Белые флаги - Нодар Думбадзе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Она давно ждет.
– Что ей надо?
– Она хочет видеть вас! – улыбается девушка.
– Чему ты улыбаешься?
– Все они хотят видеть вас. Я спрашиваю – "по какому делу?" Они отвечают одинаково: "Об этом я скажу самому министру!"
– Пусть войдет.
В кабинет вошла седая, но довольно ещё моложавая и очень симпатичная женщина в старом коверкотовом плаще, с синей в белую крапинку косынкой на шее. Я привстал, поклонился и сел. Женщина ответила исполненным достоинства кивком головы. Лицо, весь облик женщины показались мне знакомыми. Боже мой, где я мог её видеть?
– Садитесь, пожалуйста!
Женщина приблизилась к длинному приставному столу и присела на крайний стул. На лице её – грустном и гордом – ясно отражались следы страданий и душевной борьбы; видно было, что она долго колебалась, прежде чем решилась прийти ко мне, – такие люди редко, разве только в исключительных случаях, идут к кому-нибудь с просьбой. Женщина волновалась. Левой рукой она комкала платок, а её лежащая на столе правая рука с двумя пожелтевшими пальцами заядлой курильщицы заметно дрожала.
– Что вам угодно, уважаемая? – спросил я.
– Я пришла по поводу моего сына, – ответила женщина. И голос её дрогнул, рот покривился.
Я быстро поднялся, поставил перед ней стакан с водой и положил пачку сигарет.
– Вот, пожалуйста, выпейте воды, закурите, успокойтесь и потом расскажите все. Только не надо плакать, иначе ничего у нас не получится.
Женщина отпила воду, но к сигаретам не притронулась.
– Кто вы? – спросил я.
– Я мать Зазы Накашидзе.
– Заза Накашидзе… Заза Накашидзе… Мой тезка… Не могу припомнить такого… Что же с ним приключилось?
– Мой сын арестован в связи с убийством в ресторане…
– А-а-а, убийство в "Мечте". Нашумевшее дело… Как вас величать, уважаемая?
– Анна, Анна Накашидзе.
– Мне кажется, уважаемая Анна, слово "в связи" в данном случае неуместно… по отношению к вашему сыну…
– Вы правы, сын мой!.. Простите, что я так обращаюсь к вам.
– Ради бога!.. Продолжайте.
– Мой мальчик действительно не связан с этим делом… Он просто присутствовал при этом… убийстве.
– Так говорит каждая мать и каждый обвиняемый, если он не схвачен с ножом или с револьвером в руках.
– Я знала, что именно это услышу от вас… Знаю, что каждая моя фраза и каждый ваш ответ будут безнадежно шаблонны…
– Что же нам делать?
– Вы должны поверить моему честному слову… Моему и моего мальчика.
– А как быть с показаниями восьми свидетелей и заключением следователя, которые, кроме честного слова, подкреплены ещё и фактами?
– Я понимаю вас, уважаемый товарищ министр, но поймите и вы: мой сын – не фреска, которую можно закрасить, а затем нарисовать заново.
– Как вы сказали?
– Человек – не фреска, которая смотрится лишь в одной плоскости. Человек – это скульптура, которую следует обозревать с той точки, с которой она воспринимается всего лучше, всего красивее.
– Вы правы, уважаемая Анна, но убийство, совершенное в ресторане, это не искусство и тюрьма – не выставочный зал.
– Ответ остроумный, но неверный. Если воспитание человека искусство, то человека следует рассматривать как произведение искусства.
– Но почему вы думаете, что ваш сын – произведение искусства, а я, мои сотрудники и свидетели – толпа профанов, тупо глазеющая на экспонаты выставочного зала?
– Я имела в виду не вас. Но ваш следователь Гагуа действительно может оказаться в роли профана, ничего не понимающего в искусстве…
– Почему?!
– Потому что ему не хватает именно того, в чем так нуждается мой сын.
– То есть?
– Человеколюбия, вдумчивости и терпения.
– Чем же тогда располагает, по-вашему, Гагуа?
– Одним Уголовным кодексом.
– А разве этого мало?
– Мало! Без гуманности и доброты – очень мало!
– И вы уверены, что, если я передам другому следователю дело вашего сына, это спасет его?
– Безусловно.
– Впервые вижу мать, настолько уверенную в правоте своего сына!
– Я верю не сыну, а самой себе.
– Хорошо, если так.
– Да, так, потому что я вырастила его не убийцей!
– Ни одна мать не растит сына убийцей, морфинистом и вором.
– Уважаемый товарищ министр, дайте мне свидание с сыном!
– До окончания следствия свидание исключено.
– Разрешите свидание, и он мне скажет всю правду!
– Невозможно!
– В порядке исключения!
– Такие исключения у нас не приняты.
– Он мне признается во всем!
– Вы так думаете?
– Уверена!
Мне стало не по себе. Неужели она так уверена в своих силах и в честности своего сына, что обещает мне сделать то, что обязан сделать я, установить причину?! Как мне быть? Отказать ей? Разрешить?
– Как бы вы поступили на моем месте? – спросил я.
Женщина улыбнулась.
– Чему вы улыбаетесь?
– На вашем месте я освободила бы всех заключенных и вывесила бы в тюремных окнах белые флаги. Поэтому-то, наверно, я и не сижу на вашем месте…
– Вот видите, значит, я прав!
– Разумеется, вы правы. Но теперь поставьте на моё место вашу мать!
– Этого я не могу представить, потому что никогда моя мать не станет матерью уб… – Я запнулся.
Женщина опустила голову.
– Хорошо. Я постараюсь устроить свидание! – сказал я.
– Наверно, у вас очень много просителей? – спросила она, вставая.
– Раньше было больше. Теперь почти нет.
– Почему?
– Убедились, что я никому не помогаю.
– Неправда. Ваши глаза говорят обратное.
– Не льстите мне. Если ваш сын виновен, я палец о палец не ударю ради него!
– Спасибо. Больше мне от вас ничего не нужно!
Женщина повернулась и вышла из кабинета, даже не попрощавшись со мной…
Я снял телефонную трубку, набрал номер.
– Полковник Асатиани слушает!
– Принесите мне дело обвиняемого Зазы Накашидзе.
– Слушаюсь, товарищ генерал!
Дело обвиняемого Зазы Накашидзе… Дело обвиняемого Зазы Накашидзе… Оно переходит из рук в руки, из комнаты в комнату, из коридора в коридор… И я вдруг вспомнил – кто эта женщина!
До того, как меня арестовали, она была моей родной матерью, а я до того, как стать министром, был её родным сыном…
– Доброе утро, убийцы! Доброе утро, воры! Доброе утро, грабители, мошенники, растратчики, аферисты, распутники! Доброе утро, чтоб вам провалиться! Просыпайтесь, вставайте! – вопит Шошиа.
Камера потягивается, кряхтит, вздыхает и… просыпается. Просыпаюсь и я. На моей подушке весело играет пробравшийся сквозь оконную решетку луч солнца.
– Что за наказание! Человеку не дадут поспать! – ворчит Девдариани.
– Доброе утро, Заза! – приветствует меня Шошиа.
– Доброе утро, Шошиа! – отвечаю я.
А луч солнца уже соскользнул с подушки и полез по стене. Ещё минут пять, и он уйдет из камеры…
– Как спалось, дорогой Заза? – интересуется Шошиа.
– Так себе, Шошиа, – нехотя отвечаю я.
– Что, сон дурной приснился?
– Странный, странный сон, Шошиа!
– Какой?
– Приснилось мне, что я – министр внутренних дел! – признался я.
– Ну, а дальше?
– Что – дальше?
– Что же ты сделал?
– А что я мог сделать за каких-то полчаса?
– Господи, он ещё спрашивает! За полчаса Обэхээс тридцать человек наших арестовал, а ты, министр, не сумел освободить всего каких-то девять?
– Каких девять? – не понял я.
– Да нас же, нас, кого же ещё, эгоист ты паршивый! Чтоб ты сгнил в этой тюрьме! Был министром и не вспомнил друзей, да ещё каких друзей? Боже, где твоя справедливость? Такого дурака во сне министром назначаешь, а мне всю ночь снится один ежевичный сок!.. Люди, убейте этого мерзавца!
Я чувствовал себя виновным и поэтому молчал понурив голову.
– Шошиа! Если ты ещё раз вздумаешь будить нас спозаранку, пеняй на себя! – предупредил Девдариани.
– А что, Лимон, разве я не прав?
– Прав, но я все же предупреждаю тебя! – повторил Девдариани и начал одеваться.
– Шошиа нагнулся ко мне:
– Заза, ты на самом деле был министром?
– Был, Шошиа, был. И впрямь я поступил как эгоист! Каюсь!
Шошиа задумался.
– Будь осторожен, Заза… Большой человек во сне не к добру! Вот мне, помню, в сорок первом приснился директор нашей школы, а на другой день началась война!.. Эх… – Шошиа вздохнул и стал карабкаться на окно.
– Пришел!
– Кто, Шошиа?
– Этот, наш пьяница!.. Ну, налей же!.. Налей, скотина!.. Не отказывай человеку!.. Налей в долг, бессовестный. Двадцати копеек жалеешь? Выйду, отдам тебе червонец!.. Уф, слава богу, налил!.. Но что он делает?.. Вот идиот!
– В чем дело, Шошиа?
– Пену сдувает! Дурак! Там ведь и без того полкружки!.. Не могу смотреть на такую глупость!.. – Шошиа почти плакал.
– Что же ему делать, Шошиа! Вся прелесть – в сдувании пены! Забыл разве? Вот так… – Я показал, как берут в руки кружку с пивом, как сдувают пену, как не спеша, смакуя, начинают тянуть холодный напиток… И вдруг мне до потери сознания захотелось выпить хоть глоточек пива.
