй, запечатленных в моем дневнике, прошли не так успешно.

Пример: друг, который теперь, к счастью, еще более хороший друг, был «ошеломлен, в ужасе, если честно» моим пересказом истории его каминг-аута, которую я услышала десятилетия назад. Когда я изучила вопрос, оказалось, что я спутала его историю с рассказом другого человека, из-за чего в моей версии он получился гораздо более неосведомленным в вопросе своей сексуальной ориентации.

Пример: больше чем за год до постановки диагноза я случайно отдала куклу из времен детства моих детей дочери моего сына Ньютона и его жены Шерил, Алие. Я была уверена, что анатомически правильная кукла младенца-мальчика, названная Босси в честь моего отца, была куплена для Ньютона, когда он родился, чтобы у него была парная к такой же, как у Мариссы, анатомически правильной кукле младенца-девочки. Я была «ошеломлена, в ужасе, если честно», когда дети поправили меня: обе куклы принадлежали Мариссе. Более того, Босси был не просто куклой, а скорее подарком новорожденного Ньютона его сестре. Ей отдали Босси, когда она впервые пришла навестить Ньютона в больницу, чтобы, как учила книга о воспитании, у нее был свой ребенок и она не чувствовала себя покинутой из-за маленького брата[22]. Как я могла забыть событие, которое так тщательно планировалось? На фотографии этого момента видно, что я даже положила Босси рядом с Ньютоном в колыбель на колесиках, в которой медсестра привезла его из детской, где за ним наблюдали. Более того, это произошло всего тридцать пять лет назад или чуть раньше. Что это означает для моих воспоминаний о событиях, которые происходили пятьдесят-шестьдесят лет назад? Чтобы исправить мой промах с куклой, я робко объяснила Алие, что Ума (Ouma), как меня называют внуки, ошиблась, и попросила вернуть опрометчиво подаренную куклу. К счастью, все обошлось, потому что Алия решила, что куклы-мальчики неинтересные, ведь у них некрасивая одежда.

Если моя память коротка, как та приснопамятная отсеченная рука[23], то как я могу ручаться за правдивость моих историй? Правда в том, что не могу. Мало утешает, что согласно ведущим нейробиологам, никто – даже самая честная писательница, у которой к тому же подробно задокументировано прошлое – не может поклясться, что ее рассказ повествует о «том, что происходило на самом деле». Как бы то ни было, я обладаю меньшей уверенностью, чем, как я полагаю, большинство других мемуаристов – и небезосновательно, – утверждая, что мои воспоминания обладают статусом «происходившего на самом деле». Моя угасающая память – факт, который, признаю я его или нет, проникает в каждую рассказанную мной историю.

Как описывает переводчик «Дона Кихота» семнадцатого века ложь этого персонажа Сервантеса, так и моя ложь «не из того рода, которую обычно плетут в литературе лжецы с хорошо развитым воображением; как Фальстаф, она напоминает отца, который породил ее; это простая, уютная, пухлая ложь; если кратко, прямолинейная ложь».

Если вы знаете, что передадите все неверно, зачем тогда писать в формате мемуаров, в жанре, авторы которого всегда находятся под угрозой заполучить обвинения в «искажении» правды, домысливании или даже – Опра упаси – абсолютной выдумке?

Я пишу мемуары из эгоистичных побуждений: это способ, доступный мне и более предпочтительный, чем игры для тренировки памяти в «Lumosity»[24], наполнить мое сужающееся «Я» моими бывшими «Я».

Я пишу, чтобы вспомнить, чтобы на какое-то время вселиться в мое более раннее «Я», сущность, которую я опишу, позаимствовав у Карела портрет его первого «Я» из стихотворения «Heimat» («Родина»): «взращенное среди прямых посадок табака… / где земля была густой, богатой, влажной и черной». В отличие от вредоносного змея Библии, Змея с большой буквы «З» из моего детства – не причина изгнания из рая, а скорее средство возвращения в чудесную страну, в которой распускалась моя душа, пока «увядший урожай, моры и холодные зимы» не «сговорились разбить мечты моего отца». Как только мой разум «возжелал / острова сокровищ», я обследовала мир за кольцом наших гор и жадно превращала его в свой, хватала время обеими руками и прижимала к сердцу.